Помилованные бедой

— Помочилась в тапки, потом давай этим руки мыть. На пол налила лужу и в ней отплясывала. Халат на голову задрала, от дождя голову прятала и все кричала: «Ой, бабоньки, вся наскрозь обмочилася! От транды до макушки сухой нитки нет!»

— Бедная! Такое сокровище подпортила! Другие на ленты эту штуку распускают, у этой даже ниток не осталось! — хохотал Бронников.

— Зато поели обе очень хорошо. Ничего после себя не оставили.

— Это ты в каком смысле?

— Все съели дочиста! Но до унитаза не донесли. Рядом сделали.

— Хулиганки! Говорили с ними, как унитазом пользоваться?

— Они Ромку-санитара в туалет затащили и требовали, чтоб он показал в натуре. Тот, бедолага, Сему на помощь позвал.

— Чем все закончилось? Практические занятия прошли успешно?

— Ну да! Любу позвали. Она обеих старух мигом привела в чувство! Шутницы-озорницы, две кочки, а ребят до икоты довели!

— Ничего! К этому давно пора привыкнуть. Не первый день в нашем заведении.

— Юра! Все понятно. Но если тебя две бабки станут вынуждать снять при них брюки и сесть на унитаз, разве такое, даже в твоем возрасте, выполнимо?

— Тая! Дело вовсе не в возрасте и не в распущенности старух. Они впали в детство, потеряли то, что приобретали всю жизнь. Возраст сказался. К сожалению, сама знаешь, впадение в младенчество — явление довольно частое. А мы не можем забирать к себе всех старух. Лишь тех, кто опасен для окружающих. Эти обе хватались за ножи. И одна чуть не отрезала голову двухмесячной правнучке, приняв ребенка за курицу. Хорошо, что на тот момент внук вошел. Увидел и отнял ребенка уже из-под ножа! Этот внук у меня в кабинете все полы слезами вымыл, умолял взять старую на лечение, покуда горе не приключилось, А и мне куда брать? Вот сегодня четверых домой отправляю, а за воротами очередь в сотню больных. Сама все знаешь! На лекарства и продукты нужны деньги! Их нам цедят по копейке, Не хватает персонала! Мы задыхаемся и работаем на износ. Кто это поймет и поможет? Не одни мы бедствуем. Что можем изменить? Я бы рад помочь, да не могу. Сам уже устал. А и ты вымоталась, голубка наша. Вот приходит время пенсии твоей.

Заметил, как дрогнула женщина, и продолжил:

— Только не видать тебе отдыха! Придется работать, пока ноги носят. За нашу зарплату в дурдоме, как мне ответили, только психи соглашаются работать. Видно, мы здесь пожизненно, без замены и надежд на нее. Так что терпи, иного выхода у нас нет. — Грустно глянул Бронников на женщину, та тихо улыбалась.

Люди выписывались из больницы, на их места приходили новые, и только медперсонал оставался прежним,

С утра и до глубокой ночи в больнице шла своя жизнь. Сложная, противоречивая, смешная, она не останавливалась ни на минуту.

Вот так и сегодня. Ну чего нужно было этой старой Фекле? Но она все ж вскарабкалась на окно. Вцепилась за видимые и невидимые выступы, прилипла, замерла.

— Альпинистка моя! Скалолазка моя! — вошла санитарка в палату и потянула старуху с окна за подол халата. Та так лягнула Любку, что санитарку мигом сбила с ног. Женщина не сразу смогла встать. А бабка, повисев на окне, решила спуститься самостоятельно. Она мотала ногой, пытаясь достать пол. Не почувствовав опоры, заорала от страха диким голосом.

На ее крик прибежали Семка с Ромкой.

— Бабуль! Ты зачем туда залезла? — отвлекали внимание Феклы, чтобы та не прицелилась им пяткой в лоб.

— Землянику сбираю! Пошли вон с моей полянки, окаянные! — орала бабка, дергаясь в окне.

Вторая старуха сидела в углу, обложившись подушками, одеялами. Смастерив это гнездо, она представила себя курицей и, взгромоздившись сверху, усердно неслась, ждала, когда вылезет яйцо.

— Настя! Верните на место одеяло и подушку Феклы! — попросили санитары.

— Я курочка! Несу золотое яичко, — проскрипела старуха.

