Помни о микротанцорах

– Четвертый кабинет. На второй этаж, направо.

Шефу было пятьдесят пять или около того; с первого взгляда он производил впечатление матерого уголовника и ясные, умные глаза это впечатление лишь дополняли, создавая дополнительное измерение холодной жестокости, столь неосознанной, что могла сойти за простую решительность и силу воли. От него веяло холодком, как от работающего вентилятора. Этот человек не останавливается ни перед чем, – подумал Гектор, и это было началом другой мысли, гораздо менее плоской, может быть, даже предчувствия, но предчувствие вдруг сбилось, перестав скачивать информацию на полубите, и Гектор услышал вопрос:

– Как вы думаете, почему мы отправили письмо именно вам?

– Вам нужен специалист моего профиля, а я лучший, по крайней мере, в этом городе. Все эти люди были вегетарианцами?

Энштейн, Бернард Шоу, Толстой и Махатма Ганди – четыре карандашных портрета, выполненных очень профессиональной рукой, украшали стену кабинета.

– Наверное, – ответил шеф, – они висели здесь, когда я впервые вошел.

– Странно, что они не забрали портреты.

– Вегетерианцы?

– Да.

– Да мы их просто выгнали, – сказал шеф. – Эти вегетарианцы оказались дикими и злыми. Они отказались уходить. Одна старуха даже попыталась облить себя керосином. Там, в стекляшке, на первом этаже. Там еще до сих пор остался запах. В каждой комнате был просто лес комнатных растений. Половину я выбросил, а половину приказал высадить во дворе.

– А рысь?

– Рысь наша. То есть, моя. То есть, дочери. Она обожает зверушек.

Рысь лежала здесь же, в кабинете, на круглом белом столе; напряженно и злобно глядела на Гектора. Вполне домашняя короткохвостая пушистая кошечка с кисточками на ушах. Килограм на пятнадцать. Жарко, бедной, приоткрыла рот.

Еще бы – ее шуба хороша для сибирских морозов. Довольно дорогое удовольствие – держать таких зверей. Они все имеют генетический деффект: гены нарушены так, что хищник не может выйти за пределы геометрической фигуры – круга или квадрата. Эта сидит на круглом столике и круг держит ее получше любой клетки. Но если стол перевернется, она не пощадит никого, кроме хозяев. Или просто сбежит в лес. А в лесу, как известно, нет никаких кругов.

– Покупная, – сказал шеф о звере, – совсем не злая.

– Что-то не заметно.

– Она ни на кого так не реагирует. Только на вас. Она вас боится. Вы не работали с хищниками?

– Работал.

Открылась дверь и в комнату вошла девочка лет четырнадцати, с воздушным красным шарфом на шее.

– Пап, я тут посижу, ладно, пока ты закончишь? – спросила она. – На диванчике?

Она вытащила изо рта оранжевую пластинку симулятора вкуса, осмотрела ее и снова засунула в рот.

– Если не будешь мешать.

– Ну разве я не понимаю? Вы хотите посмотреть мой табель? – она обратилась к Гектору с невероятно детской непосредственностью и, пока он раздумывал над ответом, вручила табель ему. Смотрите, биологию не выставили. Это потому что я знаю биологию лучше всей этой несчастной школы. Я хочу ему помогать, и я уже могу помогать, а он считает меня ребенком. Я даже ассистировала на операции. А препараты я готовлю лучше всех. Уговорите его, чтобы он взял меня на работу.

– Но я даже не знаю, возьмут ли меня, – возразил Гектор. – Скорее всего ты будешь готовить препараты кому-то другому.

– Не-а, папа знает, кого приглашать. Если он пригласил вас, значит вы и есть самый нужный в мире человек. Это точно. Отвертеться не получится.

Когда Гектор ушел, Катя сняла шарф и положила его на стол. Шарф был метра два длиною, но почти не весил. Он опускался на стол как тополиная пушинка.

