Помор

— Они ушли? — негромко спросил Чуга.

— Как же! — фыркнул Савва. — Жди! Здесь они…

— Незаметно что-то…

— Когда заметишь, будет уже поздно, — пробурчал Коломин, морщась от боли в левой руке.

— Что? — приподнял голову помор. — Задело?

— Сквозная…

Фёдор подполз к Савве поближе и ножом вспорол рукав рубашки.

— Ничего, — бормотал он, — бывает и хуже…

Кое-как перевязав Кузьмича, он повернулся — и не уберёгся. Прозудевшая пуля вонзилась ему в плечо.

Чуга тут же выстрелил в ответ, целясь левее кустика меските, где только что мелькнуло коричневым. Мимо!

Облизав губы, Фёдор вспомнил о важной мелочи. Распластавшись по горячему каменному крошеву, он подполз к трупу гнедого и стволом винтовки подцепил свою флягу. Бедный коняка…

Его действия не остались без внимания — пуля ударилась совсем рядом и ушла рикошетом, противно звеня. Каменная крошка больно посекла помору щёку, но он продолжил своё отступление, пока не оказался под защитой глыбы.

— Полная фляга! — ухмыльнулся Коломин.

— Как будет «вода» по-команчски? — усмехнулся помор.

— Паа…

Выглядывая в щель между камней, как в амбразуру, Чуга застыл, сам притворяясь каменным.

Залитый солнцем склон выглядел совершенно мирно. Неожиданно над песчаным барханом возникла смуглая фигура команча в одной набедренной повязке. Одним гибким движением он перескочил намёт песка и опять пропал. Пуля, выпущенная Фёдором, лишь взбила пыльный фонтанчик. А индеец оказался на три шага ближе…

Перестав двигаться, слившись с камнем, Чуга стал примечать некое растянутое, донельзя замедленное движение. Во-он тот кустик у промоины… Сначала Фёдор решил, что ему мерещится, но нет, куст почти незаметно для глаз смещался. Затаив дыхание, помор прицелился туда, откуда росли ветки, и нажал на спуск. Кустик мгновенно повалился, а раненый индеец выгнулся, открывая грудь, куда тут же влепил пулю Коломин.

— Готов!

И тут сразу пятеро команчей выскочили из своих укрытий, бешено перебирая ногами, понеслись вперёд. Чуга выстрелил, ранил одного, но развить успех не смог — индейцы пропали, словно ухнули разом в колодец.

Потом грохнул «спенсер» — это индейцы опробовали новую тактику — начали стрелять по скале. Пули отскакивали, высекая жалящие осколки камня, плющась в раскалённые кусочки металла, похожие на паучков. Один такой «паучок» чиркнул по рубахе помору, разрывая и ткань, и кожу.

— А, ч-чёрт!

— Помочь?

— Да я сам…

Тут показался конный команч. Вскинув винтовку на скаку, не сбавляя бешеной скорости, он сделал пять выстрелов подряд. Чуга выстрелил с небольшим упреждением, и всадник свалился с лошади.

— Готов, — довольно сказал Фёдор и обернулся к Уве-Йоргену.

Тот был бледен. Вздрагивавшей рукой он нащупывал кровавую рану на груди.

— Фсё, репята, — прохрипел немец, — капут…

— Надо перевязать потуже! — Фёдор сделал движение к У-Йоту, загребая ногами гравий, но тот поднял руку в слабом останавливающем жесте.

— Перестань, — сказал он и закашлялся. С губ потекла кровь. — На таких, как я, таже в госпиталях рукою махнут. Насмотрелся на войне, снаешь… Уходите к реке! Когта мы потъезжали, я видел — к берегу прибило несколько стволов теревьев. Фот отсюда можно уползти, прямо по промоине, и к самой воде, а я фас прикрою…

Неожиданно команчи подняли палку с белой тряпкой и помахали ею. Один из индейцев медленно поднялся во весь рост.

— Не стрелять! — приказал Коломин. — Индейцы предлагают переговоры.

— Опманут, — сказал фон Бадер, с трудом дыша.

— Я попробую поговорить с ними на их родном наречии. Вдруг да проймёт?

Савва выпрямился, и в то же мгновение грохнул залп. Две пули поразили Кузьмича — в руку и в ногу. Фёдор выпалил в ответ. Мимо…

— Я же фам коворил… — флегматично заметил У-Йот.

Чертыхаясь, Коломин кое-как перевязал рану на бедре, сочившуюся кровью.

— Это я во всём виноват, — простонал он. — Правильно ты казал, штоб только ночью! Нет же, попёрся днём…

— Уходите, — сказал с беспокойством немец, — сейчас же! Команчи битый час будут выжидать, вы успеете смыться! Иначе пудет поздно — сдохнем фее!

— Пошли? — спросил Чуга Савву.

— Поползли, — прокряхтел тот.

Вжимаясь в промоину, Фёдор двинулся первым, подтаскивая Коломина, пачкавшего пыль кровью.

Фон Бадер выстрелил. В ответ прозвучал нестройный залп — обе стороны берегли патроны.

Сползая по каменной осыпи, Чуга спустился к самому берегу, где в маленькой заводи крутился всякий мусор, приносимый течением. Выброшенный на камни одним концом, покачивался обкорнанный ствол тополя.

— Цепляйтесь! — шепнул Фёдор. — Залезайте в воду и цепляйтесь. Я столкну!

Савва положил руки на ствол, подгребая здоровой ногой. Чуга обхватил более толстый конец и оттолкнулся ногами от берега. Дерево зашуршало, заскрипело галькой, съехало в реку.

Высовываясь из воды так, лишь бы в нос не попало, Фёдор поплыл, скрытый белым стволом и обрывками уцелевшей коры.

Внезапно стрельба на берегу резко усилилась, участилась до неистовства. Раздался победный крик…

— Успели… — булькнул Коломин и закашлялся.

— А У-Йот?

— Скоро услышим…

Бревно успело далеко отплыть, но дикий, с подвываниями, крик боли и неимоверного страдания успел долететь до них — Уве-Йорген фон Бадер принимал свою мучительную смерть. Через минуту вопль оборвался — жизнь покинула невольника, так и не вкусившего плодов свободы…

На перекате бревно завязло в камнях. Так ему тут и лежать, дожидаясь весеннего паводка, а Чуга на карачках, опираясь на винтовку, как на посох, выбрался на берег, придерживая Савву.

— Помчимся… — проскрипел тот, кривя рот в улыбке.

— Помчимся! — отрезал Фёдор. — Сами же говорили: Форт-Самнер уже близко!

— Это если верхом… Со мной ты будешь ковылять до второго пришествия…

— Держитесь давайте!

Так они и поплелись к Форту, и была эта дорога самой длинной в жизни Фёдора Чуги, и самой тяжкой.