Попаданцы в стране царя Петра
Шрифт:
– Кар, кар!
– громко и неожиданно каркнула ворона, присевшая на ветку росшей напротив окна липы. Федор Владиславович нервно вздрогнул и бросил раздосадованный взгляд на окно.
– Так Вы только что нам рассказывали об огнеметах и минометах, производимых моторным заводом или и это ложь? Почему эти достиженья городской промышленности против орды не применили?
– голос Романова буквально задрожал от нескрываемого праведного негодования.
Часть депутатов и галерки громко возмущались, остальные молчали или безуспешно старались утихомирить внезапно
– Это экспериментальная техника и ее не успели опробовать и тем более доставить на разрез!
Присутствующие продолжали галдеть. Романов обвел холодным, змеиным взглядом депутатов и приглашенных на заседение, подняв руку, гаркнул:
– Тихо!
Ошеломленные люди замерли, в наступившей тишине лишь слышались раздающиеся с улицы призывы убрать градоначальника и рев разъяренной толпы. Лидер мятежных депутатов продолжил обличение мэра четким, размеренным голосом:
– Вашими усилиями разорено множество мелких предпринимателей, люди голодают! А что творится с дефицитными лекарствами? Их выдают только нужным людям и множество горожан, особенно пожилого возраста гибнет без жизненно необходимых им лекарств! А двадцать пятого мая произошел поистине вопиющий случай, Ваши клевреты убили мирно протестующую гражданку Ригматулину. Вы можете пояснить, кто и почему это сделал?
– спросил Романов и обвел взглядом ошеломленно молчавших депутатов.
Соловьев катнул желваками, насупился, медля с ответом. Налив в стакан воды, неторопливо выпил ее. Его недовольство было вполне понятным. Градоначальника, с почти диктаторские полномочия, публично обвиняют в немыслимых грехах, а он ничего не может сделать в ответ. Соловьев несколько мгновений вглядывался в лицо обвинителя, пытаясь отыскать хоть какие-то следы эмоций помимо 'праведного' гнева, потом усмехнулся:
– Идет следствие, но милиция уже установила, что гвардейцы не стреляли в женщину, выстрел произвели из толпы.
Взгляд Романова на мгновение вильнул в сторону, но тут же уперся в лицо мэра. По губам депутата мелькнула язвительная ухмылка, он продолжил обличительную речь:
– Это не ответ Виктор Александрович, Вы лишь пытаетесь отвести ответственность за преступление от собственных подчиненных! А может Вы, Виктор Александрович, сами и приказали совершить убийство и поэтому покрываете душегубов из национальной гвардии?
– Романов замолчал и еще несколько мгновений сохранял прежнюю позу, с ироничной усмешкой на губах ожидая ответа.
Соловьев густо покраснел, широко разводя руки, словно хотел обняться с Романовым, но обниматься и не подумал, а сказал жестко:
– Вы с ума сошли? Наглое вранье и попытка замарать власть преступлением, которое она не совершала.
Взгляд Романова вновь вильнул в сторону. Какое-то время в потрясенном страшными обвинением зале царило молчание, потом мятежный депутат глухо произнес:
– Вы ведете себя как тиран, Вам нельзя оставлять столько власти, сколько Вам ее по ошибке дали. Я предлагаю отменить Постановление ''О сложившейся экстраординарной
и чрезвычайной ситуации в городе' и вместо этого принять решение о реорганизации власти. Глаза Романова блеснули торжеством, править в городе скоро станет он!– Пожалуйста, Александр Павлович, - Романов кивнул сидевшему рядом депутату с худым лицом. Тот проворно вскочил и, открыв лежащую перед ним папку, торопливо раздал депутатам листки с проектом постановления.
Даже проект заранее заготовили, уроды, подумал Соловьев, руки на трибуне сжались в кулаки. Глаза его полыхнули сдержанным гневом, а губы побледнели и сжались в тонкую линию. Попытка тихого дворцового переворота. Неужели они не понимают, что на тонущем корабле это приведет к гибели всего экипажа и инициаторы переворота пострадают в первых рядах? Это его город, и он не даст его привести к гибели!
Десяток строк проекта решения не только отбирали чрезвычайные полномочия у градоначальника, но и передавали исполнительную власть в руки Собрания, фактически превращая мэра в ничего не решающую марионетку.
– Голосуем! 'Кто за?' - решительным тоном не давая опомнится опешившим депутатам, провозгласил глава мятежников и первый поднял руку. Обежал взглядом депутатов, двенадцать за, недостаточно для принятия решения. Романов сжал от досады руку в кулак и едва не ударил им по столу. Сегодняшний спектакль, все усилия по убеждению и даже подкупу депутатов оказались безуспешными. Стоящий за трибуной Соловьев от души рассмеялся, глядя на вытянувшиеся лица мятежных депутатов.
– Посмотрим, что скажет собравшийся там, - Романов ткнул рукой в сторону улицы, - народ и кто будет хохотать последним! Вскочив с места, он ни на кого не глядя вышел из помещения, напоследок громко стукнув дверью. За ним вереницей покинули помещение его приверженцы. Воцарилась тишина. Директор ГРЭС внутренне поаплодировал разворачивавшемуся у него на глазах хорошо отрепетированному спектаклю. Ну что же, теперь Соловьев будет гораздо осторожнее в отношениях с руководством города, а то слишком он возгордился, ни с кем не считается, подумал он.
Председатель Собрания Виктор Серебро неожиданно вскинувшись, постучал ручкой по столу и, растерянным голосом провозгласил:
– Заседание провозглашается закрытым.
Первым среагировал Соловьев, подхватив лежащие на трибуне листки бумаги он быстрым шагом вышел из зала. На ходу он гневно рванул ворот рубахи, грубо выругался и достал из кармана телефон. По экрану быстро промелькнул список абонентов, вот тот, что нужен - начальника ФСБ.
– Константин Васильевич, делай что хочешь, но копни мне Романова, до самых глубин его подлой душонки копни.
Романов не стал участвовать в митинге против Соловьева. Зачем, зная дальнейшее развитие событий нарываться на возможность получить случайную пулю? Это не его. Себя он любил и берег от опасностей. Его дело организовать полезных идиотов, а затем прийти на готовый результат и сорвать плоды победы! Подставить других а самому получить выгоду, стало стилем жизни удачливого предпринимателя. Как обычно, он устроился наблюдать за происходящими событиями в спокойном месте в противоположном конце площади напротив здания администрации, там, где под сенью густых деревьев его машина была почти незаметна.