Попытка – не пытка
Шрифт:
– Нет, – жестко ответил он. – Если ты сейчас промолчишь, то очень скоро не ты меня, а я тебя потеряю. Поэтому говори. Я хочу знать, что ты думаешь.
Набравшись храбрости, я ответила:
– Это очевидно. Очевидно для всех. Ты угробишь тысячи людей. Причем многие из них будут специалистами высокого уровня. Частично ты осознаешь это, когда начнется война, во время которой мы потеряем миллионы жизней. Но потом будет новый виток репрессий. И снова будут расстрелы и аресты.
– По-твоему народ пропитан ненавистью ко мне?
– Ненавистью?! – рассмеялась я. – Пройдет четыре года, и солдаты будут
Я была уверена, что сейчас он перейдет к выяснению подробностей и мне наконец-то удастся сказать ему, для чего именно я пришла в 1937 год. Но, вопреки моим ожиданиям, он снова перевел разговор на другую тему:
– Сколько ты еще пробудешь здесь?
– Два часа.
– Но этого мало. Ты сможешь вернуться сразу, так, чтобы остаться со мной до утра?
– Увы, – сказала я, тяжело вздохнув. – Дома мне придется ехать встречать сына. Отпуск закончился. Мне опять надо работать. Поэтому у меня не получится приходить к тебе с такими интервалами, как ты порой требуешь. А если я появлюсь сегодня же, но после того как в моем времени пройдут сутки, ты будешь вне себя. Ведь так?
– Это правда. Тогда я буду ждать тебя здесь послезавтра в десять вечера. Сможешь?
– Да…
В назначенный срок таймер переместил меня в 2010 год.
Не удержавшись на ногах, я села на ковер и посмотрела на сильно исхудавшего Натаныча, который, несмотря на позднее время, сидел за монитором.
– Явилась? – спросил он, повернувшись в мою сторону. – Все? Безумие подходит к концу. Надеюсь, ты не забыла, что тебе скоро в аэропорт ехать?
– Понятное дело, помню! – Я взяла с дивана газету и помахала на себя. – Слушай, а почему так душно? Там что за окном, жара что ли?
Вместо нормального ответа я услышала дикий вопль:
– Да, там таки жарко!!! Очень жарко!!! Представь себе! И что теперь?! Мне прикажешь пойти и удавиться?!!
– Ты чего, Натаныч? – опешила я. – Перегрелся что ли?
Он вскочил и стал бегать из угла в угол:
– Это ты… Ты во всем виновата! Наговорила мне тогда чухни всякой про деревце под окном.
Я села на диван, и устало посмотрела на него:
– Ты в мое отсутствие умом тронулся, да? В чем еще я виновата? Какое деревце?
Он остановился и, как умалишенный, погрозил мне пальцем:
– Пока тебе не приспичило исправлять мир, мы нормально жили. Понимаешь, нормально! Все шло как по накатанному. Ну, не шиковали, конечно, но зато были мало-мальски спокойны и, кстати сказать, не ругались. Но тебя такая жизнь не устраивала!!! Категорически!!! Ты вдруг возомнила себя Мессией, решила, что призвана спасти Россию, поперлась в прошлое, а я, как идиот, стал плясать под твою дудку и начал писать шизофренические программы для оптимизации пространства. А потом, потом… – от переполнявшего его недовольства он сбивался и не мог четко выражать свои мысли. – А потом ты вместо того, чтобы соблюдать наш уговор и заниматься политикой, впала в разврат! Три недели, три недели ты провела по ту сторону реальности! Ничего вокруг не замечаешь! Даже не знаешь, какая погода стоит за окном! Вообще стыд всякий потеряла. Что там происходит
у тебя в нашем извращенном социалистическом прошлом? Чем там занимается твой гениальный Отец народов? В кровати с тобой валяется? Что он для страны делает? Что, ответь мне! Тридцать седьмой год, между прочим, на месте не застыл! И судя по датам, которые я ввожу в комп, время двигается, а значит, к стенке ежедневно ставят сотни человек. Ты, как дура, в любовь играешь, а он этим пользуется!Последние слова он буквально провизжал. А я схватилась за голову:
– Замолчи! Хватит орать на меня! Ты мне не исповедник, чтобы тут морали читать! И в конце концов, при чем тут жара?
Он в сердцах швырнул в угол какую-то попавшуюся ему на глаза книжку и неожиданно поразил меня признанием:
– Помнишь, ты сказала тогда, что мне как ученому не обойтись без экспериментов? Помнишь, да?!
– Что-то припоминаю. Кажется, в тот вечер ты еще говорил, что я, как Алеша Птицын, характер вырабатываю. Да… Да… Потом я и брякнула про то деревце, которое надо под окном посадить…
– Вот-вот! Именно после этого я и пошел у тебя на поводу. И на свою голову поставил-таки опыт. Протестировал свою итерационную программу. И что, что мы теперь имеем? Лесные пожары, массовые обмороки, дымовую завесу…
– То есть твоя программа не работает? – пытаясь хоть как-то разобраться в его словах, спросила я.
Натаныч снова стал мотаться у меня перед глазами:
– Работает! К сожалению, прекрасно работает! А вот та установка, за которую я от Алексея Николаевича благодарность получил, не пашет ни рожна!
– От какого еще Алексея Николаевича?
– От Косыгина, Косыгина! Неуч ты дремучая! – Он плюхнулся на пуф и, видимо устав от собственных криков, затих.
Я же, привыкнув за последние три недели раскладывать всю поступающую информацию по полочкам, стала рассуждать:
– Итак. Правильно ли я понимаю, что ты слетал куда-то в семидесятые годы…
– В 1974-й! – буркнул Натаныч.
– Допустим. Итак. Ты отправился в 1974 год. Каким-то образом проник к себе в лабораторию. Применил на практике то, что в те времена тебе разрешали исследовать только теоретически. А потом вернулся, быстренько запустил свою итерационную программу и сделал сказку былью?
– Да.
Я откинулась на подушки:
– И чего же ты тогда орешь? Все ведь прекрасно! Программа работает. Настоящее изменилось. А значит, когда я доведу дело до конца, мы осуществим с тобой все намеченное!
– А про жару ты не забыла? – Натаныч перешел на зловещий шепот.
– Ты ее что, навечно включил? – удивилась я.
– Нет… – Он нервно застучал ногой по стенке бюро. – Она кончится, когда там, в 1974-м, таймер сработает.
– Ага! У тебя, значит, пунктик на этих таймерах еще с семидесятых годов. Понятно. И когда же это произойдет?
– Через две недели. А скажи-ка мне, когда хоть какой-нибудь таймер у тебя в голове сработает и ты наконец-то о стране вспомнишь? А?
Я махнула рукой в его сторону:
– Не дави на меня, умоляю. Чуть-чуть еще подождем, и вот увидишь, все будет хорошо…
– Неужели? – Он вдруг сосредоточенно посмотрел на мои пальцы и с какой-то злой иронией в голосе спросил: – Это что у тебя такое? А? Уж не кольцо ли с бриллиантом?