Попаданцы. Мир Таларея 2

Уля вспомнила свой давний разговор с Нечаем именно в тот момент, когда осознала, что за заноза впилась в её мозг — Гания и Конерия очень сильно походили на Олега!

Когда же женщины проговорились, что у них был сын и брат Ингар, трагически погибший, утонув в Ирмене, последние сомнения в истинности своей догадки у Ули исчезли. Её любимый братик Олег в прошлом жалкий серв.

Уля, хоть никогда и не носила рабского ошейника, всё же хорошо знала по себе жизненную беспросветность, побои и нужду. Теперь ей стали понятны накатывавшие на Олега приступы тоски и боли, отражавшиеся в его глазах. До того, как в Ингара вошёл дух Воина и сделал из юноши-раба величайшего мага, ему пришлось испытать гораздо больше страданий и мук, чем ей.

В сердце Ули любовь к брату, гордость за него и восхищение его делами потеснились, дав место и жалости.

Королева Саарона дала себе слово, что никогда и никому, включая самого Олега, не расскажет о том, что ей стало известно. А Гортензия пусть считает императора приехавшим из дальних краёв чужестранцем. Это никакого вреда не несёт. Насчёт же Вики, нужно будет внимательней присматриваться и делать выводы.

— Хозяйка, постель готова, — доложила рабыня и в страхе отшатнулась, увидев злость на повернувшемся к ней лице госпожи.

Всем была хороша Сигона, но так и не научилась понимать, когда хозяйку можно отвлекать от её мыслей, а когда нет.

Уля на секунду, как учила Гортензия, задержала вдох, потом выдохнула, и желание отхлестать дуру прошло. Служанка ведь хочет угодить.

— Хорошо, — королева Саарона поднялась с кресла, — Убери со стола.

Со временем прибытия Уля рассчитала почти точно. В начале девятого вечера они с Гортензией увидели под собой идеально ровные ряды армейских палаток и шатров. Сверху хорошо были видны дорожки, плацы, столовые с дымками полевых кухонь над ними, тренировочные полосы, конюшни, уборные, защитные сооружения, склады и многое другое.

Если псковская армия где-то останавливалась надолго, то её лагерь превращался в настоящий город, в котором поддерживался образцовый порядок. Шатры и палатки часто изнутри обшивались ещё и досками.

Уля пыталась такого же стандарта добиться и в своём сааронском ландвере, но пока не получалось — плетей и палок оказалось для этого недостаточно, требовалось ещё иметь опытных, умелых командиров, с чем были серьёзные трудности, брат не стеснялся самых толковых забирать в имперские полки.

Аэростат снизился к земле у северных ворот лагеря, куда уже спешил десяток верховых с запасными лошадьми, чтобы встретить гостей.

— Командующему доложено. Он сейчас проводит совещание. Велено вас встретить! — браво отрапортовал молодой — едва за тридцать — полковник егерей.

Обращался он к Гортензии, но полные обожания и преданности взгляды бросал на королеву Саарона.

Уле такое отношение давно было хорошо знакомо. Полковник наверняка из тех, кто и повоевал под её началом, и имел возможность поздороваться со Смертью, пока императорская сестра не оттащила его от той черты своей магией исцеления.

— Полковник? — вопросительно посмотрела на него Уля.

— Олнен, госпожа, — расцвёл тот лицом, — Я не генерал Ковин. Меня вы не помните.

Произнесённая офицером её собственная старая шутка подняла королеве Саарона настроение, а заодно подсказала, что полковник из бывших бригадных латников, иначе ту её фразу он бы ни разу не слышал.

— Не помню, действительно, — засмеялась Уля, — Олнен? Теперь постараюсь не забыть. Почему стал вдруг егерем?

Обе королевы легко вскочили в сёдла, словно бы родились в ахейских лесо-степях. На ниндзей сопровождения привести коней никто не догадался, и им предстояло немного пробежаться трусцой.

Офицер с ответом на вопрос императорской сестры задержался — удивился, как та догадалась, что он из латников.

— Когда был на курсах по совершенствованию командного состава, — он поехал между двумя королевами, на половину лошадиного корпуса чуть впереди них, — начальство заметило, что я неплохо держусь в седле, и отец был лесничим баронства. Вот и предложили поменять алебарду на палаш.

— Что там за совещание идёт? — поинтересовалась Гортензия.

Кавалькада уже проехала ворота и двинулась к высокому холму по усыпанной гравием дорожке. Из палаток выскакивали вояки и с искренним восторгом приветствовали королев.

Конечно, Уля понимала, что солдаты и офицеры радуются не прибытию Гортензии. Присутствие императорской сестры для вояк означало и мощнейшую магическую защиту и исцеление в случае ранений. Олег называл такое рассчётливое отношение иноземным словом меркантилизм.

— Совещание — не совсем точно, госпожа, — поправил свой предыдущий доклад полковник, — Скорее, обсуждение общей ситуации. Там кроме вашего мужа участвуют графы ри Неров и ри Крет, оба посланника — вы ведь знаете, что здесь представители Агнии и Сертина? — и герцог ре Фильнорен. Его направила сюда королева Иргония, чтобы он разобрался с тем, что творилось в её полках.

— Кто виноват, и что делать, — хмыкнула королева Тарка, повторив одну из фраз императора.

В голове Ули принялись метаться мысли о том, как ей лучше предстать перед Орро. Надменной королевой, сильной магиней и сестрой императора или весёлой, дружелюбной давней знакомой.

Когда они подъехали к шатру командующего, оттуда доносилось красивое мужское пение тремя-четырьмя голосами:

— Чёрный ворон, что ж ты вьёшься над моею головой. Ты добычи не дождёшься — чёрный ворон, я не твой.

— Мой, когда перепьёт, всегда эту песню затягивает, — поморщилась королева, соскакивая на землю, — Олег много нового и интересного придумывает, но иногда мне его убить хочется.

— Да ладно тебе, — хихикнула Уля, — Чек всегда меру знает. А с гостями выпить сами Семеро велят, — заступилась она за маршала.

Сумбур в её сознании исчез. Она уже решила, что строить из себя надменную особу не станет. А с Орро нужно поговорить откровенно в ближайшие же дни.

Пусть он считает её слишком молодой для себя, пусть его тянет к себе прошлое — воспоминания об убитой заговорщиками любимой семье, пусть на нём ярмо преданности императрице Агнии, Уля не хочет его уступать никому и станет бороться.

Глава 21

Зря Гортензия хмурилась на своего венценосного супруга. Да, маршал Чек был слегка навеселе, но в полностью здравом уме. А то, что растрогался почти до слёз, как и все сидевшие за столом в штабном шатре аристократы, так песня про ворона к тому располагала.

Лешик вообще смотрел на окружающее абсолютно трезвым взглядом, хотя его лицо и изображало большую степень опьянения.

Единственный, кто из присутствоваших мужчин действительно окосел от выпитого, так это аргонский посланник граф ри Щонг, двадцатидвухлетний напыщенный аристократ, щуплый как воробышек, сверстник своего короля и его близкий друг.