Пони Педро

И вот, как-то под вечер, когда гуси на холме перед домом набивали себе зобы на ночь, а тени уже удлинялись, к крыльцу подъехала машина. Из нее вышли два человека — отборочная комиссия. Один из них опирался на металлическую палку. Это был складной метр. Им точно измеряют рост племенного животного.

Для начала я распил с этими любезными людьми бутылочку. Мы рассказывали всякие лошадиные истории. Я узнал, у кого еще в нашем округе есть пони.

В эту пору Педро обычно резвится на выгоне в саду. Теперь же он стоял в конюшне нарядный, как именинник, и ждал, когда его выведут. Гриву и хвост мы любовно ему расчесали и пригладили щеткой. Уздечка с набором была до блеска начищена сапожным кремом.

После второй стопки зоотехник сказал:

— Что ж, пожалуй, начнем, пока еще светло.

Между тем Педро от скуки успел вываляться в соломе. Никто не приходил за ним, и он, разбросав соломенную подстилку копытами, остудил свою горячую кровь о земляной пол стойла. Попробуй-ка теперь счистить мокрую грязь с лошадиной шерсти! А снаружи ждали работники отборочной комиссии. Пришлось выводить Педро таким, как есть. Вместо образцового коня я представил образцового поросенка.

Гости сморщили носы. Теперь они на все смотрели своими должностными глазами. А глаза эти очень острые. Определили рост Педро: один метр двадцать пять сантиметров. Затем смерили объем груди и толщину ног.

Я опять стал мальчишкой, который когда-то на конских ярмарках выводил лошадь на показ. Педро, шагом, Педро, рысью! На указанном нам месте мы делали поворот. Все было совсем как на больших публичных отборах. Всякий раз, проходя мимо членов комиссии, я слышал, как они шепчут друг другу баллы и различные термины.

— За уход и чистоту мы получим плохую отметку, — сказал я Педро, когда мы бежали рысью. — А виноват один ты!

Педро пропустил мои слова мимо ушей. На уме у него, наверное, было одно: когда же, наконец, ты отведешь меня на выгон?

Члены комиссии свернули свою рулетку, щелкнули складным метром и записали в блокнот баллы. Отбор был закончен.

— Что вы нам поставили?

— Отборочный балл: III б.

Это весьма посредственная отметка, вроде как три с минусом за школьное сочинение.

Гости словно вывинтили свои должностные глаза и, приветливо кивая, уехали. Педро прошел отбор.

Когда машина отборочной комиссии свернула в долину, я потянул жену за рукав.

— Не огорчайся из-за плохого балла. Что они понимают в лошадях!

Но я-то знал, в чем дело. Члены комиссии увидели то, что заметил и я, впервые взглянув на Педро: круп немного узковат, спина мягковата. Это было до того, как я влюбился в Педро. Любовь заставляет человека смотреть на недостатки сквозь пальцы. Так что иногда она — добрая сила, а иногда — опасная.

ПО ЛЕСУ ИДЕТ КЕНТАВР

Повеяло теплым весенним ветром. Надо мной, в кронах сосен, что-то шумело и гудело, словно работали большие лесные жернова. Пели дрозды. Иволга бесстрашно уселась на сучок и пропела мне свою песню прямо в лицо. Дикие утки на озере заплывали далеко от спасительного прибрежного камыша. По берегу, хлюпая в топкой трясине, бродила лиса. Она охотилась за выводками водяных птиц. Почему животные в лесу и на озере полны такого доверия ко мне? Потому что я брожу по узким тропинкам, среди лесов, болот и озер, на четырех конских ногах. Мои собственные ноги болтаются без дела. Я еду верхом на Педро. Я управляю им. Он несет меня туда, куда я захочу. Мы слились в одно существо. Я одолжил этому двойному существу свою голову, а Педро — свои четыре ноги. Таким образом, мы представляем с ним кентавра, одно из тех сказочных существ, о которых повествуют древние сказания.

