Помни о микротанцорах

Со вчерашнего дня по улицам ходили вооруженные патрули. Не понятно, чем они занимались и как автоматчики могли бы справиться с невидимым вирусом. Но армии, как всегда, виднее. Автоматчики ходили в беретах, лихо заломленных набекрень и радовались от того, что наконец-то могут заняться делом. Вооруженные люди проверяли документы и вели себя в городе как хозяева. Спокойная жизнь закончилась, казалось, говорили они всем своим видом; все, хватит вам киснуть в мирном болоте; погодите-ка, вот объявят мобилизацию, тогда мы вам покажем кузькину мать. Сделаем из вас настоящих мужиков!

Мобы в городе теперь ходили лишь по разрешенным или заданным маршрутам.

Чтобы добраться из одного конца города в другой, требовалось несколько часов.

Личный воздушный транспорт вообще запретили. На трассах мобов все чаще стали появляться пробки, которых никогда раньше не было. Шеф застрял в одной из таких пробок.

Он, вообще-то, никуда не спешил. После того, как они захватилили кокон, его жизнь изменилась. В жизни появилась пустота и пустота эта с каждым днем становилась все глубже. Он стал долго спать по утрам; с удивлением он заметил у себя склонность к дешевым развлекательным телепередачам, вроде «А ну-ка с нами!» или «Ложись-вставай!». Целыми днями он не находил себе места, он привык работать, привык стремиться, но сейчас работать было необязательно, а стремиться было ненужно. Он стал очень быстро седеть; часто он чувствовал себя разбитым; по ночам ему мешало спать колотье в боку и хуже всего – у него было такое ощущение, что его самого будто кто-то медленно, но очень аккуратно стирает резинкой с бумажного листка. Но это было не страшно – так, как будто исчезал кто-то другой и посторонний.

Сейчас моб отъехал на обочину и остановился. Проверка документов могла занять от нескольких минут до нескольких часов. В окне, сквозь полосу деревьев он увидел знакомый красный шарф своей дочери. Но Катя была не сама; она целовалась с каким-то парнем, которому надела на шею шарф. Парень стоял спиной, так что шеф пока не мог его разглядеть. Деревья тоже мешали.

Он вышел из моба. Парочка уже закончила целоваться; теперь парень бежал, а Катя бежала за ним, держась за кончик шарфа. Деревья все еще не позволяли разглядеть подробности; шеф сошел с трассы и сделал пару шагов в сторону бульвара; и тут его оглушил удар в затылок.

Его подняли и поставили лицом к стене. Он знал все эти штучки и не сопротивлялся. Его тело привыкло к побоям и издевательствам. Бесполезно сопротивляться или вспоминать о своих провах, когда люди в форме заламывают тебе руки и ставят лицом к стене. Ничего не делай, ни о чем не думай, стань просто вялым манекеном без собственной воли, без чувства достоинства и даже безо всякого выражения на лице. Иначе может случиться все что угодно, даже если ты не виновен, даже если они перепутали тебя с кем-то. Человек в форме сначала бьет, потом думает. Или сначала стреляет, если имеет такую возможность.

Его обыскивали несколько быстрых рук.

– Сбежать хотел, сволочь! Документы!

– Документы в портфеле. Зеленый моб на обочине, дверь открыта.

– Куда бежал?

– Никуда.

– Я видел!

– Увидел дочь, хотел с ней поговорить.

– И где ж ты ее увидел, дедуля, во сне?

Не поворачиваясь, он протянул им руку с вриском на запястье.

– А, точно, вот она, – сказал голос, – двести двадцать метров отсюда.

Только что зашла за угол. Что документы?

– Нормально.

– Тогда отпускай. И веди себя смирно, дедуля.

Она вошла в лабораторию. Она помнила все коды доступа и могла войти в любую из комнат. Но сейчас ее интересовала только одна комната на втором этаже. Был обеденный перерыв и в коридоре ей не встретился ни один человек. Жизнь и работа в этом здании практически прекратилась. Человек десять ушли в отпуск и сейчас застряли где-то у моря, остальные работали вяло, как сонные мухи и выглядели так, словно не знали, чем им заняться. Может быть, и в самом деле не знали.

