Попытка Реквиема

Как ни крути, а без воспоминаний не обойтись²… Мне двадцать три года. Я тороплюсь жить, и видимо, поэтому всюду опаздываю. Передо мной целый мир, который я последовательно и жадно изучаю. Днем изнуряющая работа на заводе, где мне доплачивают за «вредность», но вязкое слово «усталость» мне еще незнакомо. Мне очень многое нужно успеть, заявить о себе в этом огромном суетливом мире, состоятся, добиться – одним словом оправдать свою жизнь. Вечерами меня поджидает знакомство с творчеством бывшего «самиздата» – Даниила Хармса, Аркадия Аверченко, Константина Вагинова, Артюра Рембо, братьев Стругацких, Станислава Лема, Александра Галича, стихами Русского зарубежья, (гениальные строки Бориса Поплавского скрашивают мое вечернее одиночество), и еще многими удивительными авторами. Кроме того, я открываю для себя огромный пласт запрещенной ранее музыки, нежно поглаживая купленные втридорога из-под полы пестрые виниловые пластинки с таинственными названиями – малый джентельменский набор: «The Beatles», «The Doors», «T.Rex», «ELP», «Creedence Clearwater Revival», «Bob Dylan» и т.д. Об этом времени замечательно скажет трагически погибший поэт Александр Башлачев: «Ведь биг-бит, блюз и рок-н-ролл околдовали нас первыми ударами…».

«Что не запрещено, то разрешено» – на дворе начало девяностых, окончательно рушится Великая страна, а, следовательно, рушится огромное количество запретов и вот уже в просторных залах Алтайского государственного университета, я с восхищением изучаю репродукции Сальвадора Дали и Константина Васильева. На всю страну неповторимыми шутками гремит талантливая сибирская команда КВН «Дети лейтенанта Шмидта», а «золотой» голос команды Виталий Гасаев поет в русской постановке рок оперы «Иисус Христос – суперзвезда». Это же целое событие! Целый мир не может ждать, и я тороплюсь, планы мои внушительны, в этом году мне предстоит поступление в институт, к чему я готовлюсь весьма обстоятельно. И пусть я пока пишу стихи только в стол, у меня есть самое главное – понимание друзей. Двадцать три года это вам не семнадцать, ты почему-то кажешься себе солидным мужчиной – ведь за плечами армия. В моей семье подрастает дочь и если и есть во мне страх, то только за ее будущее. Дни наполнены событиями, небо яркими красками и вдруг оптимизм начинает постепенно таять. С одной стороны в воздухе витает эйфория юной и горластой демократии – прекращается ссылка академика Сахарова, запоздало присуждают государственную премию Владимиру Высоцкому (наконец-то официальное признание), посмертно чествуют правозащитника (оказывается, у нас есть и такие) политзаключенного Анатолия Марченко, открыто поговаривают о новой Конституции. С другой… Люди вокруг начинают говорить на каком-то птичьем языке, все как один остро интересуются политикой. Вначале увлеченно, а затем уже и озлобленно до хрипоты граждане спорят на работе, на улице, в трамваях. Seditio civium hostium est occasion.³ Газеты пестрят ужасающими сенсациями о жизни кремлевских небожителей, которые на поверку оказывается всего лишь «дымовой завесой». Словарный запас пополняется непривычными словами, каждое из которых как плеть: «афганский синдром», «дефолт», «инфляция», «МММ», «ваучеры», «ГКЧП», «дефицит». С последним словом связана череда событий, по какому-то злому волшебству пропадают продукты в магазинах, их нет даже на складах, и вот уже, с изумлением я изучаю лежащие на ладони серые коротенькие бумажки – талоны на предметы первой необходимости: муку и сахар, табак и мыло. Происходит что-то непонятное, следствие деятельности «прорабов перестройки»: промышленность впадает в ступор, сотни людей разных возрастов и профессий остаются без работы. Грузчики, шоферы, продавцы, артисты, преподаватели, шахтеры, военные, профессора. Вскоре (а чем ты собственно лучше?) доходит очередь и до меня. Безденежье, безработица, безысходность. Страна пожинает первые кровавые всходы национализма: гремят Алма-Ата и Карабах.⁴ Как средство для выживания плодится спекуляция, появляются «челноки», частный извоз и платные туалеты, вокзалы оккупируют "напёрсточники", а остроумные журналисты моментально выдумывают слово – «лохотрон»⁵. Проходит совсем немного времени и вот уже цыгане у остановок торгуют совсем не жевательной резинкой или «палёной» водкой, на смену семимильными шагами идет «наркота». Правительство огромной державы постыдно клянчит деньги у Запада, но и держава в скором времени рассыпается как карточный домик. «Нет зверя свирепее, чем человек, если к страстям его присоединяется власть»⁶. Газеты сходят с ума, трубя о каком-то кровавом переделе собственности⁷, о криминальных разборках, но возможно это там, где-то в далекой и суматошной Москве. Это там царит вечная смута, это там разносят в клочья Белый дом залпами танковых орудий. Здесь же, в хлебосольной Сибири, этого просто не может быть, стрельба ночью совсем не стрельба, а просто хлопки простуженного автомобильного двигателя, ведь нельзя же озвереть в одночасье.

