Попасть в прошлое – не напасть, как бы в прошлом не пропасть!

– Павлов у аппарата.

– Товарищ Павлов, меня крайне интересует вопрос, как в войсках вверенного Вам округа выполняются требования директивы НКО от 12 июня, а также приказ ГШ от 18 июня о приведении частей западных округов в повышенную боевую готовность?

– Но-о, товарищ Сталин, мероприятия по приведению частей округа в повышенную боевую готовность осуществляются согласно графику утвержденному штабом округа и согласованному с Генеральным штабом, - попытался тот увильнуть от прямого ответа.

«Так, и этот не выказывает сомнения, что говорит именно с Верховным, - констатировал я с удовлетворением.
– Ну еще бы! Сам-то, когда первый раз прослушал запись своей речи в компьютерной обработке, засомневался в авторстве. Что уж тут говорить о предках, не избалованных техническими новинками. Да и время, затрачиваемое на переработку моих слов, невольно создают паузы, столь характерные для речи Сталина. Ну, держись!»

– Следовательно, Вы утверждаете, что в сроки, указанные в приказе, уложитесь?

– Точно так, товарищ Сталин, - черезчур бодро отрапортовал Павлов, но сразу же сбился с размеренного тона.
– Но я не совсем понимаю, чем вызвана такая спешка. По имеющимся у меня сведениям никаких угрожающих действий с сопредельной стороны не наблюдается. На границе как никогда спокойно. Я полностью контролирую ситуацию. Граница на замке! Стережем глаз не смыкая!

«Вот ведь жук, - невольно восхитился я, - точно по писанному чешет! Как в той реальной истории лапшу на уши Верховному вешает. Ну, нет! Я тебе не Сталин, со мной этот фокус не пройдет!»

– Ваши сведения, товарищ генерал, безнадежно устарели. И эта тишина на границе обманчива. Это затишье перед бурей, которая, к сожалению, вот-вот разразится.

– Ни я, ни штаб округа такой информацией не обладаем, - отмазался Павлов. – Да и из Генерального штаба сведения подобного рода не поступали.

– Зато такая информация есть у меня, - отрезал я. – И Генеральный штаб соответствующую директиву выпустит, не позднее завтрашнего дня. Над ней сейчас работают. Вот только, боюсь, она может несколько запоздать. И Вы не успеете привести войска в полную боевую готовность.

– Но-о, - протянул он, явно собираясь с мыслями, - откуда…

– От верблюда, - я не смог отказать себе в этой маленькой шалости, - передо мной лежит «План Барбаросса», именуемый как директива № 21 - план нападения Германии на Советский Союз. Согласно которого, нападение состоится в ночь с 21 на 22 июня. То есть, уже завтра. Что Вы на это можете сказать?

– Фальшивка, - не задумываясь выдал генерал.

– С личной подписью Гитлера? – отмел я его возражения. – Не смешите меня!

– Что же делать? – задал он мне извечно русский вопрос. Осталось к нему добавить еще: «Кто виноват?»

– Слушай приказ, - начал я как пописанному.
– Ну, еще бы, подлинный текст Директивы № 1 от 21 июня 1941 года была перед глазами, выведенная на экран монитора. Директива, которая в реальной истории была передана в округа слишком поздно, а до многих частей просто-напросто не дошла. Хотя командование флота проявило в этом вопросе завидную оперативность, в результате флот встретил нападение во всеоружии. Правда, вот до Пинской флотилии довели ее в последнюю очередь, и та не смогла своевременно среагировать на угрозу. Но сейчас, все будет совсем по-другому.

– Военному совету ЗапОВО: в связи с вероятным нападением немецких войск в течение 21-22.06.41 года, которое может начаться с провокационных действий, главной задачей наших войск является – всеми силами встретить внезапный удар немцев и их союзников. Приказываю: в течение 21.06.41 года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе, всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать. Все части привести в полную боевую готовность. Вывести из пунктов постоянной дислокации и рассредоточить. Особое внимание уделять маскировке. Противовоздушную оборону привести в боевую готовность, проведя, предварительно мероприятия по затемнению городов и объектов.

На этой бравурной ноте весь короткий текст самой главной довоенной директивы, по сути дела, и заканчивался, если, конечно же, не принимать во внимание последнюю запись - «никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить». Ее не то чтобы приводить дословно, но даже упоминать, на мой взгляд, было бы преступлением.

Проводить, и еще как проводить!

Поэтому далее следовала чистой воды импровизация:

– Обеспечить эвакуацию гражданского населения из предстоящей зоны боевых действий, уделяя особое внимание семьям комсостава. Начать немедленную мобилизацию приписного состава приграничных округов, в первую очередь, находящихся на учете радиолюбителей призывного возраста, для обеспечения надежной радиосвязи с частями Западного ФРОНТА! Немедленно приостановить выдвижение войск к государственной границе! Наоборот, используя дивизии второго эшелона, организовать развертывание двух оборонительных рубежей:

Первый – по линии старой границы, с опорой на сооружения Полоцкого, Минского, Слуцкого и Мозырского укрепрайонов. Соответственно принять срочные меры к вооружению ДОСов и ДО.

– Но-о, товарищ Сталин, - попробовал вставить свое слово Павлов, но я не дал ему такой возможности.

– Второй рубеж обороны оборудовать по реке Березина, с опорными пунктами Борисов, Березино, Бобруйск. Третий по реке Днепр, с опорными пунктами Орша, Могилев, Рогачев. Также создать промежуточный рубеж по реке Друть.

– А как же: «На чужой территории, малой кровью, могучим ударом», - вновь попытался вставить Павлов свои три копейки.

И тут уж я не сдержался:

– Товарищ генерал!!! Предлагаемую Вами, и другими военачальниками, концепцию «ответного удара», основой которой являются наступательные действия, можно было реализовать, только в том случае, если бы Вы, а также другие командующие округов своевременно выполнили требования директивы. Той самой, с которой у нас начался разговор. Но, если судить по вашим попыткам увильнуть от прямого ответа, я делаю закономерный вывод, что это не так. У Вас, как говорится: «Конь не валялся!» Я прав?

– Никак нет! Все указания, поступающие от вышестоящего командования, мы стараемся выполнять точно и в срок!
– опять заюлил Павлов, явно пытаясь увести разговор в сторону от опасной темы. В его заискивающем тоне явно слышались хорошо мне известные по прошлой службе оправдания перед тупым начальником, по типу: «Виноват! Дурак! Исправлюсь!», основанной на надежде, что командир, устав от тупости подчиненного, отправит его наконец восвояси.

Но не в данном конкретном случае. Не на того напал. Исправляться, а уж тем более, что-либо исправлять, было просто-напросто элементарно поздно. Остается только применение крайних радикальных мер. Поэтому, добавив в речь Сталина национального акцента, что, как известно, говорило о крайней степени раздражения, продолжил: