Поправка на икс

– Скажите, Алексей Семенович, - спросил он, - а много бумажек оставалось на первых двух гвоздиках?

Старичок сокрушенно вздохнул:

– Восемьдесят пять процентов. Я уж подсчитывал.

Шорин расхохотался.

– Вот что, Алексей Семенович, у нас будет только один гвоздик - сразу гвоздик номер три. А ненужных распоряжений, которые потом сам забываешь или отменяешь, я не даю.

Алексей Семенович недоверчиво покачал головой:

– Попробуем...

Среди бумажек, попавших на "гвоздик номер три", была и такая: "Лариса Павловна Смолина. Если не придет до конца месяца, написать в Институт мозга, пригласить".

Смолина пришла в тот день, когда Алексей Семенович собирался уже написать в Институт мозга. Есть встречи неожиданные - словно человек натолкнулся на что-то. Эта встреча была другой - как спуск по крутому склону: поставишь ногу - и неудержимо заскользишь дальше и дальше.

Перед Шориным сидела хрупкая девушка, и он явственно ощущал в ней непонятную ему силу. Когда схлынул сумбур первого впечатления, Шорин заметил: в глазах искрится веселый страх. Он мысленно ругнул себя, заставил сосредоточиться.

Шорин слушал Смолину и улавливал многое, лежащее по ту сторону слов. Смолина говорила коротко, ясно, подчеркивая объективные моменты открытия. И Шорин понимал: ей приходилось рассказывать это уже много раз и она почти не рассчитывала, что ей поверят. Еще не выслушав собеседника, она уже спорила с ним. Она смотрела прямо в глаза Шорину. Только один раз взгляд ее скользнул по столу и задержался на сероватом камне.

– Это... лунный камень?
– спросила она.

Он молча кивнул.

– Можно... я посмотрю?

Он ответил "да" и заставил себя не улыбнуться.

Смолина взяла камень - осторожно, словно опасаясь, что он рассыплется, - и долго его рассматривала. Шорину даже показалось: она хочет погладить камень, но не решается. Потом она положила камень - опять очень осторожно - и продолжала рассказывать. Но что-то изменилось в ее голосе. Может быть, она подумала, что человек, на столе которого лежит лунный камень, должен ее понять.

Шорин почти с самого начала догадался, в чем состоит открытие Смолиной. Но слушал внимательно - анализировал и сопоставлял факты, подробности. Временами, перебивая безукоризненно работающую машину логического мышления, проскальзывали посторонние мысли. Одна из них была особенно настойчивой: "Эта девушка не может сказать и полслова неправды". Шорин поморщился и стал еще придирчивее сопоставлять детали рассказа.

Смолина объяснила, как был спасен экипаж "Смелого", и умолкла. Шорин попросил разрешения закурить - ему ответили нетерпеливым кивком. Он не спеша размял папиросу, чиркнул спичкой, затянулся. Сказал, глядя в серые взволнованные и невероятно спокойные глаза:

– Я верю каждому вашему слову.

Лариса долго не решалась идти к президенту академии: боялась, что Шорин обижен заметкой в "Вопросах космологии". И, когда все-таки пришла и услышала сказанное с ледяной корректностью: "Садитесь, пожалуйста. Я вас слушаю", подумала, что опасения оказались справедливыми.

Она очень волновалась и поэтому даже не разглядела кабинет. Заметила только, пока шла от двери к столу, что все здесь как-то на месте: высокие шкафы, простые, удобные кресла, скромные люстры с трубками дневного света и старомодная настольная лампа.

За столом сидел человек, портреты которого она сотни раз видела - в газетах, журналах, книгах. Он был старше, чем на портретах. И еще - у него оказался твердый, прямой взгляд. Она с трудом заставляла себя смотреть ему в глаза.

