Попробуй меня разлюбить

— Рассказывай, я могила, — проводит пальцами вдоль губ.

— Сравнение так себе, — ставлю бутылку обратно на столик.

— Поссорился с девушкой? Вы же с Катей встречаетесь, да?

— Дружим, — осекаюсь. — Дружили. Я, она, у нее отец — генерал, Зоя. А мой — ты сама знаешь кто. Но сейчас даже не в этом дело.

— А в чем?

На пару секунд подвисаю, потому что ловлю себя на мысли о том, что еще никогда и ни с кем не говорил о Кате. Трепаться с пацанами — полный зашквар. А дома, дома никогда и никому не было до этого дела.

Еще раз пробегаюсь взглядом по Зое. Она молчит. Не перебивает. Ждет моего ответа и смотрит, смотрит, сука, с теплом.

Очередная вспышка отвращения уже заполнила желудок, выталкивая ядовитый сок по пищеводу.

Сочувствие от других всегда было для меня чем-то постыдным. Мне не нужно сочувствие, и понимание — тоже. Мне ничего ни от кого не нужно.

— Ни в чем, — резко вытягиваюсь во весь рост и не оглядываясь поднимаюсь к себе.

В голове все еще крутятся Катины признания. Я до сих пор слышу ее крики и надрывный плач. Перенимаю всю ту боль, что она хотела выплеснуть на себя. И эти чувства — они к земле прибивают.

Катина боль убивает. Ее страдания затягивают меня в воронку ненависти к себе.

Она меня любит.

Именно так она сказала.

Любит.

Меня.

Такое вообще возможно? Кто-то может меня любить? Искренне?

Я понимаю, что не любить Катю просто нереально. Она создана для того, чтобы ей восхищались, оберегали, любили.

А я…

Встаю под холодный душ, пытаясь смыть мрак последних часов, но тщетно. Катины слезы никак не выходят из головы.

Половину ночи кручу в руках телефон, размышляя, стоит ли позвонить. К четырем часам утра откладываю его на тумбочку. Не решаюсь. Поздно уже, плюс я просто до дикого ужаса боюсь ее игнора. Эти дни и так жил как на пороховой бочке, никак не мог понять, почему она меня избегает. Сегодня вот понял: из-за Ксюши. Я, честно говоря, даже лица ее не помню, но для Кати это все равно оказалось предательством…

Словами, блин, не могу даже описать того, что чувствую к Кате, это где-то на клеточном уровне.

Я определенно полный дебил, стоял там, блеял как баран, а нужно было говорить, даже через закрытую дверь. Орать о своих чувствах.

Сказать, что я тоже… Тоже ее люблю. Это невыносимо — молчать теперь. Совершенно невыносимо. Но поверит ли она? Простит?

* * *

Утро вторника по не обыкновению солнечное. Яркие лучики, согревающие землю, прямая противоположность моего внутреннего состояния. Мне настолько херово, что застрелиться хочется.

Шаркаю ногами по ступенькам, спускаясь к родителям. Они уже ждут в гостиной. Папа пьет кофе в рубашке и галстуке. Пиджак мирно висит на спинке стула. Папа максимально спокоен и уже готов выйти из дома, но покорно ждет нас.

Мама же бегает как электровеник. Вся на нервах.

Как только меня видит, сразу усаживает на диван, чтобы помочь подколоть кудри у висков.

— Катюня, я тебя умоляю только, если будешь пить вино, хорошо кушай, ладно? — наставляет, копаясь в моих волосах.

Папа давится смешком, возвращая чашку кофе на барную стойку, и мама тут же бросает на него взгляд, полный возмущения.

— Тата, какое вино? Ты думаешь, они выпросили отмечать на даче без родителей, чтобы попивать шампанское и устрицами закусывать?

— Ваня!

— Мамуль, — касаюсь ее руки, — я все поняла. Если пью, значит, хорошо ем.

— Отлично, — мама подкрашивает мои губы помадой и улыбается. — Вы с Даном не помирились? — переходит на шепот, поглядывая на папу.

После инцидента в нашем доме, когда я ревела белугой, а Кайсаров убежал отсюда как ошпаренный, родители слегка напряглись. Мама даже спать со мной легла, мы до двух часов смотрели сериал и болтали. Папа, к счастью, не вознамерился размазать Кайсарова по стенке, что уже очень хорошо.

— Нет. Он даже не звонил. И мы до сих пор не виделись. А я… Мне самой стыдно звонить первой. Я, наверное, была не права…

— Выше нос, котенок. И все-таки не понимаю, — цокает языком, — почему ты решила идти в юбке и гольфах? А как же платье? Это же последний звонок! Вы же с девочками договаривались.

— Постоять на линейке час я могу и в юбке, — пожимаю плечами, хотя на самом деле мне было просто не до платья, поэтому я отправляюсь сегодня в школу, как и все дни до этого, в форме. Разве что в более праздничной ее вариации.

Хотя я одна из тех, кто выпрашивал у директора послабление, чтобы появиться на последней линейке не в школьной форме, а коктейльном платье, а теперь вот предаю девчонок, выходит…

— Ох, выдумщица ты моя. Вся предвыпускная школьная суета, один раз бывает.

Получаю от мамы поцелуй в щеку и крепко обнимаю ее за шею.

Хотя если глобально, то наша линейка в красивых платьях действительно ограничится лишь вальсом и поздравлениями в школьном дворе. На время после линейки мы и правда уломали родителей, чтоб те отпустили нас потусить одних. Честно, особо против никто не был. Все эти тети и дяди жутко занятые, поэтому им лишь в кайф побыть в школе пару часов и свалить дальше зарабатывать свои миллионы.

Правда, вот моя мама расстроилась. Полвечера мне мозг полоскала. К счастью, папа был за наше с классом решение.

— Катерина, пиджак забыла.

— Ну какой пиджак, пап? — запрокидываю лицо к голубому небу, на котором ни тучки. — Жара такая.

Юркаю в машину и сразу хватаюсь за телефон. Пишу Тимохе, спрашивая, где он. Они с Аринкой за эти полгода все же начали встречаться. Только этот говнюк накосячил. После первой же ссоры чуть не оттр*хал нашу Яночку. Горе-одноклассницу, которая в этого дебила уже второй год влюблена.

Так что у брата сейчас тоже настроение на нуле, как и у меня.

Как только наш «Майбах» останавливается за воротами школы, взгляд моментально выхватывает из толпы Кайсарова. Все приехали с родителями, а он один. Сердце тут же сжимается. И плевать на любые обиды. Мое сердце не покрывается коркой льда, даже когда к нему подходит Ксюша, та самая рыжая гадина. Она улыбается, а потом он ей что-то говорит.

Ксюша меняется в лице, кивает и торопливо уходит. Мне кажется, что даже плачет.

Выбираюсь из салона и жадно хватаю ртом теплый летний воздух. Главное сейчас — улыбаться.

Мы сбиваемся в кучку с Азариными и Громовыми. Тим с Аринкой стоят с таким видом, как будто их чем-то сильно огрели по голосе. Бедные мои. Тоже мучаются.

На заднем школьном дворе выстраиваемся в линейку, не по росту, а по личным симпатиям. Кайсаров сам ко мне подходит и встает рядом.

Сердечко снова сжимается. Мы так близко. Я чувствую запах его туалетной воды, тепло, которое от него исходит, и медленно схожу с ума. Хочется заглянуть ему в глаза или просто посмотреть, украдкой. Но я не поворачиваю голову, фиксирую пространство прямо перед собой, а потом вздрагиваю.