Попадалово, или Любовь по-драконьи

Когда магистр ушел, не успела я подойти к двери, как раздался требовательный стук.

— Марина Владимировна, — в комнату, не дожидаясь разрешения, вошел посыльный, на ходу протягивая мне пухлый конверт. — Приказано вручить лично в руки, — с этими словами он буквально впихнул мне письмо, больше походившее на посылку, и, вежливо кивнув, вышел.

Покрутив конверт в руках, я не нашла на нем никаких печатей или подписей. Странно, кто и что мне отправил. Впрочем, предположения были, и они подтвердились, стоило только мне вскрыть пустой сургуч. На кровать из перевернутого конверта тут же выпала обменянная на деньги сапфировая диадема, следом друг о друга звякнули несколько колечек и сережек, которые Свэн дарил мне ранее, ну а апогеем стал тот самый гарнитур из лунного камня, который был на мне в день рождения. Вот только на этот раз гарнитур оказался полным: на застегнутом браслете висело золотое кольцо с лунным камнем. Я закрыла глаза и с шумом втянула в себя воздух, стараясь не заплакать. Вот зачем он так? Но это было еще не все. В конверте, сложенные пополам, лежали несколько листов бумаги. Развернув их, я ахнула: это были все документы на право собственности, которые Свэну вручил наш монарх вместе со мной. Сверху же лежало письмо магистра Валериуса, и лишь один лист, выделялся среди этой исписанной массы. Там было всего два слова, выведенных до боли знакомым ровным почерком: «Это твое».

Листок выпал из ослабевших пальцев и плавно опустился на пол, а я все-таки расплакалась, хоть и обещала себе этого не делать.

Прошло два месяца, и жизнь все-таки вернулась в привычное русло. Диплом я каким-то чудом успела написать, потому что тему в последний момент пришлось менять. Аленку все-таки признали частично невменяемой и отправили на принудительное лечение с последующей повторной адаптацией. Отчасти девчонку мне было жаль, но с другой стороны, сколько жизней я спасла этим жестоким по отношению к ней решением?

Тему для научной работы взяла свободную и, работая днем и ночью, написала целый труд о «Дефекте Фантази», как я его назвала. Там я описала все причуды Аленкиного поведения с указанием предпосылок из иномирной литературы. Возможно, какие-то штампы я забыла, о некоторых могла не знать, но, в общем и целом, диплом и так превысил рекомендуемый объем вдвое. В конце я высказала предположение, что если для подобных переселенцев построить отдельный адаптационный центр по принципу лабиринта-квеста, то их вполне возможно не придется принудительно лечить.

Если честно, я тогда совсем не думала, что моя работа найдет такой отклик, но после Аленки каждый первый переселенец был с этим самым дефектом, и правительство, обратившись в Университет с просьбой помочь в решении данной проблемы, согласилось в качестве эксперимента построить по моему принципу один такой центр. Спустя полгода выяснилось, что моя идея, не то что имеет успех, она гениальна!

Переселенцам, чтобы перейти на следующий уровень, требовалось полностью выполнить все задания предыдущего, а в конце каждого такого уровня вместо зачетов, как в обычных центрах, их ждала «финальная битва со «Злом». Девушкам, помешанным на «выйти замуж за принца» тоже подготовили отдельную программу, под видом принцев подсовывая в провожатые по квесту переодетых холостяков из брачных агентств. Но самым любимым у всех адаптологов стал грамматический уровень. Попаданцам, чтобы открыть дальнейший путь, требовалось решить три сотни упражнений, вбивая правильные ответы во встроенное в стену рядом с раздвижными дверями Окно. Неграмотным впоследствии не ушел никто. И на принудительное лечение, кстати, тоже никто не отправился. Переселенцы скидывали всю лишнюю энергию в самом начале, и впоследствии, по мере продвижения по лабиринту, занимавшему давно разрушенный землетрясением город на окраине государственного заповедника, понимали, что привычная жизнь простого обывателя — это не так уж и плохо.

Когда в этот центр после полугодичного лечения определили Аленку, мне сразу же поступило предложение быть ее куратором, но я вежливо отказалась, попросив ближайшие пару лет с подобными просьбами ко мне не обращаться.

Три месяца спустя.

— Маринка, дыши. Дыши!

— Я и так пыхчу, как драный ежик, — с трудом скрипела я между вздохами. Боль скручивала все тело от коленок до плеч, но я упорно цеплялась за голос подруги и… дышала.