Девочка была в голубой кофте с мелкими искусственными алмазами на груди, которые создавали узор цветов и листьев; в муаровых обтягивающих брюках, которые вдруг, при каждом движении, на малую долю секунды становились прозрачны, а затем снова наливались плотной темно-травяной зеленью. На запястье – браслет, с настоящим вриском, последней модели. Такой стоит дороже среднего автомобиля.

Веснушки на переносице и щеках; длинные волосы; генетически модифицированные ресницы, черные и очень длинные; морщинки у глаз и на лбу; глаза немного выпучены; лак на ногтях наложен неаккуратно. Совсем ребенок.

– Что ты о нем думаешь? – спросил шеф.

– Я в него прямо влюбилась, – сказала Катя о Гекторе, – у него такая смешная борода. Обожаю бородатых мужчин, особенно блондинов. Это же такая редкость сейчас, он прямо как белый слон. Кажется, он добрый, но не слишком шустрый. Наверно, очень умный, будет помогать мне делать математику. Мы с ним подружимся. Но только есть одно маленькое «только». Не знаю, говорить или не надо?

– Говори, если начала.

– За ним следили. Два человека, мужчина и женщина. Мужчина в сером костюме, такой весь помятый, а женщина какая-то никакая. Они старались спрятаться, но я их увидела.

– Ты не ошиблась? – спросил отец.

– Трудно было ошибиться. Они шли за ним по пятам, просто землю нюхали, а когда он остановился у магазина, быстро отвернулись. Потом опять пошли. Они провели его прямо сюда, потом отошли за угол и стали разговаривать.

Мужчина злился и показывал рукой на двери.

– Вегетарианцы?

– Нет. Не они. Тех уродиков я хорошо помню. Это были совсем чужие, в том все и дело.

– Если нужно будет их опознать?

– Без проблем, рассчитывай на меня.

– Я не хочу, чтобы ты лезла в это дело, – сказал отец.

– Не преувеличивай. Как я смотрюсь? – она обмотала шарф вокруг шеи и села на стол.

– Прямо как Исидора Дункан.

– Звучит красиво. У нее тоже был шарф?

– Подлинее чем твой. Она ехала на автомобиле, шарф намотался на ось колеса и задушил ее.

– Неужели так романтично? Это еще красивее, просто прелестно.

Обещаю не ездить в открытых машинах. И не проповедовать свободную любовь, как твоя Исидора. Разве что очень захочется.

– А что, хочется?

– О, еще бы! Но пока я держусь.

Вриск на ее руке тихо пискнул.

– Папа, это тебя, – четырехмерный виртуальный экран развернулся в воздухе.

– Что-то серьезное?

Вазиразин-три позволяет купировать приступы болезни Гордона. Лекарство дорогое, особенное если покупать его по нелегальным каналам. Вазиразин-три нельзя носить с собой, его можно держать лишь дома и в тайнике: если у тебя найдут это вещество, тебе грозит несколько лет тюрьмы. Это сейчас. А если все-таки будет принят новый кодекс о генетических преступлениях, то наказание станет гораздо строже.

Болезни Гордона не подвержены нормальные люди. Ею болеют лишь те, кто родился в результате генетического преступления. Поэтому и нельзя идти в клинику, поэтому ни один частный доктор не станет тебя лечить, даже если ты предложишь хороший гонорар. Поэтому, когда начался приступ, лекарства не было.

Капсулы с вариразином остались дома, в тайной нише в стене за ванной.

На этот раз все сложилось очень неудачно. Когда начался приступ Мира стояла одна в коридоре. Она закричала и побежала. Она потеряла ориетнацию и ударилась о стену. На крик сбежались трое лаборантов; они втащили Миру в небольшую автоклавную, где обычно кипятился инструмент. Там они пытались ее удержать, но не справились и позвали на помощь. Тогда же подоспел отец и еще один, незнакомый ему светловолосый человек с пушистой бородой. Мира вырывалась так, что пятеро мужчин едва могли ее удержать. Во время приступов болезни Гордона мышцы приобретают такую силу, что могут сломать кости собственного тела.