Помощник

— Пятнадцать лет, — сказал Моррис, — она покупает тут булочку, так пусть покупает и дальше.

— Ладно, тогда я сама открою. Дам я ей твою булочку, иди, ляг в постель.

— Я уже належался в постели! Мне от этого только хуже!

Однако, польки не было, и Моррис забеспокоился: не дай Бог, она пошла к немцу. Ида хотела во что бы то ни стало втащить ящики с молочными бутылками и угрожала, что если он вздумает их таскать, то она устроит гвалт на всю улицу. Она загрузила бутылки в холодильник. Пришел Ник Фузо, и после этого они больше часа ждали следующего покупателя. Моррис сидел у стола с газетой, изредка поднимая руку и притрагиваясь к повязке на голове. Когда он закрывал глаза, у него все еще кружилась голова. К полудню он с удовольствием взобрался наверх, лег в постель и не вставал, пока не пришла Элен.

На следующее утро он добился того, что Ида сдалась и позволила ему открыть лавку одному. Полька была уже там. Он не знал, как ее зовут. Она работала где-то в прачечной, и у нее была собачка по кличке Полечка. По вечерам, приходя домой с работы, она брала Полечку и выгуливала ее по кварталу. Собачка любила свободно бегать по двору угольного склада. Полька жила в каком-то из домов по соседству. Ида называла ее «ди антисемитке», но Морриса это не трогало. То был антисемитизм, который полька привезла с собой из Старого света, — какой-то другой, совсем не тот антисемитизм, какой бывает в Америке. Иногда ему казалось, что она нарочно хочет его уязвить, когда спрашивает «еврейскую булочку», а раз или два она со странной улыбкой попросила «еврейских маринованных огурцов». Обычно же она ничего не говорила. В это утро Моррис продал польке ее неизменную булочку, и она ничего не сказала. Даже не спросила, почему у Морриса забинтована голова, хотя ее быстрые, проницательные глаза с интересом скользнули по повязке; не спросила она и о том, почему лавка целую неделю была закрыта. Но вместо трех центов положила на прилавок шесть. Он подумал, что в один из дней, когда лавка была закрыта, она сама взяла булку из мешка. Он пробил на кассовом аппарате шесть центов.

Продав булочку, Моррис вышел на тротуар взять ящики с молоком. В ящиках были словно не бутылки, а камни, поэтому Моррис поставил один ящик на землю и попытался поднять другой, но в глазах у него потемнело и в голове набухло какое-то облако величиной с дом; Моррис зашатался и едва не упал, но неожиданно кто-то поддержал его. Это был Фрэнк Элпайн: он ухватил Морриса за плечи и ввел в лавку. Затем втащил ящики и поставил бутылки в холодильник. Покончив с этим, он вошел в заднюю комнату. Моррис, который слегка оправился, с чувством поблагодарил его.

Фрэнк хриплым голосом сказал, глядя на свои тяжелые, покрытые шрамами руки, что он здесь недавно и живет у своей замужней сестры. Он приехал с Запада и теперь ищет какую-нибудь приличную работу.

Бакалейщик предложил ему чашку кофе, и Фрэнк сразу согласился. Сев за стол, он положил шляпу на пол у свои ног и сахару в кофе насыпал три ложки с верхом, чтобы как он сказал, побыстрей согреться. Моррис предложил ему булочку, и Фрэнк жадно впился в нее зубами.

— Господи, — сказал он, — как вкусно!

Кончив, он вытер рот платком, смел со стола крошки в согнутую лодочкой ладонь и, хотя Моррис возражал, вымыл под умывальником чашку и блюдечко, вытер их и поставил на крышку газовой плиты, откуда бакалейщик их взял.

— Большое спасибо за все, — сказал Фрэнк.

Он поднял шляпу, но не двигался.

— Когда-то в Сан-Франциско я месяца два работал в бакалейном отделе, — сказал он. — Но это было в супермаркете большой фирмы, у которой целая сеть магазинов.

— Вот такие фирмы и губят маленького человека.

— Мне лично по душе маленькие лавки. Когда-нибудь я и сам куплю такую.

— Лавка — это тюрьма. Поищите что-нибудь получше.

— По крайней мере, ты сам себе хозяин.

