Попробуй меня разлюбить

— Я не преследовал желания тебя смущать, — оговариваю сразу. — Просто хотел узнать, о чем именно спрашивала.

— Так Тим тебе не рассказал? — ее глаза округляются. Она чуть расправляет плечи и подается вперед. Такого поворота, видимо, не ожидала.

Я и сам не ожидал, что вообще полезу в эту тему. Стоило промолчать.

— Скорее, я не захотел его слушать. Так о чем спрашивала? — продолжаю вопреки здравому смыслу.

Улыбка на моих губах вырисовывается непроизвольно. Да и улыбкой это можно с натяжкой назвать, конечно.

— Было интересно, что ты за человек, — Катя откладывает салфетку в сторону и смотрит мне в глаза. — Есть ли у тебя девушка? Вдруг она против наших с тобой встреч, хоть и по делу. Не хочется быть яблоком раздора, — поясняет торопливо.

— Что я за человек, думаю, со временем ты сама выводы сделаешь. А насчет девушки… Нет. Ее у меня нет.

— У меня тоже нет. Парня в смысле, — Катя часто моргает и качает головой, — я к тому, что никто не будет против и претензий… Ужас, — бормочет себе под нос, но я слышу. — Давай сменим тему, — предлагает, продолжая смотреть на свои руки, лежащие на столе ладонями вниз.

— Давай. Кстати, — тянусь во внутренний карман куртки, висящей на соседнем стуле. — Это тебе.

Катя с интересом смотрит на белый пакет.

— Что это? — разрывает упаковку и вытаскивает оттуда ошейник. — Красный? — улыбается, касаясь пальцами золотой подвески в виде пары ягод.

— Ну, она же Вишня, — поясняю как дурак.

Вообще, весь мой этот порыв с ошейником и встречей — дурацкий. Лишний. Никому не нужный.

Просто не смог удержаться. Катин номер я узнал в самый первый день нашего знакомства, несмотря на то, что сам же отказался обмениваться телефонами. Только вот отказать себе выяснить эти проклятые цифры не смог.

А вчера окончательно коротнуло. Она была расстроенная, плакала. В приюте этом тоже плакала…

— Спасибо. Тут тоже вишенки.

Киваю.

Катя достает телефон и делает фотку. После немного тушуется под моим взглядом.

— Я маме отправлю. Мы утром как раз говорили о том, что нужно купить ошейник и отвезти Вишню к грумеру. Помыть, коготки подстричь…

Она снова улыбается. Фотографирует.

А я до сих пор подвис на обыденном для большинства и очень простом слове «мама». Побывать в доме Токман — как пройти по горячим углям для моей психики. Меня тошнит от семейной идиллии. Она чужеродная. Я ее не воспринимаю, где-то даже презираю. Но в глубине души, конечно, завидую. Слишком сильно, слишком извращенно.

Мой отец самый настоящий преступник. Находится в розыске в нескольких странах мира. В Москве бывает пару раз в год. Иногда я толком не могу вспомнить, как он выглядит, если не посмотрю на фотку.

У нас никогда не было отношений отец-сын. Никаких в принципе не было. Все, с чем у меня ассоциируется собственный папа, — боль.

Мне было восемь, когда он первый раз меня ударил. Пьяный, прямо в годовщину маминой смерти. Обвинил, что это я виновен в том, что ее больше нет. И он прав. Она защищала меня. Собственным телом.

Та пуля предназначалась мне.

Когда на дом было совершено нападение, я так испугался… Выбежал из нашего с ней укрытия. Она, конечно же, за мной следом. Пуля задела сердце. Мамы не стало в одно мгновение.

Мне часто снится ее голос. Она просит тех людей не трогать меня…

Иногда мне хочется оказаться на ее месте. Тогда все было бы проще. Умри я.

— Все нормально?

Катин голос доносится сквозь пучину вязких мыслей. Они вынуждают сердце биться чаще. В глазах темнеет.

Смаргиваю.

— Да, задумался, — смотрю на Катю. У нее перепуганное лицо, будто она за меня волнуется. Чушь, конечно. Мне просто хочется так думать.

— У тебя кровь, — она сглатывает и смотрит на мою руку, в которой я сжимал стакан с водой.

Осколки разбросаны по столу. Вода смешалась с кровью. Теплая густая жидкость стекает по моей руке. Капли падают на поверхность стола.

— Извини. Я сейчас.

Поднимаюсь. Катя вскакивает следом.

Хочется осадить ее взглядом, но меня настолько размазывает от происходящего, что я, не глядя на нее, иду в туалет и засовываю руку под кран с ледяной водой.

— Я принесла полотенце и перекись, — слышу за своей спиной пару минут спустя. — Попросила у официанта, — поясняет и подходит ближе.

Она стоит позади. Сглатываю. Через зеркало ее вижу. Кажется, я ее напугал.

— Данис, — выпаливает приглушенно, — давай я помогу.

Катя аккуратно обматывает мою порезанную ладонь полотенцем. Каждое ее прикосновение — иглами под кожу.

Я не могу реагировать на них бесстрастно. Подбрасывает. В горле пересыхает, и это никак не связано с чертовым порезом. Это из-за нее. Она причина всех изменений, что во мне происходят.

Импульс, прокладывающий новые нейронные пути и перестраивающий уже существующие.

Наблюдаю за ее взволнованными движениями, чувствуя, как в груди растекается тепло. Но по факту это просто яркий всплеск дофамина.

Катя — настоящее Солнце. Она излучает свет. Согревает. Люди вращаются вокруг нее, как планеты. Главное — не слететь с орбиты, но я уже на краю. Тьма близко.

— Спасибо, — сам не узнаю свой голос. Звучу тихо и настороженно, чтобы не спугнуть.

Судя по всему, впечатлений для Кати этим утром достаточно. Мой порыв ее увидеть оказался губительным, чему я, собственно, не удивлен.

— Не за что. Лучше, конечно, к врачу обратиться, вдруг осколки попали в рану.

Катя шумно выдыхает. Ее пальцы все еще лежат на моем запястье. Кожу в этом месте до костей прожигает, будто серной кислоты плеснули.

Наши взгляды встречаются. Теперь не в зеркальном отражении. Смотрим глаза в глаза. Земля замедляет ход.

— Я отвезу тебя домой, — резче, чем мне того бы хотелось, убираю руку.

Сам рву наш установившийся контакт. Делаю шаг и замираю. Обогнув Катю, без слов выхожу в зал, но, забивая на свои же установки, оборачиваюсь, чтобы удостовериться, что она идет следом.

Но она и на миллиметр не сдвинулась. Лишь атакует взглядами-молниями.

— Не надо, — вибрирующий голос врывается в мое сознание ураганом.

Отказ. Ее отказ вполне закономерен, но отчего-то не укладывается в моей голове. Так быть не должно. Я так не хочу. Мне так не нравится.

— Я уже вызвала такси, — уголки ее губ заостряются, — так что обойдусь, — добивает. Смотрит мне в глаза. Прищуривается, а потом откидывает волосы за спину.

Движение провокационное. Уверенное. Она больше не выглядит потеряшкой.