Помор

Белая рубашка приятно облегала тело, а вот узкий галстук-шнурок был, на взгляд Фёдора, лишним.

— Осталось купить шляпы, — сказал Туренин.

Чуга подумал, припомнил Бойда — тот с утра первым делом надевал шляпу, а уже потом штаны — и согласился. Но когда Павел подвёл его к прилавку, и услужливый продавец выложил стетсоновскую модель «Хозяин равнин», [42] помор заворчал:

— Десять долларов за шляпу? Куда это годится?

— Друг мой, — покачал головой князь, — не стоит гоняться за дешевизной — это самая низкая цена, и шляпа того стоит. Солнце на Западе печёт так, что не обрадуешься!

42

Самая знаменитая ковбойская шляпа работы Джона Стетсона. Кстати, характерными загибами полей «стетсон» обязан не причуде шляпника, а упаковке — чтобы уместить шляпу в коробке, поля её загибали. А ковбои углядели в этом особый шик.

— Чистейший фетр! — заверил Чугу продавец. — На него пошёл мех бобра, а потому шляпа не пропускает воду. Из неё можно поить коня!

— Давайте, — вздохнул Фёдор.

Обрядившись, они вышли на Бродвей, похожие как бобы в стручке, только помор нёс в руке свой вещевой мешок, а руку князя оттягивал саквояж.

На улице друзья встретили давешнего ковбоя. Вот только Ларедо уже не верхом сидел, а плёлся на своих двоих, звякая шпорами и перекашиваясь под весом тяжёлого седла.

— А Принц где? — удивился Чуга.

— Проиграл, — мрачно сообщил техасец.

— Так лучше бы седло на кон ставить, — сказал Туренин.

— Ага, ещё чего, — по-прежнему мрачно проговорил Ларедо. — Коняка-то мне в десятку обошёлся, а за седло я все двадцать выложил! Пойду, — вздохнул он, — отыграюсь, может…

— Удачи! — пожелал ему князь.

На Пятую авеню их доставила конка. В отличие от омнибуса, конка ехала по рельсам, оттого не чувствовалось тряски. Ещё б диванчики мягкие — и хоть спи.

Дом, принадлежащий Селертону Уортхоллу, дедушке мисс Дитишэм, отыскался в промежутке между Тридцатой и Сорок шестой стрит. Это был солидный особняк из камня коричневого оттенка, возле которого скучала парочка неприметных личностей в сером. Дом был выдержан в стиле 30-х годов — повсюду ковры, панели красного и палисандрового дерева, камины с полукруглыми арками под полками из чёрного мрамора, везде картины Хантингтона, Вербекховена, Кабанеля, [43] помпезная мебель буль, ажурная чиппендейл, простоватая истлейк. [44]

43

Известные художники XIX века.

44

Буль — мебельный декоративный стиль барокко, названный по имени французского мастера Андре-Шарля Буля, чернодеревца короля Людовика XIV. Буль инкрустировал свои шкафы и комоды золоченой бронзой, черепаховой костью, рогом. Чиппендейл — стиль рококо XVIII века. Т. Чиппендейл сочетал в своих изделиях тонкое изящество и богатую резьбу. Истлейк — мебель машинной работы второй половины XIX века.

Ливрейные лакеи с поклоном приняли шляпы Чуги и Туренина и торжественно сложили в холле их ручную кладь.

— Теодор!

С радостным криком по лестнице сбежала Марион. Она была неотразима в чёрном бархатном платье с венецианскими кружевами.

Застеснявшись своего порыва, девушка остановилась в двух шагах от друзей, стараясь придать лицу чопорное выражение, но природная живость взяла своё — барышня рассмеялась и бросилась тормошить обоих.

— Вас не узнать! — тараторила она. — Выглядите как денди с Олд-Бонд-стрит! [45] Пойдёмте, пойдёмте, вы поспели как раз к обеду!

45

Бонд-стрит — улица элитных бутиков в Лондоне. Название Old («Старая») формально и принадлежит лишь части улицы.

— Так вроде ужинать пора, — подивился Фёдор.

— А здесь так принято! — прозвенел девичий голосок.

Посмеиваясь, Чуга направился следом за Марион. Павел ступал рядом, придав лицу скучающее выражение: дескать, и не такое видали.

