Поправка-22

— Боль? — победно подхватила жена лейтенанта Шайскопфа. — Боль человеку необходима. Как симптом болезни.

— А кто создал болезни? — подхватил в свою очередь Йоссариан. Он язвительно рассмеялся. — Да-да, боль нам дана по великому милосердию его. А почему б ему не снабдить нас вместо боли сигнальным колокольчиком? Или индивидуальным — для каждого человека — небесным хором? Или красно-синим сигнализатором из неоновых трубочек во лбу? Любой фабрикант музыкальных автоматов справился бы с этой пустяковой задачей без всякого труда. А почему не справился он?

— Люди выглядели бы очень глупо с красными трубочками во лбу.

— Зато они прекрасно выглядят, когда корчатся от боли или бессмысленно костенеют под наркозом, правда? Вот уж поистине вселенская бездарность! Просто диву даешься, как при его-то возможностях он исхитрился сотворить столь ничтожное безобразие вместо мира, — это же абсолютная сверхъестественная недееспособность! Он явно никогда не кормился своей работой. Да ни один уважающий себя работодатель не взял бы его даже на самую мизерную должность.

Жена лейтенанта Шайскопфа стала пепельно-серой и, зачарованно глядя ему в глаза, слушала его с боязливой тревогой.

— Ты бы лучше не говорил о нем так, — враждебно и укоризненно прошептала она. — Он ведь может тебя покарать.

— А то он меня не карает! — возмущенно фыркнул Йоссариан. — Мы не должны, знаешь ли, все ему спускать. Да-да, нельзя безвозмездно спускать наши горести. Когда-нибудь я обязательно потребую у него расплаты. И я даже знаю — когда. В Судный день. Вот-вот, именно тогда я окажусь достаточно близко, чтобы ухватить этого бездарного плебея за горло и…

— Прекрати! — взвизгнула жена лейтенанта Шайскопфа и принялась неумело колотить Йоссариана кулаками по голове. — Прекрати! Прекрати! Прекрати! — взвизгивала она.

Йоссариан прикрыл голову рукой, но она продолжала истерично колотить его по руке, и тогда, решительно ухватив ее за запястья, он потянул ее вниз, уложил рядом с собой и удивленно спросил:

— Да какого черта ты так взъерепенилась? — Ему даже стало ее немного жалко. — Я ведь думал, что ты и правда неверующая.

— Неверующая, — всхлипнула она и злобно разрыдалась. — Так ведь тот бог, в которого я не верую, — он же хороший бог, справедливый бог, милосердный бог, а не глупый и жестокий и гнусный, как у тебя.

Йоссариан расхохотался и отпустил ее.

— Давай-ка, милая, введем у нас свободу совести, — предложил он. — Пусть каждый не верит в такого бога, какой ему нравится, ладно?

Это был самый неблагонамеренный День благодарения в его жизни, и он с удовольствием вспоминал теперь свой безмятежный карантин, который кончился, однако, через две недели отнюдь не безмятежно, потому что ему объявили, что он абсолютно здоров, и хотели отправить его на войну. Услышав эту ужасную новость, Йоссариан сел на кровати и пронзительно вскрикнул:

— У меня двоится в глазах!

Их палату опять захлестнула волна сумятицы. К Йоссариану торопливо сбежались из всех закоулков госпиталя врачи-специалисты и окружили его для срочного осмотра столь тесным кольцом, что он с неприязнью ощущал на коже влажное дыхание из низко склонившихся к нему носов. Специалисты стали совать свои носы ему и в уши, и в глаза, высвечивая их яркими лампа ми, принялись лупить его резиновыми молотками по пяткам и коленям, тыкали ему в ребра вибрационные вилки об одном зубе и показывали все, что попадалось им под руку, с самых разных сторон, чтобы проанализировать его периферийное зрение.

Предводителем этой бригады был величественный и внимательный джентльмен, который вдруг показал ему один палец и спросил:

— Сколько вы видите пальцев?

— Два, — ответил Йоссариан.

— А теперь? — спросил предводитель, показав ему два.

— Два, — ответил Йоссариан.

— Ну а теперь? — убрав пальцы, спросил предводитель.

— Два, ответил Йоссариан.

— Он видит все в двойном ложном свете, — глубокомысленно заключил предводитель врачей.

Йоссариана укатили в изолятор, где уже лежал солдат, у которого двоилось в глазах, а на его соседей по палате наложили двухнедельный карантин.

— У меня двоится в глазах! — громко выкрикнул солдат, когда к нему вкатили Йоссариана.

— У меня двоится в глазах! — так же громко выкрикнул Йоссариан и незаметно для врачей подмигнул своему новому соседу.

— Стены! Стены! — закричал тот. — Отодвиньте стены!

— Стены! Стены! — закричал Йоссариан. — Отодвиньте стены!

Один из врачей сделал вид, что отодвигает стены.

— Достаточно? — заботливо спросил он.

Солдат, у которого двоилось в глазах, обессиленно кивнул и откинулся на подушку. Йоссариан тоже обессиленно кивнул и, когда врачи ушли, со смиренным восхищением оглядел талантливого соседа. Он понимал, что перед ним истинный мастер своего дела, достойный внимательного изучения и всемерного подражания. Ночью сосед Йоссариана умер, и Йоссариан решил, что подражать ему больше не стоит.

— У меня уже не двоится в глазах! — садясь на постели, выкрикнул он.

Новая группа врачей, громко топоча, окружила койку Йоссариана, чтобы проверить с помощью разнообразных приспособлений, не обманывают ли его глаза.

— Сколько вы видите пальцев? — подняв один палец, спросил их предводитель.

— Один.

— А теперь? — выставив еще один палец, спросил он.

— Один.

— Ну а теперь? — выставив еще восемь, спросил он.

— Один.

— Ему и правда лучше, — удостоверил предводитель, изумленно глянув на своих коллег. — Он видит все в единичном ложном свете, но у него перестало двоиться в глазах.

— И как раз вовремя, — заметил оставшийся в палате врач, когда остальные ушли. Это был торпедообразный дружелюбный человек с рыжеватой щетиной на щеках и пачкой сигарет в нагрудном кармане рубахи, которые он машинально курил одну за другой, небрежно привалившись к стене. — Потому что вас хотят повидать родственники. Нет-нет, не ваши родственники, успокойтесь, — с усмешкой добавил он. — Это мать, отец и брат того парня, который только что умер. Они приехали из Нью-Йорка, чтобы повидаться с умирающим, и вы, по-моему, самый подходящий для них человек.

— Про что это вы толкуете? — подозрительно спросил Йоссариан. — Я вроде бы пока не умираю.

— Как не умираете? — удивился врач. — Мы все потихоньку движемся к смерти. Другой дороги у нас нет.

— Они приехали повидаться со своим сыном, — уперся Йоссариан. — А вовсе не со мной.

— Им придется удовольствоваться тем, что у нас есть, — сказал врач. — Для медиков все умирающие одинаково хороши — или, если хотите, одинаково плохи. С научной точки зрения умирающие не отличаются друг от друга. У меня к вам предложение. Вы на несколько минут превращаетесь в их родственника, а я никому не говорю про ваше вранье насчет болей в печени.