Он слушал ее внимательно, не перебивая, не задавая вопросов. Теребил рыжеватую бородку и изредка хмурился. Она ясно видела это и была убеждена, что Шорин ей не верит. Но он терпеливо ждал, пока она рассматривала лунный камень, и Лариса почувствовала, что в этом большом, многое повидавшем человеке есть что-то хорошее. Он еще ничего не сказал, но она вдруг поняла, что в ее жизнь - пусть на один только час - вошел человек, который будет теперь для нее масштабом, мерилом. Эта мысль смутила ее, и она скомкала конец рассказа.

Она ждала. И совершенно неожиданно прозвучали слова:

– Я верю каждому вашему слову.

– Я верю каждому вашему слову, - сказал Шорин.
– Но сделать пока ничего не могу.

– Почему?

Это было сказано с вызовом. Шорин мягко ответил:

– Давайте разберемся, Лариса Павловна. Прежде всего факты. Факт номер один: вы уловили космическое излучение зет-ритма. Факт номер два: кроме вас, никто и нигде ничего подобного не обнаружил. Факт номер три: вам самой в течение трех последующих месяцев не удалось вновь обнаружить этот зет-ритм. Что же можно предпринять в таких условиях?

– Организовать поиски в широких масштабах.

– Вы обращались с этим предложением в свой институт?

– Да.

– И что вам ответили?

– Официально или неофициально?

Шорин усмехнулся:

– Неофициально.

– Мне сказали, что передача мыслей на расстояние и так у многих вызывает недоверие, поэтому нет смысла осложнять положение, поднимая шум вокруг крайне сомнительного открытия.

– И вы не согласились?

– Вненаучные соображения не имеют для меня значения.

Шорин подумал, что голос Смолиной богат интонациями, и по-настоящему рассердился на себя. Он хотел говорить со Смолиной так, как говорил бы с любым работником. И не мог. Что-то сбивало его.

– Скажите, Лариса Павловна, вы считаете, что, если я присоединюсь к вашему мнению, нам удастся убедить других?

– Да, удастся!

– А знаете, что нам возразят? Я могу заранее сказать. Нам, например, заметят, что вы видели кратную звездную систему. А в таких системах нет устойчивых планетных орбит и, следовательно, жизнь на планетах едва ли возможна. Что мы ответим?

– Мы ответим, что Земля и Луна тоже кратная, двойная система, но и вокруг Земли, и вокруг Луны обращаются - по вполне устойчивым орбитам - искусственные спутники. Пусть оппоненты мысленно заменят Землю и Луну звездами, а спутники планетами и увидят, что и в системе кратных звезд возможно существование устойчивых, почти круговых орбит.

Шорин искренне рассмеялся. Девочка умела жалить.

– Довод остроумный, Лариса Павловна, но малоубедительный. Нам скажут так: "Чтобы система "Земля-Луна" стала похожа на звездную пару, нужно Луну придвинуть значительно ближе к Земле. А тогда и орбиты спутников перестанут быть круговыми".

– Мы ответим, что это справедливо для многих звездных пар, но не для всех. Например, Альфа Центавра и Ближайшая Центавра - звезды одной системы, но довольно далеко отстоящие друг от друга. И еще мы скажем...
– Смолина на секунду умолкла.
– Мы скажем так: "Открытия и изобретения вначале обычно слабы. Как люди, только что появившиеся на свет. И нужны очень заботливые руки, нужен ясный и добрый ум, чтобы они окрепли. Нет заслуги в том, чтобы сейчас ездить в автомобиле. Но велика заслуга тех людей, которые сумели в первых неуклюжих механических экипажах разглядеть будущие автомобили, красивые и быстрые. Это справедливо для любого нового открытия, для любого нового изобретения. Нужно отыскать в них не сегодняшние слабости - они и так видны, - а завтрашние достоинства..." Если бы я пришла к вам, Юрий Федорович, с абсолютно убедительными доказательствами, то стоило бы в них поверить. А вот теперь...