Помни обо мне

В комнате теснее тесного, мебели немного — кровать, стол да рыночный буфет, но вся комната загромождена разным хламом, всякими ящиками, картонками, футлярами из-под загадочных допотопных вещей.

— Заходи, заходи, голубь. Юрой, говоришь, звать… Так, так. А меня Прасковьей Семеновной. Садись.

На стуле тоже какие-то коробки из-под конфет. Юра присел на краешек.

— Серчает? — спросила Прасковья Семеновна, подразумевая Марию Ивановну. — Точила, точила дочь, вот и дождалась. Танюшка матери пуще огня боялась. Слова ни с кем не скажи. Она и не говорила с матерью. Со мной, с соседкой, говорила больше…

— А не говорила, куда собирается? — с замиранием сердца спросил Юра.

— Как не говорила! — невозмутимо ответила его собеседница. — Всеми переживаньями делилась, даже письмо оставила.

— А мне нельзя посмотреть?

— Да оно тебе и написано…

— Мне? Вы же не знаете меня…

— Танюшка разъяснила. Говорит, обязательно придет. Юрой зовут. Начнет допытываться, ты и отдай…

— Так давайте…

— Сейчас, сейчас, голубь…

Из-под старинной ореховой шкатулки вытянула письмо.

Юра нетерпеливо надорвал конверт.

«Юра, я думаю, ты будешь меня искать. Только все бесполезно. Ни ты, ни мама не хотите меня понять. Я решила уехать. Не ищи меня, это тайна. Мы больше не встретимся, но ты помни обо мне. Мне будет легче при мысли, что ты хранишь меня в своей памяти. Прощай…»

И неровное, недописанное Т…

У Юры защемило сердце.

Старуха участливо смотрела на гостя.

— Оставила адресок?

Юра отрицательно покачал головой.

— Сильно, видать, обидел. Разуверилась в тебе…

— Да не обижал я…

Слабая улыбка тронула старушечьи губы.

— Ты от меня не таись, я Танюшке заместо второй матери…

Сама Прасковья Семеновна не собиралась таиться перед Юрой.

— Как же это ты, соколик, променял Танюшку на какую-то вертихвостку? — попрекнула старуха юношу. — Мне все известно: и как под Новый год гулять собирались, и как расстроилось все, и как подался ты с какой-то генеральской дочкой на всю ночь на дачу… У девки сразу руки опустились. Я ей говорю: никто, кроме бога, не поможет, помолись, он к тебе и вернется. Повела ее к отцу Николаю, это духовник мой. Пошла. Только не нашел он ключа к ее сердцу…

Юра отлично понимал: то, что имело значение для Прасковьи Семеновны, не имело значения для Тани — комсомолке искать утешение у бога!

— В сильном была расстройстве, — продолжала старуха. — Поехала я на пасху на могилку к мужу. И Танюшка со мной. От скуки, от печали поехала. Познакомилась там с одной женщиной. Не знаю уж, чем та ее приманила, только зачастила к ней Таня. Она и сманила…

Юра — весь внимание:

— Что за женщина?

— Да на кладбище, на кладбище, говорю, познакомились. Зинаидой Васильевной звать, других-то подробностей я не знаю…

— А почему, думаете, она сманила?

— А как же! Перед самым отъездом Танюшка с Зинаидой Васильевной домой зашла. И вышли вместе. Забежала ко мне попрощаться, отдает письмо, говорит: «Обязательно придет, Юрой звать, будет мной интересоваться». — «Куда ж ты?» — «В Бескудниково, говорит, пока в Бескудниково». Врать она никогда не умела…

Сама Таня ни разу не упоминала перед Юрой ни о какой Зинаиде Васильевне. Вновь и вновь расспрашивал Юра старуху, но та выложила все, что знала. Ясно одно: Таню куда-то заманили, прельстили чем-то… «Не ищи меня, мы больше не встретимся!»

Юра обещал окончить школу не потому, что решил отложить поиски Тани, а потому, что ему пришла мысль обнаружить ее местонахождение более верным способом. Не обязательно самому ехать по совхозам Целинного края. Пришлось бы года два странствовать!

Он поговорил с Клавой Полухиной, и они вместе пошли к директору школы.

— Алевтина Евгеньевна! — торжественно заявила Клава. — Нас тревожит судьба Тани Сухаревой. Тем более что она даже не снялась с учета. Мать говорит, уехала на целину, но адреса, говорит, не оставила. Мы хотим узнать, где она.

— И как же вы хотите поступить?

Тут выступил Юра:

— Достанем адреса всех целинных совхозов и разошлем запрос, не прибыла ли к ним комсомолка Таня Сухарева.

— А кто будет писать?

— Я!

— Ну, не только ты, — вмешалась Клава, — девочки тоже помогут.

Алевтина Евгеньевна согласилась. Она даже предложила, чтобы запросы рассылались от имени школы.

Чтобы все было совсем официально.

Адреса совхозов достали без труда, и не прошло недели, как письма полетели во все концы Целинного края.

Ответы пришли ко дню окончания школы. Как Юра и предполагал, ни в одном из совхозов Таня не появлялась.

Юра снова пошел к Таниной маме. Опять дверь открыла соседка, опять услышал настороженное «войдите»… На этот раз Мария Ивановна стояла у комода, не то перебирала белье, не то что-то рассматривала. Узнала Юру сразу, побледнела.

— Что еще?

Но Юре важно найти хоть какой-то след…

— Ведь это вы… по вашей вине пропала Таня. Хотели выставить на всеобщее посмешище, испугались…

— Никуда она не пропала! — зло, резко говорит Мария Ивановна. — Вот что, молодой человек. Или вы слишком перед ней виноваты, или, извините, просто дурак. Уехала! Понятно? Если из-за вас, значит, вы ее так обидели, что видеть вас не может, а если не из-за вас, значит, вы ей неинтересны. Если бы даже знала, все равно не дала бы адрес…

Спорить? У его собеседницы дрожат губы. Взвинчивает себя вроде его мамы…

— Школа запрашивала. Нет ее на целине!

— Как? Я заявляла в милицию. Мне определенно сказали: скорее всего, на целине. Сейчас много девчат едет на новостройки, на целину. Так и сказали: взрослая уже, самостоятельная. Будь подросток, сразу бы нашли. Не преступница. Не тунеядка. Обещали поискать. Но если искать всех, кто едет на целину…

— Марья Ивановна, давайте поговорим. Накричать на меня вы успеете. Если бы речь шла о моих отношениях с Таней, я бы вас не тревожил. Ничего у нас с Таней не было, вы должны знать свою дочь. Если ее подозревать, значит, нет на свете хороших девушек. Беда в другом: слишком доверчива. К ней змея подползет, а она все в небо будет смотреть, не оторвет глаз от звезд…

Мария Ивановна прислушивается. К Юре. К своему внутреннему голосу. Обманщик не пришел бы сюда… И вдруг ее точно прорвало. Оттолкнула стул, достала из комода коробку из-под конфет, высыпала фотографии.