Попаданец - учитель Сталина

– Отставить! Контра - по части ГБ, туда и отведи его, живого.

– А по рёбрам треснуть?

– Разок. Но не более. А то будет, как в тот раз.

По недоумённому выражению сержантова фасада Шура догадался, что "тех разов" было много, и Пилипенко не врубается, о каком именно речь. Но укрыть руками всё что можно не помешало. Милиционер врезал раз, потом сверх того два и один контрольно-воспитательный. Затем поднял живую отбивную за ворот рубахи. В почку уткнулся воронёный ствол. Сержант повёл "контру" к гостеприимным дверям отдела ГУГБ.

Ощущая боль в побитых местах, жёсткую длань фараона на плече, глядя на носки собственных стоптанных кирзовых сапог, в которые заткнуты грубые льняные брюки, кашляя от пыли, поднятой ветром, Карманов окончательно проникся, что вокруг ни разу не игра. Мир жесток и реален, нет лишь запахов, нос забит запёкшейся кровью. Как он сюда попал и как выбраться к родному компу - вопрос важный, но не срочный. Сейчас нужно приспособляться и выживать, а главное не делать ошибок вроде нападения на девицу и мента. Похоже, тут не засейвишься и после пули в лоб не жди рестарт.

С грустными мыслями в голове и неясными перспективами на будущее, попаданец переступил порог самого страшного дома в городе.

– Товарищ сержант государственной безопасности! Контрреволюционный элемент с документами на имя Прицкера Фройлиха Моисеевича доставлен!

Пилипенко выгнулся и отдал честь, будто рапортовал Берии. Ничего удивительного, сержант ГБ приравнивается к армейскому лейтенанту, к тому же на него, словно волшебный шлейф с портрета Лаврентия Палыча, падает отсвет самой страшной власти в стране. Даром, что госбезопасность и милиция формально относятся к одному комиссариату - НКВД.

Гэбэшный небожитель воплотил образ примерного чекиста с плаката - в свободную минуту читал газету "Правда", хотя на самом деле просто загородился ею, выпивая и закусывая. Шура ухитрился рассмотреть дату - 3 июня 1939 года. Надо же, куда его занесло! Точнее сказать - когда. С местом он уже определился - белорусский райцентр Орша недалеко от границы с Российской Федерацией... Тьфу! Пора вживаться в новую реальность, от границы с РСФСР. Скорее - в старую реальность.

Спрятав водку, огурец, хлеб и сало, чекист кисло вопросил:

– Сами разобраться не смогли? Ладно, давай сюда. Нам как раз одного шпиона до квартального плана не достаёт.

До конца квартала - 1 июля 1939 года - осталось целых двадцать семь дней. Спешить некуда, можно наловить вагон шпионов. Переусердствовать тоже нельзя, ибо на следующий квартал могут план повысить. Куда уж выше? Придётся и Пилипенку арестовать, очень мало народу в Орше останется на свободе. Не хватать же пенсионеров и малолетних - госбезопасность есть организация гуманная и справедливая, к людям чуткая. Представитель гуманных органов отпустил милиционера. Потом включил настольную лампу, хоть и светлый день в разгаре, направив её в лицо контрика.

– Сознаваться будем, гражданин Прицкер? Или с вами строго поговорить? У нас не милиция - не забалуешь.

Шура, за считанные секунды продумавший линию поведения на четверть часа вперёд и на все оставшиеся годы, радостно заявил:

– Наконец-то я у своих, дорогой товарищ сержант госбезопасности!

– Какой я тебе товарищ, сука?! Пока не расстреляли, я для тебя - гражданин начальник.

– Простите, гражданин начальник, по званию выше буду. Но какие условности между нами, чекистами!

– Доказательства?

– Для начала докажу, что я не Прицкер и, тем более, не Фройлих Моисеевич. Товарищ сержант, вроде у вас сало осталось, можно?

Остатков обеда жалко. Но желание узреть, как еврей харчит сало, победило. Гэбист вручил арестанту бутерброд и принялся задумчиво смотреть на его исчезновение внутри классового врага. Вот до чего германская разведка дошла - для конспирации научила евреев свинину глотать. Или английская, а может - японская, это нехай начальство повыше разбирается.

Лёгкое на помине начальство материализовалось в дверях, щеголяя знаками различия майора ГБ.

– Что здесь происходит? Опять водкой разит в рабочее время?

Глава районного отдела славен отменным нюхом на водку и на преступников. Он только что оприходовал поллитру и заставил сознаться во вредительстве двух огородников, выращивающих контрреволюционно мелкие огурцы, именуемые буржуйским словом "корнишоны". Несмотря на это майор безошибочно уловил два запаха: водки от подчинённого и шпионажа от поедателя сала.

– Следственный эксперимент, трищ майор госбезопасности! Шпион только что доказал, что документ на еврейскую фамилию - фальшивка.

Подозрительно. И неправильно. За полдня рабочего времени начальник выявил всего лишь вредительство, а сержант - шпионаж?

– Задержанного - ко мне.

– Есть, трищ майор госбезопасности!
– подчёркнутым соблюдением строевых правил сержант попытался скрыть опьянение, тем больше себя выдал.

Кабинет начотдела гораздо крупнее, нежели у сержанта. Посреди - большой стол с зелёным сукном, лампа с зелёным же абажуром. На стене - целый иконостас: Сталин, Ленин, Берия.

– Имею ценную разведывательную информацию!
– заторопился Шурик, пока его снова не начали бить.

– Чистосердечное признание смягчает вину, - привычно прогундосил майор. Не соврал. Естественно, смягчает. Вместо побоев, прочих пыток и казни раскаявшегося клиента просто шлёпнут, гуманно.

– Товарищ майор госбезопасности, как бы сержанта удалить. Уровень секретности такой, что вы его расстрелять обязаны, если услышит.

– Стой за дверью. Ну?

Убедившись, что кормилец плотно притворил дверь, студент нагнулся к майору и доверительно зашептал:

– Вчера Советский Союз предложил Великобритании и Франции условия договора о коллективной безопасности в Европе.

– Что ты мне на мозги гадишь? Эта тайна в газетах напечатана.

– Сейчас самое главное, чего в газетах нет, - шурикин шёпот стал совсем заговорщицким.
– Не будет никакого договора! Империалисты специально время тянут, а сами к войне готовятся.