Попаданец 2в1. Я вам не Пупсик
Шрифт:
Зато я увидел, что возле привязанных к карете баулов кто-то суетился. Рассмотрел красное пятно ее спины (ну не его же) и светлый затылок. Если зрение меня не обманывало, этот кто-то рылся в наших вещах.
«Кто это такой наглый?» – спросил я.
«Не узнаешь свою рубашку? И свою подружку?» – сказал Ордош.
«Елка? Вот засранка! Не дала поспать! Что она там ищет?»
«Откуда мне знать. Спросишь у нее сам. Позже».
Я покачал головой. Придется просить колдуна, чтобы усыпил меня на час-два. Сам теперь не усну.
Зевнул.
«Что
Елка вынимала из баулов вещи, расправляла их, рассматривала.
«Не знаю. Могу лишь предположить: в ней проснулась привычная для нас тяга женщин к красивой одежде», – сказал Ордош.
«В такое время? Еще ночь! Крыша у нее поехала – вот что я думаю!» – сказал я.
Снова зевнул. Собрался уже, было, вернуться в кровать. Но вдруг замер: заметил у кареты движение.
Со стороны забора к Елке скользнула тень. Я сумел увидеть ее, когда она промелькнула рядом с костром. И лишь когда тень оказалась у бандитки за спиной, я понял, что это человек.
Что-то блеснуло у головы Елки.
Звук удара я скорее представил, а не услышал.
Тело Елки обмякло. Но упасть ему не позволили. Напавшая подхватила Елку, развернула, забросила на плечо и понесла в темноту.
Я не запомнил, как оказался на подоконнике.
Но помню, что задел макушкой головы оконную раму. И еще: как смотрел вниз, под окно.
И как спрыгнул.
Собачий лай я услышал еще в полете.
Приземлился на песок. Устоял на ногах. Это не из дворца прыгать – высота меньше.
Что-то упало за моей спиной.
Я не обернулся. Уже бежал к карете.
Несколько раз вступил во что-то мягкое и скользкое, чудом устоял на ногах.
Снизу, с земли, я карету не видел. Ее спрятали от меня накрытые тентом телеги.
Собака тявкала все громче и увереннее.
Слева промелькнула закутанная в красное фигура. Но я не повернул голову. Потому что уже слышал: у кареты идет бой.
Я проскочил между двумя крытыми повозками.
Тут же заметил Астру. Ни на миг не усомнился, что это именно она, хотя и видел ее со спины. В ее руке – шпага.
Увидел трех женщин в темных одеждах. Они обступили мою бандитку с разных сторон. Обменивались с ней стремительными выпадами, скрещивали с Астрой оружие. Скрежет и звон металла.
А еще одну из напавших я проворонил.
Ее заметил Ордош.
Голова женщины взорвалась. Состоящая из мозга и дробленой кости шрапнель окатила карету. Обезглавленное тело покачнулось, выронило пулемет, так и не успев выстрелить в Астру. Повалилось на землю.
«Держи!» – сказал колдун.
Я почувствовал в руке холодный предмет. Сжал его, не позволив упасть.
«Еще один!»
Моя вторая рука тоже оказалась занята.
От созерцания обезглавленного тела меня отвлек новый взрыв: плеснула в окружающих своим содержимым голова одной из тех, что нападали на Астру.
«Хоть
делай вид, что стреляешь, дубина! – рявкнул Ордош. – Направь на них ствол!»Я поднял руки, лишь теперь сообразив, что держу в руках пулеметы. Те самые, которые когда-то отобрал у погибших в моей съемной квартире кошек.
«Хлюююп!» – заполнила паузу в собачьем лае еще одна взорвавшаяся голова.
Я повел пулеметом в ее сторону.
«В другую целься, дубина!»
Четвертая голова разлетелась на куски после того, как я нацелил на нее оба ствола.
Астра ударила ногой в живот свою последнюю уже обезглавленную соперницу, опрокидывая ту на спину. Повернулась ко мне. Сказала:
– Елка!
Мы сорвались с места одновременно. Устремились к выходу с территории постоялого двора. Туда, куда унесли Елку.
Успели пробежать десяток шагов. Остановились.
Навстречу нам, обходя повозки, костры и лежащих около них людей, шла укутанная в плащ худощавая фигура. Четверка. Несла на руках Елку.
Люди приподнимались, смотрели ей вслед. Обменивались фразами.
Капюшон плаща болтался за спиной, голова Четверки непокрыта. Но пламя ближайшего костра освещало не череп в очках – безносое лицо Злого Колдуна.
– Ж…жива?
Астра устремилась к Четверке. Отобрала у нее Елку. Бережно уложила ту на землю, похлопала по щекам.
Елка открыла глаза. Посмотрела на Астру, на меня, потом на Четверку. И сказала:
– О! Дьядьямиша вернулся!
Глава 2
— … Тетушка, смори, смори, што за штуковины у нее в руках?
— Кулеметы. Разве не видишь? В герцогстве все с такими ходят. Направят тебе на пузо, бах, и у тебя в брюхе дырень – такая, что кишки видать.
— И накой эта баба ими размахивает? Прибить кого-то хочет?
– Не баба это – мужик!
– Хто?
— Мужик, говорю!
– Ты брешишь! Откуда тут мужику взяться? Их к людям не выпускают.
— На сиськи его посмотри. Нету их. Да и штуковина его… вишь, как из трусов выпирает?
– Какая штуковина?
– Ты што, не знаешь, какая у мужиков есть штуковина?
– Не, знаю, конечно. Девки городские рассказывали. Одна брехала, что даже видела ее. А што он в одних труселях расхаживает? Из-за штуковины штаны не налазят?
– Та не. Дурной, наверно. А труселя-то здоровские! Сразу видно: иноземные. Дорогущие, небось! …
Я краем уха слушал разговор разбуженных нами крестьянок. Только после их слов сообразил, что стою в окружении женщин босой, в одних лишь трусах. В руках пулеметы, на лице – глуповатая улыбка.
Я сам не понимал, почему улыбался. Должно быть, вошло в привычку подобным образом реагировать на любое событие.
Посмотрел по сторонам.
Женщины, ночевавшие у костров, проснулись. Наблюдали за нами. За мной. Даже Четверка в облике Злого Колдуна не привлекла к себе столько внимания, как мои трусы с сердечками.