Пончик с гвоздями

– Анечка сказала, что ничего страшного с ним не произошло. Оказывается, он зашел не в тот подъезд, а потом, уже когда мы уехали, он распрощался с Лерой и еще успел к своим друзьям. Помните, он нам еще говорил, что очень торопится на какую-то там встречу? Просто-напросто мужик обговаривал очередную выгодную сделку для своего бизнеса. Ему понадобилось срочно куда-то улетать, вот он и улетел. Сразу же, еще вчера.

– Странно, однако… А что ж он нас-то не предупредил? – набычилась Клавдия.

– Ну так я ж вам говорю – он вышел, когда нас уже не было, а потом ему и вовсе не до нас стало. Вы ж должны понимать, у них, у бизнесменов, каждая минута на счету – решил, что надо ехать, и поехал, чего время-то тянуть.

– Да и ладно, – обиженно махнула рукой Клавдия Сидоровна. – Вот, вот же дом! Чуть не проехали. Вечно ты, Владимир, мозги мне пудришь. Прямо не зять, а наказание какое-то…

Прапорщик с семьей жил в новой девятиэтажке.

– Володя, у них девяносто девятая квартира. Быстренько подсчитай, в каком подъезде и на каком этаже они живут, – скомандовала теща.

Володя задрал голову кверху и выдал наугад:

– Подъезд третий, этаж седьмой.

– Ни фига. Четвертый подъезд. Видишь, над дверью номера квартир написаны. А этаж…

– Поедем до седьмого, а если что, спустимся, – предложил зять.

Стены в подъезде уже были исписаны трудолюбивыми малолетними художниками, но лифт еще работал. Дверь Семизвоновых резко отличалась от остальных огромным, величиной с тарелку «глазком». Скорее это был даже не «глазок», а настоящий иллюминатор. После того, как Володя нажал на кнопку звонка, «глазок» прояснился – видимо, на нем отодвинули крышку, – и появилось искаженное лицо Семена Семеновича.

– Клавдия Сидоровна, гвозди вам в пончик! Проходите, проходите… А вы к нам… в гости или мимо шли? – приветствовал их хозяин, открыв дверь.

– Мы к вам по делу, – сурово швыркнула носом Клавдия Сидоровна. – И хватит уже про пончики.

Сегодня она выглядела замечательно, даже помыться успела, но… Не хватало еще, чтобы Семен Семенович продолжал за ней ухаживать прямо на виду у зятя! Клавдия гордо тряхнула головой, и ее высокая зимняя шапка рухнула к ногам хозяина. Пока Семен Семенович прилаживал шапку на вешалку, Клавдия степенно проплыла в комнату. Такой роскоши она увидеть не ожидала. А все говорят, что военные у нас живут на грани бедности! Это в каком же гарнизоне так своих подопечных обеспечивают? Надо бы Каку туда пристроить. Новая массивная мебель, огромный телевизор, вычурной загогулиной – торшер с тремя лампами, а посреди комнаты круглый стол благородного дерева, уставленный всевозможной выпивкой и закусью.

– Ого! Это вы что – так Рождество встречаете? Так вроде еще рано, – удивилась Клавдия.

– А вы чего? Проверять, что ль, пришли? – недобро буркнул Семизвонов, но из кухни выскочила его жена Лариса Федоровна, что-то зашептала мужу в огромное красное ухо, и тот расплылся в слащавой улыбке. – К нашему столу… Прошу вас…

Лариса Федоровна на минутку взгрустнула и пояснила:

– Это мы поминаем Марианну. Скромно, незатейливо, ну да уж как получилось… Серафима, поди к нам, – скорбно позвала она кого-то из соседней комнаты, но никто не отозвался, и тогда хозяюшка рявкнула во все горло: – Симка! Иди ешь, говорю! Что, потом для тебя отдельно разогревать?

Клавдия Сидоровна чувствовала себя несколько скованно. Вот ведь черт, люди поминают Марианну, а она… а у нее… Акакий, паршивец эдакий, ведь ее возлюбленным считался, а нет, чтобы вот так же стол накрыть! Дальше терзаться стыдом у Клавдии не было времени – из комнаты выплыла ярко накрашенная девица лет двадцати с лишним и уселась в кресле возле стола, высоко закинув одну ногу на другую. Явно девице давно пора свить собственное гнездо и наслаждаться своей семейной жизнью, да, видно, засиделась. А еще говорят, что деньги нынче делают все.

