Попадос и два ствола

— Только, ты с ними — исключительно сам возиться будешь, Олежа. Я даже касаться ваших дел не стану, — сразу на берегу предупреждаю его я.

Где-то вдалеке прогрохотал первый негромкий удар грома.

Похоже, что и сегодня дождь снова польет от души.

Становится душновато. Воздух еле заметно тяжелеет, а небо неторопливо темнеет.

Ну, а мы переходим к самой увлекательной части любой победы — поиску и инвентаризации честно завоеванного.

Уже при первом, беглом осмотре становится понятно, что трофеи нам достались — просто богатейшие. Клондайк и Эльдорадо! Одних длинных и коротких стволов по полтора десятка! Патронов — куча! Еды — завались!

Похоже, что теперь уж точно, пришла пора посетить рынок в поселке, о котором покойный доцент говорил.

Заодно и Йулю выгуляю и в местный свет выведу. Порадую девочку.

Кстати, среди трофеев нашлось аж две резиновых лодки. Я даже слегка расстраиваюсь.

Ну, вот и на кой, мы с этим плотом горбатились? Хотя, пусть будет. Паромная переправа вещь полезная. Особенно для перевозки грузов. А на резинке, много ли увезешь-то?

В общем — все было не зря!

И риск, и потраченное время, и страх и пролитая кровь.

Ну что же — кажется здесь, лично мне осталось, лишь закрыть самый последний вопрос.

Тот самый — здоровый, рыжий и бородатый, об ноги которого я себе чуть все ребра не переломал.

…Человек-шкаф давно уже пришел в сознание, лежал на траве связанный и сейчас представлял из себя — весьма жалкое зрелище.

И куда только подевались «пальцы веером и сопли пузырем», когда он страшным голосом на рабов орал?

Весь кураж с него слетел. Всё! Несите другого — этот здоровяк сломался.

Сдулся, как резиновый шарик, через неделю после дня рождения.

Совсем недавно — рыжий надсмотрщик с глазами селедки, был уверен в себе, как племенной бык на пике формы.

Ну а теперь, передо мной на траве извивался червяк, слезливо шмыгающий кровавой юшкой из вдрызг разбитого носа.

Стреляю в землю рядом с ушами амбала.

Присаживаюсь рядом.

Его левое веко часто и судорожно дергается перед черным зрачком дульного среза моего пистолета. В мутных глазах с красными прожилками — плещется нечеловеческий ужас.

Ствол кисловато и страшно вонял порохом, и рыжий жалостливо заскулил.

Наверное, так воет волк, прежде чем отгрызть себе лапу, угодившую в капкан.

Понимая, что даже если вырвется, какое бы решение не принял — при любом раскладе долго не протянет. Ни с тремя лапами, ни с четырьмя.

Сейчас ему очень хочется залезть под самого себя и спрятаться.

Хлесткий порыв предгрозового ветра, видать, со стороны здешней выгребной ямы, мерзко ударяет по ноздрям запахом дерьма.

Или это бородач обделался и окончательно высрал всю свою круть?

— Ну и на кой, вам нужны были все эти люди? — невольно отворачивая вывеску в сторону, морщусь я.

— Вообще, в перспективе, когда связи между народами наладятся — хотели продавать их каким-нибудь арабам или еще кому, — приходит в разум и торопится доложить бородатый, словно предлагает мне перспективное партнерство или выгодные инвестиции в свой бизнес, — У них уже тыщи лет назад это в культуре заложено было.

Молчу и с отстраненным интересом наблюдаю за его страхом.

Ишь ты, какие вы образованные, дальновидные и ушлые. Были…

А ведь, по-сути, и не поспоришь — вполне эффективный стартап мог получиться. В этом рабовладельцам не откажешь.

— Ты только не убивай меня, друг. Прошу! Я все тебе отдам! Только не убивай! — начинает уговаривать он меня.

— Нет, дружище, я может и рад бы, но вы, твари, вчера моего братишку порешили, — сгущая багровые краски, подкошмариваю рыжего я, — Так что, теперь это дело принципа. А мои принципы очень дорого стоят. Ты столько не весишь, — лениво цежу я, через недобрую усмешечку и спрашиваю у стоящей неподалеку Марго, — Слушай, Маруся, а может ему перед смертью — член отрезать? Хотя, нет — лучше к березе приколотить! Как считаешь? Сможет оторваться — значит, пусть живет.

Марго вскидывается с возмущенным недоумением. Но молчит. И слава богу. Прямо недотрога! И потроллить-то нельзя.

— Да и чем ты мою осиротевшую братскую душу успокоить сможешь? Все ваше добро — и без того, уже моё! Так что — извиняй, — я поднимаюсь на ноги и неторопливо перевожу руку с «макаровым» на уровень его паха.

— У меня заначка есть. О ней никто не знал, — амбал трясется, как в лихорадке и еще больше спешит, стараясь быть максимально убедительным.

Я ухмыляюсь. Про себя. Так и знал — того и добивался. Ну, не может у подобной публики — не быть тайных схронов. Они просто не умеют — не крысить у товарищей и компаньонов. Так уж скроены.

— И что там у тебя такого имеется, чтобы я о своих принципах и мести позабыл?

— Патроны, еда… много еды, брат! Золото. И еще разное, — для пущей убедительности, широко распахивает глаза бородатый рыжий червяк, демонстрируя насколько он богат. Вернее, был богат, потому как, теперь это все в прошлом.

Ибо, закон сохранения материальных ценностей гласит: если у кого-то убыло — у другого, обязательно пребудет.

— Хорошо, уболтал. Вставай и показывай свои закрома. Но если, хоть чуть дернешься — сам понимаешь, — снова поддавливаю металлически бесстрастным голосом.

Тайник бородача затаился у ствола поваленного дерева, не слишком далеко.

В подробности того, что в нем хранилось — я вдаваться не стал. У нас для того — завхоз имеется.

— Вот и молодец, — хвалю пленного я. — Да, совсем забыл спросить… Тебя, кстати, как звали-то?

— Дима, — он снова моментально потеет и сереет до тестяного оттенка кожи, — Поч-ч-ему звал-ли? Т-ты ж-же об-бещал!

— Да ты пойми, Дима — я бы с радостью тебя отпустил. Я, вообще, убежденный пацифист и главный миротворец в этом мире. Но… все моё «хочу» разбивается о «не могу». Отдупляешь? Нет? — я громко вздыхаю, — Опасен ты. Мне и моим близким… Так, что — никак по-другому не выходило, Димон, — я доверительно понижаю голос и скорбно улыбаюсь затихающему телу со свежей дыркой между глаз,

На том — данный объект и прекратил свое биологическое существование на славной планете «RX — 2704».

А может и вообще — во вселенной.

Зато без лишних мучений. За честность и активное сотрудничество со следствием.

— Ты сейчас очень на удава был похож, — задумчиво сообщает мне королева Марго.

— Нет — я, Кот! Просто — Кот. Поздно мне перебрендироваться.

Она отмалчивается.

Смотри ты — да неужели только этим, все и ограничится?

И не будет: ни лекций, ни упреков, ни нравоучений?