«Узаконенная проституция, простая кража имущества, кража со взломом, убийство, грабеж и разбой – для низших классов; тогда как изощренные хищения, скрытая и ловкая кража, умелая игра на человеческом скотстве, предательства и измены из тактических соображений, неимоверные уловки, наконец, все пороки и все подлинно доходные и элегантные преступления – все это ускользает от закона и остается монополией высших классов»⁸. Быть может, и так. Как само собой разумеющееся однажды я подметил много раз повторяющуюся, странную особенность простых рабочих людей: вначале они вполне искренне, до вдохновения боготворят шустрых политических лидеров, восходящих на Олимп, но уже через несколько лет начинают их люто ненавидеть. Что ж, мнение нынешних ведущих теоретиков о тех временах уже однозначно, и ничего положительного в этой оценке нет.⁹

…Утром, торопясь на работу люди практически не обращают внимания на сгоревший дотла коммерческий ларек (еще одно новшество), на полу которого лежит скрючившийся труп продавщицы. Незрячим можно быть очень долго, некоторым удается прожить с этим недолгий человеческий век…

Человеческая память избирательна, она может путать хронологию, ей не возбраняется ошибаться в датах. Время равнодушно стирает многое: забываются имена и лица людей, исчезают события, которые казались нам когда-то значимыми и неповторимыми. Быть может, поэтому вчерашнее суматошное время, кажется мне сейчас сплошным размытым ярким пятном. Но именно тогда я принял решение, которое определило мою жизнь, как бы претенциозно это, ни звучало. Устав от неопределенности, от «вселенского» хаоса (совершенный щенок в небе из радужных красок), я иду работать туда, где еще живет видимость порядка, туда, где (к великому удивлению!) ты оказываешься нужен. Мне крупно повезло, я был свидетелем благородства и подлости, у меня были отличные учителя, профессионалы своего дела и крепкая мужская дружба. Принадлежность к серьезному делу, разве этого мало? Иногда я с удовольствием просматриваю несколько серий из документального цикла «Криминальная Россия», но совсем не из любви к сенсациям или криминальным сюжетам, которыми сыт по горло. На черно-белых кадрах оперативной съемкой запечатлены еще совсем юные лица моих сослуживцев, моих товарищей. Даже сейчас, невзирая на приличный опыт, я удивляюсь тем людям, которые, невзирая на глухую неприязнь, и зачастую людское равнодушие действительно жили работой, вкалывали как проклятые, получали копеечную зарплату, но находили время для шуток и человеческих отношений (простите за ностальгию!), а главное, несмотря, ни на что, практически в одиночку, раскрывали преступления…