Катя вошла в ту комнату, где стоял бионепроницаемый бокс. Здесь мало что изменилось за ту неделю, которая прошла после вскрытия кокона. Оболочка все еще лежала на столе. Дезактивированный робот-манипулятор сидел на диванчике, уставившись в пространство пустыми глазами. Его голова медленно покачивалась вперед-назад. Несколько «креветок» ползали по внутренней стороне полиэтиновой стенки, остальных не было видно, они замаскировались.

Она достала лазерное лезвие. Лазерные лезвия стали доступны лишь в последнее десятилетие, но так до конца и не вытеснили обычные ножи. Зато вытеснили пилы, топоры и некоторые другие инструменты. Лезвие давало сфокусированный когерентный луч длинной всего двенадцать сантиметров.

Этот луч аккуратно разрезал любой материал, независимо от его прочности или твердости. Луч резал все, кроме человеческого тела, поэтому не мог быть использован как оружие.

Лезвие было голубоватым и смодулированным так, что на вид напоминало обычную стальную пластину. Катя провела лезвием по полиэтину и вырезала квадратное окно. Края дыры сразу зашипели и запузырились: полиэтин автоматически восстанавливал любое повреждение, быстро затягивая «рану». Она вырезала еще несколько квадратов, побольше. Потом вырезала в стене целую дверь. Светлая внутренность полиэтинового бокса на глазах становилась пятнистой: «креветки» меняли свой цвет, отказываясь от маскировки. Сейчас их было несколько сотен светло-серых или черных существ, медленно ползающих или быстро прыгающих на несколько метров в длину и высоту.

Катя открыла окна. «Креветки» уже вышли из бокса и теперь скакали по комнате. Несколько штук сидели на ее одежде, а одна даже прилипла на руке, у локтя. Но она не чувствовала ни страха, ни отвращения. «Креветки» выпрыгивали в окна и летели вниз. Некоторые затаивались в комнате. Одна попала в пространство между двумя стеклами и отчаяно скакала, пытаясь выбраться. Катя достала ее, положила на ладонь и протянула руку над садом. Несколько секунд существо сидело неподвижно. Потом резко толкнулось хвостиком и исчезло в кроне дерева.

В последние дни не было никакой работы. Два дня Гектор вообще не появлялся в лаборатории. Он заставил себя отдохнуть, выключил мысль, как надоевший телевизор; точнее, выключил верхнее, самое быстрое и заметное течение мысли, но продолжал чувствовать глубинные перемещения информации внутри себя. В первый день ему было так скучно, что он готов был схватиться за любую работу; но сегодня с утра он, наконец, расслабился. Сейчас он собирался на пикник. Утро выдалось знойным и радостным, казалось, даже время текло нет так, как всегда – расплавившись от предчувствия пляжа. Вещи были собраны еще в восемь утра, теперь оставалось только пойти и приобрести саженцы. У окраины города были отведены специальные места для отдыхающих на природе, бесплатно, лишь с одной оговоркой: каждый пикникер был обязан высадить три саженца разных пород, купленные в специальном магазине. И еще, конечно, требовалось хорошенько убирать за собой. Развлечения вроде охоты, рыбьей и рачьей ловли были категорически запрещены. Да, впрочем, если бы нашелся желающий половить рыбу на удочку, его сочли бы серьезно больным, если только не маньяком. Как можно без отвращения и душевного содрогания всаживать заостренный металлический штырь в мягкий череп живого существа? А что касается охоты, то детей в садиках воспитывали на классике двадцатого века:

Скачет в снегах, обезумев от ран Крови живой стакан.

Это об охоте на зайца. И еще множество подобных стихотворений. В результате, пятая часть населения планеты уже склонялась к полному вегетарианству. Еще одна пятая предпочитала употреблять искусственный фибриллиновый белок, вместо натурального мяса – в принципе, на вкус от мяса не отличишь. В городах и селах, как грибы, расли клубы вегетарианцев, причем вегетарианцы становились все агрессивнее. Они редко нападали на мясоедов (которых, кстати, называли не иначе, как «трупоедами»), зато совершали регулярные набеги на хранилища мясных продуктов и поливали продукты концентрированной натуральной мочой. Полиция смотрела на эти забавы сквозь пальцы. Уже поговаривали даже о полном запрете мясных и рыбных продуктов, но до этого, конечно, было далеко. Итак, Гектор уже собрал вещи и вызвал моб. Потом сел на кресло, потянулся и долго смотрел в пылающий солнцем прямоугольник окна, пока перед глазами не поплыла зелень. Потом он позвонил Анне.