Попаданка для Наместника Смерти

— Бал… — заметила я, вздохнув и почувствовав, как потеряла вторую туфельку. Теперь я шлепала босыми ногами по полу, чувствуя, что он холодный.

— Я могу его прекратить одним жестом, — послышался голос наместника. — Вы этого хотите?

Я с недоумением подняла глаза на его черную маску. В тот же миг я встретилась с его взглядом.

Я покраснела. Такого холодного и властного взгляда я еще никогда не видела. Но этот взгляд мне почему-то нравился.

Он не был холодным или отрешенным, как обычно. Он был злым, но злым на что-то свое…

— Не надо, — заметила я, глядя на танцующие пары. — Пусть танцуют… Просто я не люблю такие шумные мероприятия… Нет, иногда хочется, на них побывать… Но недолго… Как-то так… Я быстро от них устаю…

В этот момент я увидела, как взгляд его взгляд изменился. Он смотрел на меня совсем по-другому.

— Мне почему-то казалось, что все наоборот, — послышался голос.

— Вы меня плохо знаете, — вздохнула я, улыбнувшись. — Я любила чашку чая под пледом и музыку, которая не мешает. Я люблю, когда вокруг тихо… Люблю осень… Люблю засовывать ноги в батарею и смотреть на дождик за окном.

— А что ты еще любила? — спросили меня.

А я пожала плечами.

— Что я еще любила… — задумалась я, с потом подняла глаза. — Рисовать. Просто однажды для моей мечты не хватило упорства… Сейчас, разумеется, я бы ни за что не бросила… Но тогда мне казалось, что я потом вернусь и обязательно попробую еще раз… Только не в этом году… Как время свободное появится…

Я с удивлением обнаружила, что музыка стала тише. Она стала какой-то нежно — сентиментальной.

— Я думала над вашими словами, — заметила я, почему-то пряча глаза. — Если бы я очень хотела, я бы все успела… И никогда бы мне не пришлось бегать за вами с этим проклятым письмом… Как видите, это все из-за моей лени… Я — просто самое ленивое существо на свете…

— У тебя есть родные? — послышался голос, пока я думала, какая же я все-таки ленивая задница. Нормальные люди откладывают на пенсию деньги, а я — все планы и мечты.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Может, и есть! Я не искала. И искать не собираюсь. Если бы ты был нужен человеку, он бы тебя нашел, не так ли? Вот и все…

Я не заметила, как мы вышли из зала. И только ступив на дорожку, усеянную острыми камнями, я остро почувствовала, что туфли остались в зале. Едва не окосев от боли, я старалась держаться. Благо длинный подол платья прикрывал мои босые ноги.

— Почему-то все ждут от меня, что я буду носить на руках, — внезапно послышался голос, пока я медленно шла, обалдевая от боли, но, не подавая виду. — Сдувать пылинки… Но я никогда этого не делал, не делаю и не собираюсь делать.

— А я не из тех, кто бросается на шею мужчинам, — усмехнулась я, тут же стиснув зубы от боли. Это ж надо было так наступить! Ой! Ой! — И висит на ней, схватившись двумя руками.

Мы прошли еще немного, как вдруг…

— Ай! — окосела я, наступив на острый камень и замерев с поджатой ногой, как цапля.

— Что случилось? — спросили меня. Я почувствовала, что мне в ногу впился острый осколок. Сделав шаг назад, я увидела разбитый бокал, лежащий прямо на дорожке. И поняла, что какая-то его острая часть, все-таки осталась в моей ноге!

Обычно я стараюсь не обращать внимания на боль. С каменным лицом, я делаю вид, что все в порядке. Пока рука в сумке ищет заветные таблетки. За неимением таблеток и лекарств я пользуюсь народной медициной. Мысленно посылаю больной зуб и неугомонную до боли икоту какому-нибудь одинокому медведю в лесу. Исключительно потому, что никогда не взгляну в его страдальческие глаза своими бессовестными глазами.

Если этот мишка существует, то наверняка пребывает в стойком когнитивном диссонансе. Шел ты по лесу, никого не трогал, а у тебя внезапно скрутило желудок, обострился гайморит и слегка ноет низ живота в преддверии критических дней.

Смотрит медведь обалдевшими глазами на лес, пытаясь понять, как так? А мне полегче…

Но сейчас, когда подлый осколок сидел в моей ноге, не давая наступать на нее. Я смотрела на наместника, который еще не видел, чтобы от неземной любви к нему начинали хромать молодые, здоровые девушки.

Словно в насмешку, подул ветер. Он сдвинул юбку ровно настолько, насколько нужно, чтобы показать босые и грязные ноги.

— Это еще что? — послышался изумленный голос.

Одна нога была поджата так, словно сейчас я взмахну руками и станцую ему балет «Щелкунчик» и за главную героиню и вон за того парня в обтягивающих колготках.

— Все в порядке…

Я пыталась быть очень убедительной. И похромала подбитой цаплей в сторону роскошной скамьи. Надо же как вовремя!

Раньше, я бы преодолела бы эту дистанцию за несколько секунд. Но сейчас это казалось марафонским забегом.

И тут я почувствовала, как меня дернули вверх. Нет, я еще не умираю! Кружево чужих юбок взлетело, как пена от шампанского, чтобы тут же осесть на свешивающиеся с чужой руки ноги.

Мои руки судорожно вцепились в его шею.

Я всегда так делаю. Меня уже один раз уронили. Подлый поребрик, он же бордюр, уже однажды разрушил хрупкое назревающее счастье. А мой внезапный «Ой!» поставил точку в коротких, даже толком не начавшихся отношениях.

Меня усадили на скамейку, заставив выставить вперед роскошные, грязные ноги.

— Ай, — выдохнула я, с тревогой глядя на «пациента». А потом переводила тревожные взгляды на врача в ожидании неутешительного диагноза.

Я была немного знойной мулаткой. Белые ноги, черные пятки. Белый платочек лег в руку, пока я жмурилась и готовилась к адской боли.

— Есть, — послышался голос. А на кружево легло окровавленное стеклышко. Что? Все? Операция прошла успешно?

Мою ногу перебинтовали тонким платком, вызывая у меня прилив неловкой благодарности.

— Простите, за испорченный вечер, — выдохнула я, стараясь не смотреть в глаза. — Я вот так вот наплевательски отношусь к своему здоровью. Может, поэтому я и здесь. Думала, так, почихаю, температурю, закинусь таблеточкой и все… А оказалось, действительно «и все». Ну почти…

От чувства гнетущей тишины, повисшей внезапно, я стала очень нервно — разговорчивой. Это то самое чувство, когда пытаешься укусить себя за язык, но он занят тем, что рассказывает о детстве, обсуждает современные проблемы квантовой физики и выбалтывает такие вещи, которые я обещала не говорить даже под угрозой расстрела.

— Спасибо, я наверное, пойду, — заметила я, прикидывая, как доковыляю до зала за сумкой. — Там кот… Один… Ваш кот… Вы на него не злитесь… Он единственный ваш друг…Вашим другом быть очень тяжело. А он пытается. Пока еще пытается… Но рано или поздно ему надоест. И он уйдет. Устанет биться о ледяную стену «фе!».