Уникальная возможность, на протяжении многих лет наблюдать, общаться, беседовать, интервьюировать лиц преступивших закон со временем автоматически превратилась в страсть к собирательству. Особенно если дело касалось, каких – либо письменных источников. Ведь ни для кого не секрет, что зачастую даже клочок бумаги, хранящийся в громоздком сейфе следователя, помогает осознать мотивы, пролить свет на умысел, предугадать преступное поведение… Начало этих записок родилось после моего знакомства с богатством человеческой фантазии. В первый год службы моя любознательность превращается в «глаза и уши»¹⁰, я впервые узнаю, о том, что предметы простой школьной готовальни могут служить отличным средством для крепления узеньких металлических отмычек – мой ровесник, молодой вор, коротая время в ожидании конвоя, снисходительно читает мне лекцию о сувальдных, ригельных и цилиндровых замках. Узнаю о том, что половинку «мойки», (Простите! – лезвия), можно носить под языком как средство защиты – в дежурной части со мной откровенничают скучающие проститутки, совсем юные девочки, попавшие под неожиданный рейд. Узнаю о чудодейственных свойствах вазелина. Да, да, не удивляйтесь! Разогретый на огоньке вазелин совершенно необходимая вещь в хозяйстве. Если вобрать его в инъекционный шприц, то можно вколоть куда угодно: в губы, в половые органы (для ощутимого увеличения размера), в казанки между указательным и средним пальцем. Образуется довольно оригинальная подушечка, весьма удобная для драк. Иногда (если переборщить) огненной дозы слишком много и тогда осложнение переходит на пальцы, они больше не гнутся. Получается вполне боеспособная рогатка. В девяностых годах, в маленькой поселковом городишке Алтайского края, был похоронен старшина милиции Александр Путонашенко, помощник участкового уполномоченного, сделавший вечером замечание группе пьяных подростков, и принявший мучительную смерть. Его попросту забили насмерть.¹¹ Убийцами оказались «домашние» мальчишки и лишь один из них засветился на «малолетке». Тело хоронили в закрытом гробу, по одной простой причине. Как вы думаете, куда пришелся удар вазелиновой рогатины? Все правильно – на глаза. Александр был моим сокурсником, стаж его работы составлял всего полгода…

Именно тогда я дал себе слово записывать все, что мне покажется важным. Дневниковые записи в основном рождались во время ночных бдений на суточных дежурствах, иногда по «горячим следам», если так можно выразиться. Детективных историй, в этой книге не будет, это рассказ о людях, которые с поразительной и страшной легкостью пополняют необъятные ряды пенитенциарных учреждений¹², разговор пойдет о Насилии, которое мне довелось видеть. Кроме того, Вам представится возможность посмотреть на мир глазами рецидивиста. Личности целенаправленной, сильной и практичной, с особым мировоззрением и совершенно иным взглядом на обыденные для нас вещи. Некоторые строки нелицеприятны для чтения. Но вот в чем парадокс – именно при живом соприкосновении с Криминалом приходит осознание подлинного, повседневного и подчас незаметного труда людей, стоящих по иную сторону баррикад. Людей, чье бескомпромиссное Противостояние преступности все еще позволяет искренне говорить о Совести….

Все описываемые события были в действительности. Имена участников судебных процессов: потерпевших и подсудимых изменены по особым соображениям. Одни еще живы и отбывают наказания в местах лишения свободы. Других уже не вернешь…

Глава 2

«Находка»

«Рассказывать о мире,

где живут рядом Добро и Зло…»

Леонид Енгибаров

2005 год

Служба участковых уполномоченных.

г. Киселевск, Кемеровская область

Все в этой жизни имеет свою историю. Забавно осознавать, что в городской мешанине, в чехарде широких улиц и тротуаров, увенчанных разноцветными светофорами, среди новомодных супермаркетов, среди стекла, бетона и пластика, где-то там, в глубине, почти на задворках, в косых лучах заходящего солнца притаились добротные серые здания эпохи Вождя всех времен и народов. Общепризнанный факт, что строили тогда с песней, с размахом и на века. Здесь, в тени деревьев, к месту и не к месту, понатыканы чудом сохранившиеся потертые изваяния марксиста, зовущего, в светлую и счастливую даль. Именно отсюда молчаливые свидетели колоссальных свершений неодобрительно взирают на нас, неблагодарных и суетливых потомков. Именно здесь царит связь времен, дремлют события достойные легенды. Сталинизм это всего лишь часть Апокалипсиса…