Наверху, из комнаты напротив, доносился женский смех — дамы в шёлковых платьях с кружевами вокруг высоких вырезов и узкими сборчатыми рукавами завивали волосы щипцами, нагревая те на газовых горелках.

— Пойдёмте, пойдёмте! — звенела мисс Дитишэм, хватая Фёдора за руку. — Я познакомлю вас с дедушкой!

— Нравится вам здесь? — поинтересовался Чуга, приноравливаясь к семенящей походке Марион.

— Очень! — призналась девушка. — Наверное, я рождена для светской жизни! По понедельникам я буду посещать концерты, по средам — бывать в опере. Зимою, с декабря, начнутся балы, а вечерами — званые обеды. Я буду ужинать у Дельмонико, [46] ходить в театр Уоллока и в Музыкальную академию, наносить визиты и принимать гостей…

— Соскучитесь! — убеждённо сказал Фёдор. — Вы — птичка вольная, клетка не по вам, пущай даже и позолоченная.

46

Модное кафе на Пятой авеню.

— Ох, не знаю…

Марион провела друзей через анфиладу комнат в обширную гостиную. Хрустальные люстры отражались в натёртом паркете, литые карселевские лампы [47] с круглыми гравированными абажурами, прикрытыми зелёными бумажными заслонками, чередовались с пальмами в кадках. В одном углу стоял рояль «Стейнвей» с большой корзиной роз от Гендерсона, [48] в другом обитые парчою кресла были расставлены вокруг затянутых плюшем столиков, добавляя приватности. А посередине располагался огромный овальный стол в окружении бархатных стульев с высокими резными спинками. Стол был уставлен канделябрами и целыми ворохами столового серебра. Чуга подумал с тоскою, что обязательно опозорится за обедом.

47

Лампы, изобретенные мастером Гийомом Карселем, в которых масло в горелку нагнеталось с помощью часового механизма.

48

Питер Гендерсон держал в то время большой цветочный магазин.

— Позвольте вам представить Теодора Чугу, — торжественно провозгласила Марион. — А это Павел Туренин, русский князь!

Лишь теперь Фёдор разглядел сухопарого, моложавого старика в длинном чёрном сюртуке с бабочкой, совершенно седого, с пышными усами и бакенбардами а-ля Александр II, а рядом с ним раздобревшую даму в тёмно-лиловом атласном платье, с голубыми страусиными перьями на маленькой шляпке.

— Селертон Уортхолл! Элспет Кармайкл!

Дед Марьяны кивнул довольно дружелюбно, а вот «тётя Элспет» оставалась холодна.

В гостиной между тем становилось людно.

— Это моя кузина, — шептала мисс Дитишэм, представляя Фёдору гостей, — Эмма Рикрофт. А вот кузен Седрик. Друг семьи — Брайен Леффертс. Полковник Дермот Листердейл. Доктор Руфус ван Олдин…

— Ваше сиятельство, а встречались ли вы с императором? — бархатным голосом спросила мисс Рикрофт.

— Безусловно, мэм, — церемонно ответил Туренин.

— И всё же вы выбрали свободу? — томно осведомилась Эмма.

— Считайте это прихотью чудаковатого русского, мэм!

— А вы тоже кназ? — вцепилась кузина Марьяны в Чугу.

Уловив смешливую улыбку мисс Дитишэм, Фёдор вывернулся:

— Я тоже направляюсь на Запад, мэм.

Потребовалось вмешательство Марион, чтобы вывести его с «линии огня».

В это время гомон, доносившийся из комнат, усилился, перебиваемый восклицаниями, и в гостиную вошли трое. Впереди шагал коренастый и плотный мужчина лет тридцати пяти, с лицом холёным и властным. Одет он был очень богато, всякая вещь на нём словно кричала: «Я дорого стою!»

Маленькие глаза коренастого, чуть навыкате, смотрели остро, как бы оценивающе, а тонкие губы кривились в снисходительной, слегка презрительной усмешке.

— Это сам Мэтьюрин Гонт, — шепнул князь, — здешний миллионщик, воротила с Уолл-стрит. Холодный и безжалостный, как спрут.

— Не совсем так, — проговорила мисс Марьяна. — Похоже, что Гонт получает искреннее удовольствие, когда разоряет своих жертв, а щупальца он запустил повсюду — в золотые рудники, в угольные шахты, в железные дороги…