— Так, глядишь, через часик кого и напыхтим, — оптимистично заявила Алка и ушла! Эта мерзавка меня бросила!

Полчаса спустя.

— Тужься. Тужься давай!

— Я… не… могу…

— Можешь! Я в тебя верю! Сейчас еще потужишься, и яйцо снесешь, — в очередной раз ввернула свою плоскую шуточку подружка. Как же она меня достала с этими яйцами за последние несколько месяцев!

— Драконы — живородящие, — прошипела я, мгновение подумала и добавила: — твари.

— А кто вас знает, — пожала плечами Алка. — То, что до сих пор ни одного подобного случая не задокументировано, еще ничего не значит. К тому же твой случай вообще особенный. Вот снесешь драконье яйцо и будешь первой женщиной…

— Ал, я надеюсь, ты мой особый случай не задокументировала? — не на шутку испугалась я, даже о боли забыла.

Когда полгода назад я окончательно уверилась в том, что беременна, а не больна неизвестной заразой, счастью моему не было предела. До поры до времени. Ровно до того момента, пока я не осознала, что, узнай Свэн о ребенке, и у меня его отберут. Поэтому первым делом я побежала к Алке, моей подруге с лекарского факультета. Она выпустилась на год раньше, и на тот момент уже имела свою практику. Помочь мне Алла согласилась сразу, правда в обмен на честный рассказ, почему мне так необходимо скрыть беременность аж до момента родов. На осмотры я ходила к ней по ночам, и, как прилежная, даже со схватками приехала в час ночи, и вот мы уже битых два часа рожали.

— Конечно же, не задокументировала! — обиделась подруга. — Что я, по-твоему, совсем дурочка? Не понимаю, что потом и тебя и ребенка затаскают по лабораториям? — у нее были свои мотивы морального толка.

— Фух!

Но не успела я облегченно вздохнуть, как новый приступ боли скрутил меня в букву зю.

— Тужимся, — последовал четкий приказ. — Вот, уже скорлупа показалась. Еще немного. Поднажми.

— Какая скорлупа? — взвизгнула я и попыталась встать. — Ты же говорила, что по всем сканам это обычный младенец! Ал!

— Да шучу я, — мигом став серьезной, отрезала подруга, с силой укладывая меня обратно на жесткий стол. — Давай. Последний разик. И-и-и! — Я глубоко вдохнула, из последних сил напряглась, и спустя несколько бесконечно долгих мгновений от кафельных стен операционной отразился тихий, но уверенный младенческий плач.

— Поздравляю, мамочка, — облегченно улыбнулась мне Алка, плюхая на живот теплый пищащий комочек, — у вас девочка. Как назовешь?

— Моя Надежда!

Спустя полтора года.

— Марина! Мне явился идея! — о, этот голос я узнаю из тысячи. Как она меня нашла? — Эта гениальный! — продолжала орать с улицы Аленка, сотрясая ударами входную дверь. — Марина, открывай! Я видела тебя в окно!

Поняв, что отсидеться в засаде все равно не удастся, я вздохнула и открыла дверь. На пороге обнаружились светящаяся счастьем Аленка и немного смущенный ее поведением Дэн. Вот уж кого не ожидала увидеть.

— Проходите на кухню, я сейчас, — кинула им и ушла переодеваться. Гостей я не хотела видеть не только потому, что на Аленку у меня выработалась стойкая негативная реакция, но еще и по той простой причине, что, сдав Наденьку няне на прогулку, я намеревалась ближайшие два часа блаженствовать в ванной и заниматься собой-любимой. Оттого и щеголяла я по дому в лучших традициях старых теток в засаленном драненьком халатике, зато самом любимом и удобном, и тратить это время на кого-то другого крайне не хотелось, но кто меня спрашивал?

Спустя пять минут я тихо закрыла на защелку дверь в детскую, чтобы незваные гости не увидели ничего лишнего, и появилась на кухне.

— Пвивет, — с набитым ртом радостно помахала мне ладошкой Аленка, быстро прожевала и добавила: — Прости, что помешали. А ты одна живешь?

Нда! Я прислонилась к дверному косяку, сложила руки на груди и смерила девчонку недовольным взглядом. За прошедшие два с лишним года она мало изменилась: все такая же мелкая рыжая и непосредственная до беспардонности зараза. Разве что язык удосужилась выучить, наконец.