Понедельник - день тяжелый. Вопросов больше нет (сборник)

Стряпков устоял, не поддался искушению.

И все-таки однажды на заре деятельности «Тонапа» сердце еще раз чуть не подвело его. Среди надомниц, выполнявших официально для горпромсовета, а по существу для «Тонапа» несложные операции по раскраске через трафарет газовых шарфиков, была Тоня Селиверстова. Сразу пригласить Тоню в «племянницы» Стряпков не решился — очень уж чисты были глаза у юной художницы. Но легкие, как дыхание ребенка, шарфики принесли «Тонапу» увесистый доход, и Стряпков решил отблагодарить рядовых тружениц премиями. И тут-то — вот оно, веление сердца! — он выдал Тоне двойную порцию — пятьсот рублей. Обрадованная Тоня поделилась радостью с надомницей Таисией Кротовой. При первом же взгляде на Кротову все догадывались, что этой тетке, во избежание серьезной, непоправимой ошибки, палец в рот класть не следует. А Тоня этого не учла. Кротова пришла выяснить обиду в горпромсовет: «Почему Тоньке пятьсот, а мне половину?»

К счастью, она нарвалась на самого Христофорова, и тот, поняв, в чем дело, немедленно доплатил разницу, соответственно убавив, понятно, дивиденд Кузьмы Егоровича.

Вот что значит поддаваться велению сердца!

С тех пор Стряпков окончательно подчинился разуму: все обдумывает, со всех сторон просматривает, взвешивает.

А сейчас он шагает по Центральной улице Краюхи, направляясь в исполком. Идет и размышляет, с чего начать беседу с Завиваловым.

* * *

Во дворе исполкома стояло разномастное стадо автомашин. Стояли как попало, без чинов и званий. Рядом с черным лимузином пристроился пыльный зелено-серый вездеход. Но больше всего было «Побед» — серых, кофейных и одна даже лиловая — собственная, принадлежащая заведующему отделением банка. Однако даже через густую краску проступал родословный поясок шашечек, — заведующий купил машину из выбракованных такси.

К исполкомовскому подъезду подкатила, сверкнув на солнце никелем, новенькая, цвета морской волны «Волга». Милиционер в белоснежном кителе отдал честь. Из «Волги» не торопясь вылез председатель потребсоюза Гончаров.

На нем, как всегда, был отличный костюм из светло-серого «метро», голубоватые, под цвет «Волги», туфли, кремовая шляпа из рисовой соломы — Гончаров слыл на всю Краюху законодателем мод. Когда над ним подтрунивали, он, нисколько не обижаясь, объяснял:

— Я человек торговый. Витрина! Реклама — двигатель торговли. Все, что на мне, — можете купить в наших магазинах.

Гончаров постоял у машины, нежно погладил крыло и приказал водителю:

— В тень поставь!

Повернулся к милиционеру, осведомился:

— Давно начали?

— Да уж с полчаса, Алексей Петрович… Пожалуйте, Алексей Петрович… Жарко сегодня, Алексей Петрович…

Как только председатель потребсоюза скрылся в подъезде, водитель, высунувшись из окна, крикнул милиционеру:

— Василь Палыч? Как там?

— Давно начали. Мишка Гостев с Ефимом пожарнику и дорожному два сухих вмазали. А ты чего опоздал?

— Хозяин брился… Потом одевался минут сорок — три рубашки сменил. Все, говорит, не того оттенка.

Водитель поставил «Волгу» и, обогнув особняк исполкома, помчался на так называемый задний двор. В тени густых лип за двумя большими круглыми столами сидели водители персональных машин. То и дело раздавались сухие, резкие удары, сопровождавшиеся оживленными комментариями по второму полному изданию словаря В. Даля под редакцией Бодуэна де Куртенэ. Иногда врезалась и членораздельная речь:

— Получили дупеля!

— Чем ты ходишь? Чем?

— Собьем! Сейчас мы его «пустом» оглушим.

