Помор

— Ах!

Фёдор мгновенным движением поймал шляпу и с поклоном передал пассажирке.

— Благодарю вас, — чопорно сказала девушка, надевая потерю и подвязывая ленту под остреньким подбородочком. — Вы норвежец?

— Русский, мэм.

— О! — Бровки мисс Дитишэм взметнулись, изображая удивление. Она продолжила на родной речи помора: — А как вас зовут?

— Фёдором кличут. А фамилие моё — Чуга.

— А я — Марион.

«Марьяна», — перевел для себя Фёдор, а вслух сделал комплимент:

— Хорошо вы по-нашему говорите.

— А я всегда стараюсь выучиться языку той страны, где обитаю, пусть даже временно. Когда мы жили во Франции, я брала уроки французского, а потом мы переехали в Россию… Мой отец работает в американском посольстве. — Марион запнулась и договорила тише: — Работал…

Поймав вопросительный взгляд Фёдора, девушка объяснила:

— Отец… Он умер в начале весны.

Чуга покивал хмуро и вдруг, неожиданно для себя, сделал признание:

— А я жену схоронил, Олёнку…

— Ой…

Поглядев на помрачневшего Чугу, Марион осторожно спросила:

— Вы так назвали её… ласково. Любили, да?

— Любил.

Они замолчали, но общее горе словно сблизило их, размывая обычное отчуждение между случайными попутчиками.

— Мне было пятнадцать лет, — негромко заговорила мисс Дитишэм, — когда мы покинули Штаты. Тогда шла война, северяне наступали, а нас они объявили врагами. Мой отец был плантатором, у него работало много чёрных невольников, но мы никогда их не обижали, во всей округе царил мир и покой. Я помню нашу усадьбу — белую-белую, с колоннами, и парк, и как съезжались гости — мужчины в чёрном, а дамы в длинных платьях… Как звучала музыка, и все танцевали, и смеялись, и звенели бокалами… А потом пришли «мешочники»-северяне. Пролилась кровь. Усадьбу нашу сожгли, а маму мы похоронили на семейном кладбище…

— Чай, отец ваш за южан воевал?

— Отец вообще не воевал! — резко ответила Марион. — Даже оружия в руки не брал. «За кого мне идти в бой? — говорил он. — За этого выскочку Девиса? Не желаю. Переметнуться к „Честному Эйбу“? [16] Нет уж, увольте. Я не рвусь в герои, но и предателем стать не спешу!» Мы с папой и верным Зебони бежали в Новый Орлеан, оттуда добрались до Нью-Йорка. Там живёт мой дед, он из тех, кого называют «старыми деньгами». Дед всю жизнь работал, он честным путем нажил своё состояние. А теперь пришли иные времена, времена новых богатеев — Моргана, Гулда, Вандербильта. Это люди жестокие и бесчестные. Их бог — это доллар, нажива — их цель, а в купле-продаже кроется смысл жизни.

16

Джефферсон Девис — первый и последний президент Южной Конфедерации (Конфедеративных Штатов Америки) во время Гражданской войны 1861–1865 годов. «Честный Эйб» — прозвище Авраама Линкольна. По всей видимости, именно честность мешала Линкольну сделать карьеру. В 1831 году он разорился, а на следующий год потерпел поражение на выборах в Законодательное собрание штата. В 1838-м Авраам выставил свою кандидатуру на пост спикера, но избран не был. В 1843-м ему отказали в должности чиновника земельной службы, тогда же он провалился на выборах в Конгресс. Три года спустя его таки сделали конгрессменом, но двумя годами позже избиратели отказали ему в доверии. Линкольна не выбрали в Сенат в 1855-м. В 1856-м он пытался занять пост вице-президента, но безрезультатно, в 1858-м — снова провал на выборах. Но Авраам не унимался и вошёл-таки в Белый дом в 1861 году. В описываемое время президентом США являлся Эндрю Джонсон.

Отец просто не смог бы устроиться в Нью-Йорке, этом «Вавилоне-на-Гудзоне». Он был истинным джентльменом с Юга, и волчьи нравы Уолл-стрит были писаны не для него. Отцу повезло — его старый знакомый, Кассиус Клей, был назначен послом в Россию. Он взял нас с собой… Отец работал в посольстве, а я «украшала приёмную», как шутил дядя Кассиус. И вот я совсем одна…

— Теперь что ж, изо всей родни один дед остался?

— Дед и тётя Элспет, его вторая жена. Ещё у меня есть дядя Джубал, но он живёт далеко на Западе, в Калифорнии. У него там ранчо.

Фёдор Чуга кивал, хотя многие слова слышал впервые. Вроде и по-русски с ним говорили, а вот поди ж ты… И где там Север, где Юг в этой Америке? Чего южане с северянами не поделили? [17] А Запад тут при чём?

