Попаданы

У двоих пострадавших дроид диагностировал ушибы, легкие обморожения и голодание, одного честно списал в безвозвратные потери и одним занялся сам - вправляя вывихи, фиксируя переломы и останавливая кровотечения.

Тяжелораненным пришлось заняться мне самому.

Я знал, что с появлением гадской "пятерки" в моей жизни все пошло кувырком, но вот именно настолько кувырком, даже для меня стало сюрпризом.

Лежащий передо мной разумный, бледный и с трудом дышащий, несомненно относился к расе гаффлингов!

Татуировка, украшающая обе его руки, давала понять, что передо мной маг огня и адепт тьмы, причем совершенно не маленького - девятого круга.

Дышал он тяжело, и было видно, что каждый вдох его может оказаться последним - искры летели во все стороны и совершенно не желали возвращаться в израненную оболочку, как это было у всех, кого я видел раньше.

И, как самое обидное - я отчетливо видел, что выжить ему мешает такой пустяк, как один из завитков татуировки, что пересекает нервный узел и не дает ему правильно функционировать.

Еще на Земле, я заметил, что некоторые тату, хоть плачь, хоть смейся, но убивают своих владельцев. Не играло роли кто набивал, какие использовал краски и какой рисунок - все зависело от места расположения рисунка.

Не верный выбор и готова язва, человека мучают головные боли или не проходящий депрессняк.

Там я видел следствие. Здесь - причину.

Не дрогнувшей рукой, обработав лезвие скальпеля, сделал надрез и сорвал кусок кожи, с злополучным рисунком.

Гаффлинг взревел и замахал руками.

Его серебристые, морозные искры, словно пылесосом, потянуло обратно, в бренную оболочку тела.

Через пару секунд, к искрам серебристым стали присоединятся искры других цветов. Стало тяжелее дышать и усталость навалилась на мои плечи.

"Никогда не делай добра - не узнаешь и зла!" - Пробормотал я сквозь зубы и от души, с любовью и самой своей лучшей улыбкой, влепил гаффлингу пощечину.

Дроид-медик уже спешил на выручку с инъектором в манипуляторе.

Гаффлинг пришел в себя и искры замерли.

Он лежал и прислушивался. Сперва к тому, что происходит вокруг него. Потом к тому, что происходит внутри.

Дроид держал инъектор у его бьющейся жилки сонной артерии и ждал лишь моей команды. Или моего падения.

Цианистый калий, внутривенно, даже маг не выживет.

– Глаза открой.
– Потребовал я.
– Или снова по морде бить?

Открывшиеся глаза были полны удивления и удаляющейся Тьмы.

Очень даже симпатичные глаза, если говорить правду - голубые, как глаза сиамских кошек, правда зрачок не вертикальный и не круглый, а, скорее - многогранник.

– Не надо, по морде.
– Гаффлинг попытался улыбнуться.
– Я уже контролирую свою регенерацию.

Дроид, получив подтверждение, бибикнул и откатился к следующему пациенту.

Я стянул вниз повязку с лица и снял очки.

Гаффлинга сдуло с больничной кровати быстрее, чем до этого возвращались искры.

Дроид снова метнулся к пациенту и приставил инъектор.

Маг не обратил на этого внимания, стараясь вжаться в стенку и растечься по ней тонким слоем.

– Тчарн... И придет Тчарн, последний и милосердный и милосердие его будет солью земли и болью его наполнит сосуды душ наших, выворачивая и исторгая, сжигая города легче, чем пламя костра пожирает упавший волос. Он придет и простит нас, принеся свой взгляд, принеся свою кровь, разрывая старые узы и сшивая новые, перекраивая и соединяя...

Я замер, решая прибить идиота или дать ему шанс прийти в себя?

– Тчарн!
– Раздалось с соседнего стола удивленное и дроид жалобно заметался, пытаясь разорваться между двумя пациентами.

– Пасть закройте, оба!
– От души рявкнул я, снимая белый халат и тыча пальцем во вросшего в стену, мага.
– Ты! Живо в койку!

Гаффлинг, трясясь, занял свое место, а соседний стол возмущенно запыхтел.

Меддроид, благополучно замер, видя что все успокоились.

– Тчарн, скажете тоже...
– Покачал я головой.
– Не скажу, что отличаюсь милосердием, всепрощением и любовью к ближнему своему, но до тчарнов мне далеко. Хотя, глядя на вас... Думаю, что они были не так уж и неправы...

Успокоившийся маг внимательно изучал меня, я видел, как он что-то старательно припоминает, копаясь в собственной памяти, и увиденное нравится ему все меньше и меньше.

– Меня зовут Плат.
– Я вновь сделал первый шаг к мирному сотрудничеству, ругая себя последними словами.

– Тофин.
– Маг представился в ответ и замер, словно его имя могло мне что-то сказать.

– Тофин так Тофин. Мне, пофиг.
– Пожал я плечами, вновь впадая в свою колею наплевизма.
– Завтрак будет в восемь или десять, в зависимости от того, во сколько я проснусь. Захотите убраться до этого момента - ваши вещи сложены у входа. Дроиды вас выпроводят.

Я сладко зевнул и развернулся к выходу из лазарета.

– Спасибо.
– Голос Тофина меня порадовал - ни следа истерики или отчаяния.

Может быть, эти четверо не просто так появились на моем пути?

Я круто развернулся.

– Мне пришлось испортить твою татуировку, чтобы ты не подох.
– Предупредил я, постучав себя по руке, на месте вырезанного у гаффлинга куска кожи.
– Других вариантов, прости, не видел.

– Страж Вечности блокирует лечебные силы...
– Признался маг, с грустью кивая в ответ на мои слова и рассматривая окровавленную руку.
– Он оскорблен... И подавлен...

– Картофельное пюре - самое грустное блюдо. Та же картошка, только подавленная-подавленная...
– Рассмеялся я, вспомнив не хитрую шутку.
– Спокойной ночи!

– Ты - человек?
– Донесся до меня хриплый голос с соседней лежанки.
– Или и вправду - Тчарн?

– Человек.
– Признался я.

– У людей не может быть зеленых глаз!
– Тофин отвернулся к стене.
– Только у эльфов и пакарров! Даже у полукровок - нет зеленых глаз... Ты лжешь, Тчарн!

– Если я тчарн, то, надеюсь, утром вас уже здесь не будет. Выход будет открыт.
– Я покинул лазарет снова на взводе.

Очень хотелось пойти и дать в морду. Хотя бы тому же Тофину. Или его хриплоголосому соседу.

Рассыпанные по небу огоньки звезд мерцали в холодном воздухе, меняли свои цвета, играли, выбрасывая лучики на разную длину.

Где-то там, я уже побывал.

Теперь я "где-то тут" и мне здесь не нравится.

Возможно, я к этому привыкну. Возможно - изменю этот мир или изменюсь сам.

Но именно сейчас я очень хочу вернуться к себе, сесть на берегу моего пруда и долго-долго кидать в воду камушки, наблюдая как разбегаются круги, ломая отражение неба, пробегающих туч в нем и мое собственное, и без того кривое.