Попаданка. Колхоз - дело добровольное

А подружки мои вроде и не огорчились вовсе. Хотя радовались вместе со всеми, что в город поедут. Ох, и не спроста же это? Так что как после собрания вышли, я их первым делом об этом и спросила. Тем более мне Салина объяснить все грозилась.

— Малла, — рассмеялась Салина. Уже стемнело. и мы неспешно шли по дорожке домой. — Конечно же, я в город хотела. Кто же не хочет в город да еще с деньгами. Там знаешь, какая ярмарка! Как три наших! Там такое можно увидеть…

— Да, — согласилась Рыска, и добавила, — а с другой… знаешь, неприятно, когда на тебя пальцем показывают, словами разными называют, а ты ответить не можешь…

— Как это? Но почему?!

— Мы вдовы, Малла, — Салина грустно улыбнулась и ответила таким тоном, как будто бы это все объясняет. Только мне совсем ничего не было понятно.

— Ну, и что?

— Я же рассказывала уже тебе. Считается, что за нами тьма стоит, раз наши мужья раньше нас умерли. Поэтому и в жены нас не берут. Поэтому и платья эти ужасные носить мы обязаны, чтобы мы не забывали о муже погубленном, а все остальные видели, какой грех на нас лежит. Поэтому и называют нас прямо в глаза словами нелестными.

— Не понимаю… — я даже остановилась, — А как же король? Ты говорила, он шестнадцать раз вдовец!

— Вдовец — это не вдова, — Рыска вздохнула, — если жена раньше мужа умерла, значит хорошая жена. От мужа смерть отвела.

— Что?! — слов у меня не было. Это что за домострой махровый? А где, кошмар меня подери, равенство и братство? Как же Оракул их хваленый допускает такое?!

— Так и есть, — Салина взяла меня за руку и потянула за собой, — пойдем быстрее, Малла. Есть хочется ужасно.

— Но почему?! Почему так несправедливо?! Если вдова — значит грех на тебе, а если вдовец — то жена молодец, а муж будто бы всегда ни при чем?!

Я была так возмущена, что просто не могла сдержать эмоции.

— Малла, ты когда замуж выходила какие клятвы давала, помнишь?

— Конечно, помню! Клянусь любить в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас…

— Очень похоже. У нас мужчины тоже клянутся «беречь пока смерть не разлучит нас», — улыбнулась Салина, — а женщины говорят «беречь до самой смерти».

— Но почему Оракул допускает такое? — я никак не могла успокоиться… королю, значит, можно шестнадцать жен похоронить, и он молодец. А Салина одного похоронила, который еще и ради Гвенара голову сложил, и все? Прокаженная?

— Раз допускает, значит правильно это, — пожали плечами Рыска и Салина, — и мы ничего не можем сделать…

Но я категорически была с этим не согласна. Категорически.

Весь следующий день разговоры в поселении были про поездку. Несколько вдовушек даже пожелали срочно записаться в колхоз, чтобы получить возможность поехать в город. Даже без трех грот.

Но не зря у нас председатель господин Гририх со своим Даром. Он дамочкам быстренько объяснил политику партии. Мол, сначала работаете, а потом в город. Пытались было вдовушки покивать на колхозниц, которые на прошлое неделе только к нам пришли, но председатель наш тоже не лыком шит. Столько лет комендантом во вдовьем поселении это вам не фунт изюма. Так что ушли нахалки не солоно хлебавши.

И тогда я поняла, что правильно это. Не надо всех без разбора в колхоз брать. А то вот такие вот хитропопые на чужом горбу в рай выезжать гораздые понабегут… Это нам повезло пока… Хотя… вот я растяпа! До меня же только-только дошло, что председатель наш с самого начала не всех в колхоз брал!

А ведь мне Салина говорила, что у нас в колхозе самые работящие вдовушки собрались. И правда, зачем нам сотня колхозниц, если работать человек семьдесят будут, а остальные баклуши бить? Так что зря я расстраивалась из-за того, что не все вдовы из поселения в наш колхоз вступили. Радоваться надо было. Это же правильно. Кто хочет работать, тот работает, кто не хочет — тот пусть на печи лежит, да на три грота в месяц живет.

А я же помню, как бабушка моя все на соседку сетовала, мол, ни одного дня не проработала, а пенсию такую же получает, как бабушка моя, которая почти полвека дояркой отработала. С войны еще… Она тогда молоденькая, шестнадцати не было, на ферму пошла коров доить. с

Может еще и поэтому колхозы развалились-то… все же много несправедливого было в наших колхозах. Хорошо, что здесь за этим Оракул следит.

Хотя странно следит, конечно… как он может позволять так относиться к женщинам потерявшим супруга? Это же как-то не правильно. Совсем не правильно. Одно дело, если бы жена мужа в могилу свела, а другое, когда он погиб на границе от рук хадоа.

Все же не верю я, что Оракул будет против, если я платье-мешок сниму. И Салина, и Рыска, и все остальные. Я своего зайку-алкоголика совсем не из-за платья помню. А потому что он, сволочь, жизнь мою испортил. Вышла бы я замуж за нормального мужика, сейчас бы дети были, глядишь не тащилась бы в самый неподходящий момент с рассадой мимо его величество и курицы белобрысой.

И Салина своего мужа погибшего не из-за платья вспоминает. Любила она его. И сейчас даже, говорит, скучает по вечерам их совместным. Так что, скорее всего, у каждой есть повод помнить бывшего. Хороший или плохой. А платье здесь вовсе не при чем.

И решила я сарафан свой дошить. Не хочу больше в ужасном платье ходить. Не могу. Сил моих нет на такое убожество.

Весь день у меня прошел за раздумьями. То так я крутила думы свои, то эдак. И все больше мне решение мое нравилось. Сошью сарафан. Надену. А там, глядишь, все как-нибудь наладиться. Обойдется. Авось пронесет, и гром не грянет, и молния меня не поразит… кто же знает, как тут Оракул за проступки наказывает.

Уже спать я легла, а все никак не могла перестать о сарафане своем думать. Представляла, как бабы ахнут, когда я вся такая красивая на собрание приду. Как начнут возмущаться, сомневаться, сочувствовать дурочке бестолковой, про традиции забывшей. А я возьму у господина Гририха Оракула и вопрос задам, должна ли вдова платье-мешок носить или достаточно, чтобы она просто мужа помнила…

Я уже засыпала и только краем сознания успела заметить, как две серые тени просочились в мой дом. Тихо и осторожно, так что ни одна половица не скрипнула…

Утром ни свет ни заря помчалась в огород. Наши-то с рассветом, как стадо отгонят, в город едут, значит мне на дежурство в избушке на курьих ножках заступать надо. Дело-то ответственное. А у меня своих забот полон рот. Огурцы пошли еще на прошлой неделе. Но мало их было, а сейчас мы уже коробами собирали. Все, как водится отправляли на королевскую кухню. Вот они там обжоры… это же надо столько овощей съедать. Но нам возница шепнул, что королева новая, курица белобрысая, из-за которой я в Гвенар попала, сыроедкой оказалась. Пока наши овощи не пошли ничего толком и не ела. Все же сырые цветочки синей каши это не зерно. Их не прорастишь и сухими не пожуешь. Обязательно запаривать нужно. Намучилась, наверное, выскочка бесстыжая… мне даже жаль ее немного стало. Особенно после того, как узнала, что сыроедение благодаря ей в моду вошло. И вся аристократия сейчас нашими овощами питается.