Попытка возврата: Попытка возврата. Всё зависит от нас. По эту сторону фронта. Основная миссия

– Генрих, перестань, а то не довезем.

Глянув зрячим глазом в сторону второго и оценив его габариты, подумал – хорошо еще этот по мне не топчется. Немец был здоров, как лось. Размер сапога, торчащего возле моего носа, наводил на грустные размышления. Тем временем мы продолжали катить по длиннющей крымской степи. Машину сильно трясло и лежать на дне кузова было неуютно. Правда, мысли устроиться поудобнее я отмел как оппортунистические. И так все болит, а начну копошиться, еще и на орехи добавят. Через час грузовик, взрыкнув напоследок мотором, наконец остановился. Гнусный Генрих, ткнув меня ногой, рявкнул:

– Эй, Иван! Давай, выходи!

Я с самым несчастным видом, кряхтя и охая, вывалился из кузова, восхищаясь сам себе, насколько хорошо стал понимать немецкий. Правда, пока как тот узбек – все понимаю, сказать не могу, но это явный прогресс по сравнению с летом прошлого года. Пока ворочался на земле, пытаясь встать на ноги, шестеро фрицев, попрыгав следом, пинками и тычками придали мне направление в сторону большой мазанки. Вообще, все вокруг было похоже на зажиточный хутор. Штук пять домиков, несколько больших сараев и масса деревьев. Пахло, как и положено пахнуть в деревне. Подгоняемый резвящимися охранниками, взлетел по крыльцу и очередной раз приложился головой. На этот раз о дверь, что вызвало приступ хохота у немчуры. Ну, это понять можно. Отходняки у них после боя. Живые остались, да еще и пленного отловили, чего ж не радоваться? В мазанке меня уже ждали. Сухой, подтянутый обер-лейтенант с вытянутым крысиным лицом и какой-то хмырь, явно из местных. Причем этот хмырь был настолько похож на Сталлоне, что я, раззявив рот, потрясенно вылупился на него, за что заполучил еще раз по почкам от вездесущего Генриха. Пунктуальные солдаты выложили на стол перед обером все, что натырили у меня по карманам. Включая пачки денег, инстинктивно заныканные мной у денежного языка. Потом все очистили помещение. Остались только лейтенант, переводчик и двое конвоиров. А после этого начался допрос. Сталлоне был за переводчика. Переводил он, правда, своеобразно. Через каждые несколько фраз обязательно добавлял от себя хвалу Гитлеру-эфенди. Вот же хорек – липкие лапки! Ты еще офицера в задний карман лобзни, для полного счастья. Смотреть на лебезящего Рембо было неприятно. Еще очень сильно затекли руки, туго стянутые веревкой. А беседа с фрицами текла своим чередом… В начале допроса я несколько покочевряжился, за что был слегка бит. И вот теперь просто горел желанием сотрудничать с властями.

– Господин лейтенант! Я хоть и в войсковой разведке служу, но советскую власть тоже воспринимаю с трудом. Если вы сохраните мне жизнь, то готов еще предоставить очень важные сведения, по поводу готовящегося наступления под Севастополем.

Крысообразный фриц сначала отнесся к моим словам скептически, но я вешал лапшу в лучших традициях. Вроде бы узнал об этом случайно, когда ходил к земляку-связисту в штаб. Там, мол, стенки в здании тонкие, и пока земляк ходил за закуской, услышал разговор двух наших командиров. Правда, точную дату не знаю, но зато они называли направления. И если доблестный офицер Германии гарантирует оставить мне жизнь, то я готов показать на карте, где это все будет происходить. М-да… Размазывая слезы и сопли, рассказывал о массе детей, остающихся без кормильца. О том, как злобные командиры выпихнули меня из машины, чтобы я прикрывал их отход, угрожая в противном случае, если сразу сдамся, уничтожить семью. Обер глядел на меня с брезгливостью, но потом расстелил на столе карту и приказал развязать. Так кажется, что в общей паскудности пойманного меня, его больше всего убедили бабки, в количестве двух пачек, лежащие на столе. Про них пришлось тоже рассказать. Как мое начальство захватило в плен полковника с деньгами, и как он геройски отстреливался. Правда, ни в кого не попал и был сам убит. Нет, нет! Не мной! Его застрелил командир группы. А потом мы нашли деньги, и командир забрал их себе. Я только чуть-чуть успел незаметно взять… Когда мурашки в руках перестали бегать бешеными бизонами и я смог держать карандаш, мы склонились над картой. Только начал обрисовывать план вымышленного наступления, как во дворе послышался шум мотора. Потом там взлетел гомон голосов, затихший после команды «Смирно!».

