Попугаи с площади Ареццо

— Мне жаль, Петра, что я вам не поверил. Это мерзко. Собственно, я вел себя как другие мужчины — не поверил в возможность насилия. Прошу вас меня простить.

— О’кей, о’кей.

Вим удивился такому великодушию. Чтобы он догадался о его причинах, Мег, которая сидела, уткнувшись носом в компьютер, сказала:

— В Интернете все только об этом и говорят.

— Вот видите! — с гордостью воскликнула Петра. — А в «Матен» выходит интервью со мной на целый разворот.

— На целый разворот? Ничего себе!

И Петра собралась уже спуститься к себе, причем лицо у нее было явно радостное.

— Петра, вам удобно в том жилье, которое вам отвели внизу?

— Отлично, милый мой, все отлично. — И на этой волне взаимных любезностей она добавила: — И знаете, милый, вы можете и дальше спать с домработницей, меня это абсолютно не смущает.

Тут она с непринужденным видом указала на Мег, сидевшую за спиной у Вима, — ошарашенный вид девушки показался ей весьма забавным, поэтому она расхохоталась и удалилась к себе.

Вим сглотнул слюну, затылок у него горел огнем, и он не смел оглянуться.

А Мег показалось, что она за мгновение прибавила в весе тонну. Значит, ее чувственные мечты с участием Вима были все-таки воспоминаниями, хоть и сдобренными алкоголем, но все же имеющими отношение к реальности. Она вздрогнула и не нашла ничего лучше, чем крикнуть вслед Петре:

— Я не домработница!

В тот день Мег и Вим старались держаться друг от друга подальше, и это оказалось непросто, потому что по работе им все время приходилось пересекаться. Они старались, по крайней мере, не разговаривать и не смотреть друг на друга.

В конце дня эти усилия привели к обратному эффекту: оттого что они не могли обратиться друг к другу ни словом, ни взглядом, в воздухе накопилось такое напряжение, что они были в состоянии думать только друг о друге, ощущая эти мысли как некую лучистую огромную сияющую помеху, затмившую все остальные дела.

В семь вечера Мег рассудила, что ей станет легче, если она уйдет домой. Вим скрывался на кухне, так что она зашла туда с ним попрощаться.

На стол была выставлена бутылка виски и два стакана. А рядом сидел Вим, подпирая голову рукой.

Она поняла и севшим от волнения голосом предложила:

— Выпьем немножко?

— Давно пора, — глухо ответил Вим.

С тех пор они не расставались ни днем ни ночью. Ночью они были любовниками, днем — просто коллегами. Ночное существование отделяла от дневного непререкаемая граница. Чтобы преодолеть ее, они пользовались двумя средствами: виски в подступающих сумерках и сон утром. Пройдя через эти шлюзы, Мег, которая ночью была неиссякаемым источником сладострастия, превращалась в усердную сотрудницу, а Вим, неукротимый эксперт по наслаждениям, снова становился почтенным директором галереи.

Как-то, когда вот-вот должно было стукнуть семь вечера и Вим рылся на полке в поисках бутылки бурбона, он чуть было не сломал эту систему, проговорив: «Неужели нам необходимо стать алкоголиками, чтобы спокойно пережить этот роман, а, Мег?» — но тут же осекся, показав Мег, что жалеет о сказанном, и вернулся к той роли, которая ему полагалась в это время суток.

Петра фон Танненбаум давала интервью направо и налево, была страшно занята собственной славой и не обращала на них никакого внимания. Ее запросы ограничивались тем, что время от времени Виму полагалось сопровождать ее на премьерах и вернисажах, чтобы поддерживать в умах людей представление о том, что они живут вместе.

Мег не выказывала никакого недовольства по этому поводу, общалась с Петрой отстраненно, скрупулезно выполняя все профессиональные обязанности, в ее поведении не было ни малейших проявлений ревности, она не протестовала, когда соперница уводила Вима, а сама совершенно не претендовала на роль официальной спутницы.

Вим был внутренне очень благодарен Мег за понимание, но все же это его удивляло. Как-то вечером, после второго бокала виски, не дожидаясь того состояния охмеления, которое требовалось им, чтобы перейти в состояние любовников, он уставился на Мег с озадаченным видом:

— Мег, а вам не мешает присутствие Петры?

— Ни в малейшей степени.

— Что, правда?

— Правда. Пока вы ее терпите, я тоже вполне могу ее потерпеть. И мне необязательно, чтобы наша с вами жизнь соответствовала каким-то формальным правилам.

Он восхищался этой выдающейся женщиной. Как обидно, что нельзя показаться с ней в обществе.

Наливая себе вторую порцию виски, Мег добавила:

— А Петра, бедная, мне так ее жалко…

— С чего бы это, Мег? Нет никаких причин жалеть Петру.

Вим решил, что в данном случае человечность Мег доходит уже до глупости. По поводу Петры можно было много напридумывать: находить ее прекрасной, возбуждающей, уникальной или — ядовитой, омерзительной, вредной и невыносимой, но чтобы жалеть?

И он помотал головой в знак несогласия. Мег настаивала:

— Нет, есть. Я видела лекарства, которые ей приходится принимать.

— Петре?

— Вы не обращали внимания, какие баночки она прячет в своих косметичках? Там далеко не только тональный крем.

— Мег, вы рылись в ее вещах?

— Да. Вы меня осуждаете?

— Да нет.

— После нашей второй ночи я, честно говоря, не удержалась и подобрала флакон от жидкости, которую она себе колет. И это было полезно, потому что теперь я понимаю ее куда лучше. Мой брат, врач, с которым я посоветовалась, объяснил мне, что это было. Бедняжка…

— Не понял.

— Она сделала себе операцию, но все равно ей приходится колоть гормоны. И это уже на всю жизнь. Когда знаешь, куда проще переносить ее манеры, ее желание быть самой красивой, блистать на глазах у всех, а главное, понятно, почему она отказывается от интимных отношений.

— Да о чем вы говорите?

— А вы не знали? Петра фон Танненбаум родилась мужчиной.

10

Она нашла мужа, но, к сожалению, муж этот был чужой. Но все равно она им дорожила и держалась за него как за свою собственность. Никакая девчонка его у нее не отобьет.

Вернувшись из Кнокке-ле-Зута, Ева решила, что ей пора выйти на тропу войны, устранить соперницу, а потом заново завоевать Филиппа.

На нынешнее утро была назначена решающая битва. Она встала в отличном настроении.