Сидя на спине у Педро, я разъезжаю верхом по лесу, совсем как в детстве. Тогда мы и понятия не имели о такой штуке, как искусство верховой езды. Мы думали лишь о том, как бы уберечь от жесткой стерни наши черные босые ноги. Вцепившись ручонками в гриву, упираясь голыми пятками в тощие бока рабочих коняг, мы ухитрялись удержаться на спине лошади. Под гору мы летели так, что только ветер в ушах свистел. Что за беда, если покатишься кувырком? Вспаханная земля мягкая, а на пастбище удар смягчает трава. Мы учились прилаживаться к движениям лошади, учились держаться крепко, словно присасываясь к ее спине, когда она прыгает через рвы и межевые борозды. Мы учились верховой езде, как первобытные люди.

Впоследствии, став профессионалом-коневодом, я должен был-таки учиться ездить верхом. Учиться? Разве я и так не умел ездить верхом? Уметь-то умел и мог мчаться на неоседланной лошади, что твой огневик, [4] но для учителя верховой езды я стал наездником лишь тогда, когда, по его указаниям, научился сидеть в седле «по-прусски», неподвижно, как каменный истукан. Лошадь для него была только спортивным снарядом, на котором по всем правилам выполняются те или иные упражнения. Боже мой, да тот, кто не знает лошадь, кто не нарушал исподтишка правил закоснелого учителя, тот никогда не выучится ездить верхом!

4

Огневик — по немецким народным поверьям, всадник в красной шапке, который вихрем проносится мимо дома, где должен случиться пожар. (Примеч. переводчика.)

Встречали ли вы хоть раз в жизни учителя езды на велосипеде? Мой пятилетний сынишка Илья возился с маминым велосипедом. Он хотел научиться ездить. Будь я учителем вроде того, который обучал меня верховой езде, я непременно сказал бы:

— Сиди на велосипеде прямо, Илья! Если будешь падать направо, поворачивай руль налево! Что ты делаешь?! На педаль полагается нажимать самыми кончиками пальцев! Опять ты держишь руку слишком далеко от звонка!

Научился бы тогда Илья ездить? Вряд ли. Однако многие уверены, что верховой езде обучаются именно так: «Сидите прямо! Наездники так не сидят! А ноги? Как вы опять держите ноги? Поставьте их прямо, сказано вам! Кулаки выверните наружу, больше, еще больше! Передвиньтесь ближе к холке!»

И вот до сих пор у нас не обучают верховой езде, а муштруют. Как-то мне попалось в руки одно из новейших руководств по этой части; его составляли ни много ни мало — пять авторов, однако целые разделы этой брошюры списаны из прусских кавалерийских уставов. Свою косность авторы выдают уже в самом начале, когда говорят о том, каким должен быть костюм наездника. От одних этих наставлений у новичка пропадает всякая уверенность в себе. Ну, разве можно ездить верхом, если у тебя нет настоящих кавалерийских штанов! Книжка эта насквозь пропитана кастовым духом пруссачества.

Зато в одной тоненькой советской брошюрке для юных кавалеристов к делу подходят проще: здесь с самого начала предполагается, что будущий наездник — это прежде всего любитель и знаток лошади, а если нет, то пусть постарается стать таковым. Ни слова об особом костюме для верховой езды и прочих отпугивающих фетишах кавалерийской касты. Езди в своей обычной одежде, а там видно будет, какой из тебя наездник!

Илья научился ездить на велосипеде без указаний «учителя». Он садился на велосипед, падал, снова садился, безотчетно поворачивал руль вправо, когда велосипед наклонялся влево, — и вскоре стал заправским велосипедистом. Никто не учил его, как надо ездить по узким лесным дорогам, однако он по ним ездит. Никто не учил его вести велосипед по зыбким песчаным местам, однако он и это умеет. Никто не учил его ездить, правя одной рукой, однако он привез домой по ухабистым лесным дорогам створку окна из починки, и все стекла остались целы.

Теперь Илья точно так же обучается верховой езде. Я подсаживаю его на пони. Пони идет шагом. Илья держится на его спине молодцом. Вдруг Педро подпрыгивает. Илья летит на землю. Он едва сдерживает слезы. Отчего он плачет — от боли или от злости на самого себя, на свою неумелость? Трудно сказать.

— Наездники не плачут, Илья.

— Да, папа, наездники не плачут.

Я снова подсаживаю Илью на пони. Проходит два дня, и он уже не падает, даже когда едет рысью. Он приспособился к лошадиным повадкам. Теперь он удержится в седле, если даже Педро вздумает порезвиться.