— А мы вашего раззяву единичками припечем.

Турнир в «козла» был в полном разгаре.

Странное это было племя — шоферы персональных машин. Здоровые мужики, все больше лет под тридцать, самое большое — тридцать пять. Сидеть бы таким здоровякам за штурвалом комбайна, за баранкой семитонного «Яшки» или двадцатитонного «Зубра», возить с тока зерна на элеватор, тащить на трелевочном тракторе могучие сосны, перебрасывать к плотине гранитные глыбы — да мало ли дела нашлось бы для их дюжих, загорелых рук?!

А они стояли: утром — у подъезда, дожидаясь «хозяев», пополудни — у столовой, а потом «забивали козла».

Сначала играли бессистемно, как бог на душу положит, затем догадались, внесли в игру определенный смысл и материальную заинтересованность: организовали турнир с ценными призами. Турнир шел третий год.

Во вторник собирались во дворе исполкома в узком составе, во время заседаний рабочего президиума, в среду — около горкома, пока заседало бюро, в четверг — опять во дворе исполкома в расширенном составе. Здесь заканчивались все недоигранные партии, времени хватало — заседание исполкома начиналось в три часа и заканчивалось не раньше десяти.

Случалось, досрочно вылетал на крыльцо ошарашенный выговором или просто очередной взбучкой «хозяин» и сурово командовал:

— Поехали!

На этот случаи всегда имелся запасной игрок, — если уезжал шофер начальника МВД, его подменял шофер начальника пожарной охраны; шофера начальника отдела культуры заменял водитель заведующего отделом народного образования. В крайнем случае подключалась «мелюзга» из приглашенных: шофёр филармонии, банно-прачечного треста, ремстройконторы.

Не играли только двое водителей — первого секретаря горкома Овчинников и председателя исполкома Гвоздев. Они держались особняком, слегка свысока. Подчас, не вытерпев чьего-нибудь глупого хода, давали ценные советы и указания, но чтобы самим «стукнуть» — ни-ни…

Иногда происходили события, о которых шоферы долго вспоминали, — кто со смехом, а кто и всерьез.

Как-то на машину заместителя председателя исполкома Ручкина посадили новичка, недавно демобилизованного танкиста. Через неделю парень загрустил. Начались обычные шоферские «розыгрыши» — скажи, в кого влюбился, с кем изменила.

Паренек сначала отмалчивался, потом послал острословов ко всем чертям.

— Я все про морковку думаю…

— Про какую такую морковку?

— Про ту самую, за которой я вчера тещу товарища Ручкина на базар возил. Себестоимость подсчитываю: заплатила теща за килограмм морковки два рубля; горючего сожгли на рубль; моя зарплата за два часа — десять рублей, итого пятнадцать целковых. Дороговата морковка-то!

— А ты еще прикинь содержание гаража, масло, амортизацию, страховые, — пошутил кто-то.

И ушел бывший танкист в автоколонну на самосвал.

Был еще случай. Парнишка, тоже из новеньких, привез того же Ручкина с вокзала домой. Тот вылез, отряхнул пыль с пальто и выжидающе посмотрел на водителя.

— Что ж ты, братец?

— Разве что-нибудь не так?

— Чемодан бери, братец. Только поаккуратнее…

— А разве это в мои обязанности входит?

— Входит, братец, все входит…

— Извините, но мне об этом неизвестно…

И уехал прямо в гараж. Машину вымыл, навел блеск и отправился в канцелярию с заявлением: «Прошу от занимаемой должности освободить, так как у меня только одна специальность — водитель первого класса, а чемоданы носить не обучен».

Ручкин вызвал его и пытался урезонить:

— Трудно тебе, что ли?

— Не трудно. Если бы вы попросили меня: «Помоги, товарищ Озерков. Нездоровится…» Я бы на десятый этаж влетел, не то что на второй. А вы ко мне: «…братец… только поаккуратнее!..»