Когда-то давно, сюда на пустырь, на место будущей стройки, припылил обкомовский «ЗИС», а затем медленно вползли «пятитонки», заполненные высохшими, как сухие горошины людьми в полинявших на солнце мундирах. Ворочая лопатами, кирками и гружеными тачками, о чем они могли думать? Они, прошедшие маршем пол-Европы, солдаты победоносного вермахта, бесноватое племя, в упоении надрывавшее восторженные глотки: «Один народ, одна нация, один вождь!». Они, протащившие на плечах губительную идею о сверхчеловеке. Идея оказалась привлекательной, ее кровавые всходы мы пожинаем даже сегодня, в двадцать первом веке. Чтобы убедиться в этом, достаточно всего лишь включить телевизор… Чистокровные арийцы, потомки рыжего Барбароссы, велением Великого Кормчего, оказавшиеся здесь, в сибирской глубинке. Сегодня следы этих изломанных фигур затерялись в милом их сердцу фатерлянде, на погостах Померании, Баварии и Восточной Пруссии. Осталась лишь застывшая в камне память. Так или иначе, но невысокое здание, в котором я работаю, действительно строили немецкие военнопленные. Вкрадчивая история всегда намного ближе, чем нам кажется…

Рабочий день окончен давным-давно, а посему возвращаясь окольными путями, можно спокойно переговорить о том, что еще сегодня кажется очень важным, а завтра уже не вспомнится никогда. Не торопясь, мы идем в дежурную часть, где вскоре с громким скрипом откроются металлические двери оружейной комнаты и можно будет с легким облегчением сдать табельное оружие, предвкушая желанный путь домой…

Стокилограммовый, крепко сбитый мужчина, сжимая в крупной ладони пистолет, с удивительной энергией бежит по сугробам, по серому снегу, вниз, к маленькой городской речушке, которая не замерзает даже зимой. Именно туда уходит, извивается, прячется присыпаемая летящими с неба многоликими хлопьями, узенькая дорожка, на которой еле различимы отпечатки обуви. В такую пору темнеет довольно рано, но при свете одноглазой луны еще можно различить и ряд металлических гаражей, и хмурые погасшие пятиэтажки, в которых сладко засыпают, всхлипывают, улыбаются во сне люди, не подозревая о нашем вечернем марафоне… Человека, зовут Сергей Топильский. Участковый маленького заснеженного отдела. На секунду оборачиваясь ко мне, он что-то кричит, что-то очень злое, но что именно на бешеном ходу разобрать невозможно…

Мы наткнулись на нее совершенно случайно. Она лежит, в четырех метрах от входа в подъезд, и первоначально в полумраке кажется нам забытой, брошенной, кем-то куклой. Какие к чертям stigmata mortis, подходя ближе, подсознательно, мы уже понимаем, что девушка мертва. Ее голова повернута к бетонной стене дома, шерстяная кофта завернулась, приоткрыв плоский девичий живот, глаза ее закрыты, в одной из мочек отсутствует сережка. Ни драгоценность, нет, совсем простенькая блестящая бижутерия, о чем мы узнаем позже. Но именно эта деталь раз и навсегда врезается в память. Девушка лежит на спине и это обстоятельство крайне досадно, теряя драгоценное время, мы не сразу понимаем, куда пришлись ножевые ранения. Сергей грузно встает на одно колено и трогает ее за руку, затем за шею, опять за руку, затем, резко выпрямляясь, почти подпрыгивая, взрывает воздух самыми отборными и страшными ругательствами, которые приходят на ум… Причина таких эмоций в следующем – тело девушки еще хранит природное тепло. При таком морозе это означает, что прошло совсем немного времени, может быть всего десять-пятнадцать минут, и нечеткие следы, уходящие от тела в сторону пустыря, могут принадлежать только нападавшему.