Понятие "революция" в философии и общественных науках: Проблемы, идеи, концепции

Никаких оснований считать поместное дворянство иным классом, отличным от буржуазии, тем более – враждебным ей, нет. Власть в России принадлежала периферийной буржуазии. Противоречия внутри этого класса были чисто политическими: перед русской буржуазией стояла задача не завоевания власти, а распространения ее с привилегированной землевладельческой верхушки на весь класс, что выражалось в требовании замены самодержавия конституционной монархией или республикой. Именно тем, что русская буржуазия уже находилась у власти, а не психологическими качествами ее представителей («трусостью», «раболепством» и др.), и объясняется ее упорное нежелание проводить социальную революцию.

Срастание дворянства и буржуазии, конечно, видели и современники, включая В. И. Ленина, отмечавшего: «крупнейшее дворянство тесно переплетается с крупнейшей буржуазией» [747]и даже – «становится невозможным сказать, где кончаются "отработки" и где начинается “капитализм"» [748].

Но всю полноту выводов из этого положения он не сделал, считая, что к России применимы слова Маркса о производителях, «страдающих и от капитализма, и от недостаточного развития капитализма» [749]. Такая позиция сближала Ленина с меньшевиками. Если капитализма все еще мало, а у власти находится класс, враждебный буржуазии, она может быть союзником, революция должна быть буржуазной и т. д. На практике этими положениями Ленин справедливо пренебрегал, но в теории революции рудимент линейно-стадиального подхода (Россия сегодня – это Европа вчера) оставался нетронутым, не давая Ленину обрести твердую научную опору в полемике с меньшевиками.

Необходимо было прямо противоположное решение: буржуазная революция в России, о которой столько говорили меньшевики, была невозможна ни в 1905, ни в 1917 годах именно потому, что она уже состоялась в единственно доступной дляРоссии форме – «сверху».

Хронологические границы этой революции размыты, как и в Скандинавии, как вообще в революциях «сверху»; очевидно, ее начало следует искать за век до отмены крепостного права, в 1762 году: ограничение власти государства над крепостниками (Манифест о вольности дворянства), затем уничтожение крепостного права в промышленности (запрет на покупку крепостных недворянами – владельцами мануфактур) и секуляризация церковных земель, вместе означавшие ограничение власти крепостников над крепостными.

Освобождение дворян не менее важно, чем освобождение крестьян: это начало ликвидации политаризма. Если крепостничество несовместимо с ортокапитализмом, то политаризм – с любыми капиталистическими отношениями.

Неразрывность обоих переворотов понимали современники перемен. Приведу ответ Е. Р. Дашковой (1743-1810) на высказывание Дени Дидро (1713-1784) о необходимости уничтожения толькокрепостного права: «Если бы самодержец, разбивая несколько звеньев, связывающих крестьянина с помещиком, одновременно разбил бы звенья, приковывающие помещиков к воле самодержавных государей, я с радостью и хоть бы своею кровью подписалась бы под этой мерой» [750].

Звенья были разбиты по частям, постепенным скачком, «трением», «хроническим ударом», если воспользоваться выражением Ф. Энгельса. Период буржуазной революции «сверху» в России начинается с так называемого «просвещенного абсолютизма». Точнее – то, что в России называлось «просвещенным абсолютизмом», и было буржуазной революцией.

«Просвещенность» абсолютизма, как уже говорилось, есть его буржуазное перерождение. Это верно для Скандинавии и России. В Италии и Германии буржуазная революция могла быть только социорно-объединительной, поэтому «карликовый» просвещенный абсолютизм не привел буржуазию к власти, оставшись последним (с нередкими возвратами реакции) периодом эволюции части «карликовых» итальянских и немецких социоров [«История Европы» отмечает периоды «просвещенного абсолютизма» в Баварии, Саксонии, Бадене, Тоскане, Парме, Неаполе.] [751], которые именно по этой причине должны были исчезнуть. Но в России проблемы социорно-объединительной революции не было. Старый господствующий класс имел возможность трансформироваться в новый, что и произошло.

Революция была направлена, то вольно, то невольно, на преобразование России из державополитарной в капиталистическую страну. Это отвечало интересам России, однако никакая сила, кроме государственной власти и дворянства, осуществить революцию не могла. Русская буржуазия, выращенная русским государством, никогда не была в оппозиции к нему. Даже попытку буржуазной революции «снизу» – восстание декабристов 1825 года – вместо нее и в ее интересах предприняла прогрессивная часть офицерского корпуса.

Буржуазная революция «сверху» в России протекала долго и мучительно, перемежаясь приступами политарной контрреволюции (правление Павла I [«Новый император пытался как бы зачеркнуть предшествующие 34 года русской истории, объявить их сплошной ошибкой. Наступление на дворянские привилегии началось уже практически с первых дней павловского царствования. Но в целом было бы ошибкой считать политику Павла антидворянской. Скорее в ней прослеживается явное стремление превратить дворянство в рыцарское сословие — дисциплинированное, организованное, поголовно служащее и преданное своему государю»] [752]), оттого, что осуществляли ее те самые силы, интересы которых она потенциально ущемляла: самодержавное государство и крепостническое дворянство. Однако отставание России от европейских стран тоже ущемляло их интересы. В конце концов, после тяжелого поражения в Крымской войне, прогрессивная тенденция отстаивания интересов страны взяла верх над классовым эгоизмом.

Но когда наконец после 1861 года капитализм в России утвердился, это был не капитализм западного типа, не ортокапитализм, а зависимый капитализм. И его существование снова обрекало Россию на отсталость. Не нехватка капитализма была бедой России, а его наличие; не власть «полукрепостников», а власть периферийной буржуазии; не «полукрепостнический строй», а паракапитализм.

Едва родившись, он должен был быть уничтожен. Необходима была новаясоциальная революция. Поэтому период новой революционной ситуации начался в России если не с 1861 года («1861 год породил 1905-й» [753]), то несомненно с конца 1870-х годов [В этом периоде историками выделяются 3 революционные ситуации. Логичнее предположить, что это 3 стадии одной революционной ситуации.] [754].

Буржуазная революция в России двинула страну не вперед, а вбок, в то время как в скандинавских странах имело место движение вперед, приобщение к ортокапитализму. Там цель была достигнута, в России – нет.

Широко известна фраза П. А. Столыпина о том, что России необходимы 20 спокойных лет для того, чтобы неузнаваемо измениться в лучшую сторону. Столыпин считал, что эти 20 лет можно получить без революции и даже вместо революции; на самом же деле 20 лет спокойного развития могли наступить только после смены общественного строя.

Существовала настоятельная необходимость в движении вперед, в национально-освободительной революции, которая уничтожила бы паракапитализм. Эта необходимость была осознана левым крылом РСДРП в иллюзорной форме необходимости совершения в России пролетарской социалистической революции с дальнейшим перерастанием ее в мировую. Россия отнюдь не приносилась в жертву на алтаре мировой революции. Напротив, мировая революция должна была гарантировать необратимость русской, предотвратив реставрацию капитализма.

Надстроечная политическая революции недворянской части буржуазии, победившая в феврале 1917 года, не была частью социальной и не могла привести к освобождению России от зависимости. У власти остался тот же класс. «Государственные долги, наделанные Николаем, висят тяжелой гирей на шее русского народа, – писал Н. И. Бухарин в статье “Неизбежный крах", опубликованной 24 марта 1917 года. – Но этой гири не в состоянии снять гучковско-милюковское временное правительство. Почему? Потому что это означало бы разрыв с зарубежными партнерами и хозяевами» [755].