– Симка, гвозди тебе в пончик! Немедленно сядь красиво, – громко шепнул Семен Семенович дочери. – Убери эти-то… лытки под стол затолкай!

– А в кабак отпустишь? – нагло уставилась на него девица.

– Хрен тебе, а не кабак! – продолжал шипеть прапорщик.

– Знакомьтесь, это доченька наша, Серафима. Она у нас уже четыре года в Москве учится, да. Успешно сессии сдает и там, знаете, семинары разные, а к нам приезжает только на каникулы, зимние. Да и то не всегда. Столичная жизнь, она затягивает молодежь… А вы кушайте, кушайте… – ласково пела Лариса Федоровна, подкладывая на тарелочки Клавдии Сидоровне и Володе бутерброды с икрой.

Клавдия даже не заметила, когда появились эти тарелочки, так ловко управлялась хозяйка.

– Па! Ну какого фига я здесь торчать буду? Вы здесь пить сейчас начнете, а я вас караулить, что ли, буду? – гнусавила Сима.

– Мы не пить… Мы не пьем! Мы… поминаем. Хорошую женщину Марианну, гвозди ей… н-да… – поднял рюмочку прапорщик и залпом выпил.

– А чо за Марианна? Это которая к тебе, батя, приходила? Ну, тощая такая, крашеная, все еще тебя своим сусликом называла… Она, что ли? – ни на кого не обращая внимания, выбалтывала отцовские секреты великовозрастная дочурка.

Клавдия чуть не поперхнулась бутербродом. Похоже, здесь чем меньше спрашиваешь, тем больше узнаешь.

– Ты… ты того, доченька, спутала, – шкодливо забегал глазами глава семьи. – Когда это ко мне… хи-хи… когда это ко мне Марианны приходили?

– Ну как же когда… – спокойно продолжала Симочка, засовывая в рот пластинку копченой колбасы. – Когда мамка уезжала на отсасывание жира. Ты чо, не помнишь, что ли?

Клавдия удивлялась все больше. Оказывается, Лариса Федоровна имеет средства на такие операции!

– Та-а-ак, суслик! Как ты говоришь, куда там тебе гвозди?! Значит, когда я ездила поправлять свою красоту, ты, милый мой, принимал здесь неизвестно кого? – горой поднялась хозяйка.

– Да что ж ты ей веришь-то? Ты ж видишь: не отпустил девчонку в кабак, вот она и собирает всякую чушь! Симка, прекрати немедленно отца позорить! – осторожненько шлепнул Семизвонов девчонку по попе.

Доченька оскорбилась до глубины души. Она даже отбросила колбасу и понизила голос до баса:

– Да ты чо, батя! Я ж тогда еще только приехала. Вот, думаю, клево: матери нет, так я с Томкой покурю в санитарных условиях, языки почешем. Ты ж знаешь, сколько я Томку не видела. Только мы пришли, не успели по сигарете раскурить, рюмочку распить, а тут ключ в замке чирикает. Мы и спрятались в шкаф плавающий! А вы тут и давай слюни пускать. Ну, я думаю, чего отца перед Томкой позорить, и вылезла. А Томка меня еще держала. Давай, говорит, посидим, посмотрим, чо дальше будет.

– Вот и посидели бы, посмотрели, как батюшка опарафинится. Он уж давно на интимном-то фронте не боец, а туда же! – встряла в беседу супруга прапорщика.

– Ларисочка! Да ты чего веришь-то ей? – чуть не плакал тот. И судя по тому, какие кулаки он за спиной показывал дочери, девчонке стоило поверить.

– А потом ты Томку шуганул, а меня попросил, чтобы я молчала, – снова успокоилась голосом Симка, но не успокоилась выбалтывать папашины секреты, принявшись ковырять вилкой в салате с крабами. – Сам говорил – матери, мол, не проболтайся, а я тебе никогда этого не забуду, что хочешь сделаю. А сам забыл – уже второй час прошусь в кабак, не пускаешь.