— Бабка! Да ты забыла! Последнее яйцо полвека назад снесла. Тогда тебя в последний раз дед топтал. Чего теперь ждешь, нетоптаная? Иль все еще своего петуха во снах видишь? Слезай с гнезда! Отнеслась уже! Ложись на свою постель! — Санитары пытались разорить «гнездо».

Но едва подошли к Насте, та опять вой подняла, погнала их от себя, грозя позвать всех деревенских мужиков с кольями и вилами.

Пока Семка говорил с бабкой, Ромка подкрался с другой стороны, разом схватил старую, бегом отнес в постель и тут же отскочил в сторону. Он знал, как может вломить такая вот безобидная с виду бабулька. Но случалось и другое.

Как-то подозвала к себе Настя обоих санитаров. Вытащила из тумбочки яблоки, груши, печенье и пряники, конфеты, стала ребят угощать. Семка с Ромкой в совершенстве овладели той практикой, Они знали: откажись от угощения — больная обидится. Взять совесть не позволяла. Ведь это принесла старуха с собой. На сколько ей хватит? А родственники придут ли, принесут что-нибудь старухе, неизвестно. Вот и крутят в руках по прянику, угощаются вприглядку.

— Ешь, внучок! У меня дома знаешь сколько деток осталось? Целых семеро! Две дочки, пять мальцов! Нынче все детные. Внуки уже женятся. И тоже дети! Их уже больше, чем тараканов народилось. Все мордастенькие, нахальные смалу, такая порода наша! Что ни год — новый цыпленок! Все живучие, крепкие, хваткие. Уж коль жрать сядет, умолотит наравне со взрослым. А в работе тоже не отставали. Пахать, сеять, косить, дрова рубить смалечку умели. А как иначе в деревне проживешь? Не пошевелишься — с голоду сдохнешь!

— Так оно и в городе, бабуль!

— В городе работа иная! Слыхивали про то! Кто из городских сумеет корову подоить или косить траву на сено? Нынче городские мужики разучились дрова колоть. Топор не умеют в руках держать. Вот тебе и мужики! У нас в деревне дети с такой работой управляются шутя.

— Бабуль! А кому в городе дрова нужны? Люди живут в квартирах! Там отопление, горячая вода подается по трубам!

— Во! Сбаловали люд! Надо, чтоб каждый сам себе ту воду грел, а то коснись лихо, мужики не выдержат и как мамонты посдыхают. Разве это верно? Нынче бабы все хозяйство на себе волокут, мужики только пьянствуют. Даже не дерутся. Тоже разучились. А как красиво раньше дрались. С кольем, стенка на стенку, кулаки в крови, зато как молотили. Не то что нынче! Чуть кто кого матом послал, враз пистолеты из карманов — пах-пах! И нету мужиков. А ить их завсегда недоставало. Зачем стреляться, родимые? В драке насмерть не зашибали. С нее через неделю все заживало. Ну ладно, иной синяк поносит, ну кому-то зуб вышибут. Так это же не жизнь отнять! Нет, в наше время люд чище был. Совестливый, работящий. Вон мои невестки пришли в дом. Все, как одна, — девушки! Я их за дочек и приняла. А внуки сплошных блядей натащили! Они еще с детсаду бабами стали. Мужиков меняли чаще, чем трусы. Ну, я их не стерпела. С дому согнала сучек. Всех до единой.

— Баба Настя, а много у вас невесток? — спросил Семка старуху.

— Десяток наберется. Всех по имени ужо и не вспомню! Полдеревни наберется, если не боле.

— Неужель ни одну не любите?

— Этих нет! Терпения моего не хватает видеть бабу без подола. С утра до ночи голые их задницы вижу и ни одного лица. Срамотища единая! Да коли б мы в свое время вот так оделись, нам старики косы повыдирали и ноги с жопы вырвали б! Я сыновьих жен уважаю. Они любимые. Но пошто своих невесток в руках не удержали, не разумею…

— А старик ваш живой?

— Давно помер голубь мой! Уже годов пятнадцать как. Сорвался родимый. Врачи ничем не смогли подмочь.

— Долго вы с ним жили?

— Почти полсотни годов. И ни разу не ругались. Все ладом да миром шло. Мужик мой человек сурьезный был. Не пил, не курил, по бабам не бегал. Да и куда? Кузнецом в колхозе всю свою жисть проработал. С утра и до ночи без выходных и праздников. А и замены ему не было. Все колхозники

знали, как тяжко на кузне, и никто туда не хотел даже в подручные.