Помор покосился на девушку. Хороша… И молода совсем. Годков осьмнадцать ей. Или все двадцать. Глядел он на неё с удовольствием, но ретивое да игривое не шло на ум — душа будто смёрзлась и оттаивала медленно, по капле. Хорошеньких девиц Чуга завсегда примечал, да и он им гож был, однако, как женился, ни с кем не путался — Олёны было довольно. Мыслимо ли это — ещё за кем-то ухлёстывать, когда душа полна до краю? Идёшь, бывало, по лесу, вспомнишь Олёнку — и улыбаешься… Никогда прежде не верил Фёдор, что женщина способна так круто жизнь его поменять, а вот поди ж ты… Главное, смысл появился. Раньше-то, когда Чуга в море уходил или зверя промышлял, то цель в уме держал простую — лишний целковый заиметь к вящей пользе, чтобы, значит, на хозяйство пустить. А после женитьбы он понял своё предназначение, знал, ради кого пушнину добывает, ради кого старается. Это было так здорово — жить с толком! И вот снова ни пользы, ни смысла… Ну цель-то у него есть, хоть и смутная, а там, глядишь, и смысл обрести удастся…

17

Гражданскую войну начали мятежники-южане, 12 апреля 1861 года обстреляв форт Самтер. Чтобы не допустить раскола страны на Союз (объединение северных штатов) и Конфедерацию, Линкольн вступил в вооружённый конфликт, а после войны начал Реконструкцию — мирное, без мести и повальных грабежей, вовлечение Юга в общее государственное русло.

— А вы почему молчите? — обратилась к помору Марион. — Вы тоже что-нибудь расскажите!

— Да чего там рассказывать…

Фёдор поправил ладанку с прядью Олёнкиных волос, висевшую на шее вместе с нательным крестиком, и девушке открылся страшный шрам на груди помора — четыре розовых узловатых полоски тянулись от могучей шеи наискосок, прячась под рубашкой.

— Это кто вам оставил? — округлила глаза мисс Дитишэм. — Медведь?

— Тигр, — неохотно сказал Чуга.

— Тигр?! — восхитилась Марион и велела: — Рассказывайте!

— Ну-к что ж… Лет пять тому ходил я, вольноопределяющийся Чуга, на корвете «Гридень». Плыли мы аж до самого Владивостоку — это крепость новая, напротив Японии, в Уссурийском крае.

— Далеко как!

— Да уж… Раньше там военный пост стоял, нынче — порт, а всё одно пусто и дико кругом. Царь наш лет семь как оттяпал тот край у китайского богдыхана. Вот и старался застолбить да удержать те земли. Там бухта есть замечательная, прозвали её уподобительно — Золотым Рогом. Со всех сторон она сопками огорожена, а на берегу палатки, казармы бревенчатые, склады всякие, баня, флигель офицерский. Вот и вся крепость. Ещё домов с полсотни наберётся, казенных да частных, десятка два глинобитных мазанок и фанз — всё это на версту растянулось вдоль берега, а в бухте наши корветы стоят, джонки китайские, шхунки японские…

— А кто там живёт, во Владивостоке?

— Военные наши стоят, Четвертого Восточносибирского линейного батальону. Переселенцев мало, манзы, в основном, проживают. Туземцы попадаются, гольды и тазы.

— Я не поняла… Манзы — это кто?

— Китайцы это. Так их там прозывают — манзы. Хилые все и будто пришибленные. Все с косичками ходят, в синих халатах драных, любят трубки курить. У меня там знакомец имелся, Ю Фонтай, так он говаривал: «Циво манза нузи? Мало-мало кулить. Шибко холосо!» Они там — всё: и огородники, и лавочники, и прислуга, — во Владивостоке по-вашему говаривали: «бои». — Фёдор усмехнулся. — Меня дюже уважали, окрестили «тигрой-капитаном». Ну настоящий-то капитан ростом не вышел. В шинели ходил, очки носил. Вылитый доктор.

— Да, вас с врачом не спутаешь! — рассмеялась Марион. — А почему «тигра»? Из-за шрама?

— Да нет… Видать, свиреп был. Уговоры-то бесполезны, людишки крепкой воле подчиняются. Ежели к ним с добром, так они тебе на голову сядут, и… Хм. М-да. Послушаются окрика — хорошо, строптивы будут — силком заставляешь. Люди, они и есть люди… А тигров там — страсть! И каких! Те, што в Инднях проживают, не чета уссурийским. Здоровущи, мохнаты! Попадись такому лев в лапы — одна грива от «царя зверей» останется… Тигры в первый же год всех псов владивостокских поели, любят они собачатину. А я один раз кабана с полосатым не поделил, вот он меня и цапанул малость…

— Страшно было? — округлила глаза девушка.

— Знамо дело, страшно. Тигр одним шибом лапищи голову лошади снимает, как же тут не забояться?

— А туземцы на вас нападали?

— Да нет, мирные они. Вот хунхузы — те да.

— А хунхузы — это кто?

— А это китайские разбойники. По-нашему если, «краснобородые». Не знаю уж, кто так назвал. Через границу к нам шастали, грабили, убивали, девок наших уводили… Олёнка моя оттудова, из Владивостока, дочерь унтер-офицера Гурьева. Как-то раз большая банда хунхузов налетела, еле отбились. Отца-то Олёнкиного подранили тогда шибко, так он и не оклемался, помер. А дочку его хунхузы с собой забрали, я их у самой границы догнал, на речке Суйфун. Там всех и положил, желтопузых да краснобородых… Гурьев не отошёл ещё, когда мы с Олёной возвернулись, радовался… От боли стонет, а рот в улыбке кривит. Я как раз в обратный путь собирался, корвет наш к отплытию готовился, и упросил меня унтер дочку его с собой забрать, до дому вернуть…