Попробуй меня разлюбить

Хотел указать мне место или уже трясется за свое? Он мне слово дал, что Катя будет жить. Что она никогда этой грязи не коснется.

В связи с моей женитьбой состояние отца приумножилось за счет Махдаева вдвое. Они заключили парочку взаимовыгодных контрактов на бумаге и целую цепочку договоренностей на словах. За это Махдаев спихнул мне свою дочь, как попорченный товар. Тварь, такая же, как и мой отец.

Мне кровь из носу нужно встретиться с Токманом в ближайшие дни.

— Машенька, сделайте перевязку. Вы как себя вообще чувствуете? — Недорезов замирает прямо передо мной, совершая пальцем пару маневров туда-сюда. — За пальцем следим, — напоминает между делом.

— Жить буду.

— Рана не загноилась, — резюмирует, — поднять руку можете?

Плавно вытягиваю руку вверх. Морщусь.

— Отлично. Покой и постельный режим, хотя бы ближайшие три дня. Маша вам сейчас поставит обезболивающее. Лучше на эту ночь остаться у нас. Но если…

— Если. Делайте укол, мы торопимся, — поворачиваюсь к Калугину, сестра которого — жена нашего доктора.

— Дан…

— Лева, — пресекаю дальнейшие попытки меня образумить.

Часом позже я уже захожу в отцовский кабинет и показательно бросаю на стол, прямо перед ним, ствол.

— Добрый день, папа. Как погода? Магнитные бури не доконали?

— Дан, — отец прокашливается, чуть вжимаясь в спинку кресла.

Кажется, увидеть меня он не ожидал. Сегодня? Или живым?

— Это был твой план? Думал, я не вернусь? — ухмыляюсь и смотрю на него в упор.

— Как ты похож на мать, — выдает приглушенно, а меня перетряхивает.

По лицу идут багровые пятна. Он не имеет права о ней говорить, даже думать. Он виновен. Он превратил нашу жизнь в ад. Я помню, как она умоляла его завязать с криминалом. Помню их скандалы. Она просила, просила его!

— Не смей о ней говорить, никогда не произноси при мне ее имя. Не вспоминай. Ты этого недостоин.

— Или тебя мучает совесть за то, что убил ее?

— Я не…

Перед глазами резко плывет. Снова кровь. Много. Она везде на моих руках, полу. Мамин голос совсем тихий, я не могу разобрать, что она говорит. Только вижу ее лицо. Заплаканное. Дрожащие губы и алую струйку на подбородке.

Она умоляет их меня не трогать. Я помню ее тепло, помню, как она прижимала меня к себе. Закрывала собой. Но иногда эта картинка меркнет. Мама меня не обнимает. Она лежит одна, а я стою напротив. Стою…

Охрана отца врывается в гостиную. Выстрелы. Оглушающие. Люди, что пришли в наш дом, чтобы убить, падают мертвым сном.

Роняю пистолет. Откуда у меня пистолет? Смотрю на свои руки, а потом темнота.

На протяжении всей жизни я не могу связать произошедшие тогда вещи. Не могу. Догадываюсь, но не могу признаться. Иначе я просто сойду с ума.

— Ты псих, — голос отца звучит уже в реальности. — Неуравновешенный, склонный к агрессии, способный на убийство. О последнем ты и сам знаешь. Восемь трупов из-за какой-то девки. Нам этого не простят.

— Хватит демагогии, — делаю шаг. — Ты знал, что она там? — упираюсь кулаками в поверхность стола.

Отец проворачивается в кресле так, чтобы наши взгляды не встречались. Достает из ящика сигару и, обрубив кончик гильотиной, чиркает спичкой. Огонь вспыхивает с третьей попытки. Все это время я отчетливо вижу, как у него подрагивают руки.

Нервничает?

— Предполагал, — делает затяжку, давясь хрипящим глубоко в легких кашлем.

— Если бы ты был хорошим отцом, — ухмыляюсь, — возможно, я бы посоветовал тебе обратиться к врачу.

— Если бы ты был хорошим сыном, мы бы сейчас не разговаривали о ментовской дочке.

— Хороший сын — мертвый сын. Верно? — мои губы опять трогает улыбка. — Это я понял лет в тринадцать.

Не могу сдержать глухой смешок, снова подлавливая отцовский взгляд. Глаза в глаза, его вот-вот нальются кровью. От табака или же просто раздражения, уже непонятно. Я подозревал, что у него не все гуд со здоровьем, но так открыто свою слабость он еще не демонстрировал. Кажется, мой сегодняшний визит будет куда продуктивней, чем я думал изначально.

— У нас был уговор. Дочь Махдаева — моя жена. А Катю почему-то похитили, — комично развожу руками, присев в кресло.

— Я к этом не имею никакого отношения. Токман тут и без меня постарался.

— Каким образом? Шмелев плел что-то про убийство. Токман убил его родственника? Такое вообще возможно?

— Сына. Внебрачного. Сначала посадил, а уже в камере парня довели до суицида.

Чем дальше, тем веселее.

— Шмелев много лет сотрудничает с одним шейхом из Эмиратов напрямую. Поставляет девочек. Твоя Катя — просто разменная монета и всегда ею была. Эта тупая девка — рычаг давления на своего отца, и на тебя, идиота, тоже.

Год назад мне в руки попала информация о торговле людьми. Естественно, я копался в этой теме не просто так. Отец увяз в этом дерьме, как уже несколько десятилетий назад. То, что произошло в нашем доме в ночь, когда убили маму, скорее всего, результат его попытки выйти из так называемого дела…

Значит, его дружок Шмелев тоже был в теме. А Токман? Он знает о происходящем?

— На Катю был заказ? — спрашиваю после затянувшейся паузы.

— Думаю, Шмелев лично ее шейху подсунул. Очень хотел отомстить за сына.

— Отомстить и навариться. Правильно понимаю? Как благородно…

Отец кивает и снова отводит взгляд. За последние полгода он сильно одряхлел. Потерял в весе, из дома почти не выходит, заткнул здесь охраной каждый угол. Даже вон не угрожает мне больше…

Похоже, моя игра выходит на новый уровень и где-то в тени прячется новый враг. Потому что папенька больше на устрашающее зло не тянет.

— Эта девчонка — твоя смерть, — бросает мне напоследок.

Замираю у двери, хотя на ручку пальцами уже давлю.

— Я уже давно умер, папа.

Выхожу в просторный холл второго этаже и, пока спускаюсь вниз, считаю охранников. На моем пути их встречается восемь.

По дороге домой звоню Токману с левого телефона и договариваюсь о встрече. Имен и адресов мы не называем. Обещаю лишь, что дам знак на днях, и сразу после разговора заряжаю своего человека передать Токману послание с местом и временем для встречи. Шпионские игры мне никогда не были по душе. Да и с Катиным отцом я всегда вел себя предельно сдержанно, но сейчас игра потеряла всякие правила. Поэтому приходится подстраиваться.