— Когда у хозяина ничего нет, то нечем и хозяйничать.

— А все равно, это неплохо. Только чего мне нужно, так это поднабраться опыта. Разобраться, значит, какие товары есть, какой марки, ну, и все такое прочее. Хорошо бы найти работу в лавке и попривыкнуть к делу.

— Попытайте счастья в фирме «Эй энд Пи», — посоветовал Моррис.

— Может быть.

Моррис замолчал. Фрэнк надел шляпу.

— А что с вами? — спросил он, глядя на Моррисову забинтованную голову. — Несчастный случай?

Моррис кивнул. Ему не хотелось говорить о том, что произошло; Фрэнк был несколько разочарован, но ушел, так ничего и не сказав.

В понедельник, когда Моррис снова мучился над ящиками, Фрэнк опять оказался под боком. Он приподнял шляпу и сообщил, что отправляется в город искать работу, но у него есть время и он поможет Моррису с ящиками. Он втащил ящики, загрузил бутылки в холодильник и сразу же ушел. Однако, Моррису показалось, что час спустя Фрэнк прошел мимо лавки в обратном направлении. После обеда, когда Моррис ходил за своим «Форвертсом», он увидел, что Фрэнк сидит в кондитерской и беседует с Сэмом Перлом. На следующее утро в шесть часов Фрэнк снова помог Моррису втащить ящики и благодарно согласился зайти в лавку на чашку кофе, которую ему Моррис с готовностью предложил: он сразу видел, когда человек голоден.

— Как с работой? — спросил Моррис за завтраком.

— Так себе, — сказал Фрэнк, не глядя Моррису в глаза.

Он был возбужден и думал как будто о другом. Каждые несколько минут он ставил чашку на блюдечко и беспокойно озирался. Выражение глаз у него было какое-то измученное, он несколько раз раскрывал рот, но ничего не произносил, словно решив, что говорить не стоит. Казалось, ему обязательно нужно было что-то сказать, на лбу у него выступил пот, зрачки расширились, но он так и не мог решиться выдавить из себя ни слова. Он глядел на Морриса так, словно его сейчас стошнит; но после нескольких безуспешных попыток высказаться он, вроде бы, сдался, и глаза у него потускнели; он глубоко вздохнул и допил кофе. Затем он громко рыгнул, и это его как будто облегчило.

«Что бы ты ни хотел сказать, — подумал Моррис, — скажи это кому-нибудь другому. Я всего лишь бакалейщик».

Он поежился в кресле, со страхом подумав, что ему, кажется, снова становится хуже.

Фрэнк подался вперед и, казалось, готов был заговорить, но лицо его вдруг перекосилось, и тело забил озноб.

Бакалейщик кинулся к газовой плите и налил чашку дымящегося, горячего кофе. Фрэнк проглотил ее в два глотка. Дрожь унялась, но он выглядел жалким, несчастным, как будто, подумал Моррис, вдруг потерял надежду получить то, что страстно хотел иметь.

— У вас грипп? — участливо спросил Моррис.

Фрэнк кивнул, чиркнул спичкой о подошву, зажег сигарету и стал молча курить.

— Паршивая у меня была жизнь, — сказал он вдруг и снова замолчал.

Бакалейщик не ответил. Немного помолчав, он решил, что хорошо бы разрядить гнетущую обстановку, и спросил:

— А где живет ваша сестра? Может, я ее знаю?

— Я не помню точного адреса, — монотонно ответу Фрэнк. — Где-то возле Парка.

— А как ее зовут?

— Миссис Гарибальди.

— Странное имя.

— То есть, как это? — Фрэнк взглянул на Морриса.

— Я имею в виду, кто она по национальности.

— Итальянка. Я итальянец по происхождению. Меня зовут Фрэнк Элпайн, а по-итальянски — Альпино.

Запах сигареты Фрэнка дразнил Морриса, ему безумно хотелось закурить, и он тоже достал сигарету. Моррис думал, что сумеет удержаться от кашля, — но не сумел. Он закашлялся так, что у него, казалось, голова разламывается. Фрэнк с интересом следил за ним. Ида застучала сверху, и Моррис смущенно бросил окурок в мусорное ведро.