Через минуту в дверях картинно появился высокий фриц в генеральском мундире. Все сразу вытянулись. Обер вообще аж приподнялся на носочках в порыве служебного рвения. Я на всякий случай тоже встал смирно, не зная, чего можно ожидать от этого чина. И откуда он здесь, на обычной базе фельдполиции, мог появиться? Генерал с деловым видом принял доклад лейтенанта, а потом заинтересовался мной. Крысомордый объяснил, мол, это русский разведчик. Взят в бою и обладает ценными сведениями. Летеха, изгибаясь, указал чину на карту. Тот, подойдя к столу, напялил монокль, и пару минут разглядывал карандашные линии. Потом фыркнул, сказав что-то вроде:

– Какая чушь!

И выпрямившись, подошел к окну. Постоял, покачиваясь с пятки на носок, а потом, повернувшись к обер-лейтенанту, приказал меня упаковать заново. Дескать, заберет пойманного разведчика с собой. Обер отдал приказ, и со связанными руками я опять был запихнут, на этот раз в броневик, стоящий во дворе. Потом, когда БТР дозаправили и солдаты набрали воды в канистры, мы крохотным кортежем покатили по степи. Впереди генерал на белом коне, то есть на крытой легковушке, а за ним броник с охраной. Снова пришлось сидеть на холодном полу, потому как на сиденье не пустили. Солдаты в количестве шести человек сначала пялились на меня, а потом завели разговор. Говорили, как и все армейцы, о доме, о бабах и о жратве. Вспоминали какого-то Гельмута, который обожрался консервированными сливами и теперь дристал дальше, чем видел. О том, что среди татарок попадаются довольно симпатичные, правда, совершенно дикие бабы, но украинки все равно лучше. Говорили о хорошей природе Крыма и о том, как замечательно было бы здесь получить себе надел на побережье после войны. Сидя тихой мышкой в углу и выглядя совершенно сломленным, я допиливал метательным ножом остатки веревки. Этот самый ножичек – с кольцом вместо ручки, у меня так и не нашли. Да и мудрено было его нащупать в брючном шве. Тем более на заднице. Ну, не совсем, правда, на заднице, чуть выше, но обыскивающий меня его пропустил, забрав только брезентовый ремешок штанов, который прикрывал нож. Ехали уже минут двадцать, когда я допилил веревку и теперь ждал, пока руки обретут чувствительность. Вообще чувствовал себя на удивление хорошо. После дневных побоев другой бы пластом лежал, а у меня даже глаз заплывший открылся. Все-таки классная вещь – повышенная регенерация. Пошевелив плечами, подумал, что ждать дальше – стремно. Опять ведь можем до какой-нибудь фрицевской части доехать. И снова начнутся приставания местных контрразведчиков. Оно мне надо?..

Ну, начнем, пожалуй! Я выдохнул сквозь сжатые зубы и, не вставая, нижним хватом метнул нож в дальнего фрица. На возврате руки въехал локтем в нос ближнему. Потом, качнувшись на коленях, пробил кулаком в горло еще одному. Только тут оставшиеся трое начали слегка шевелиться. Один хотел влепить мне прикладом, но не преуспел. Перехватив винтарь, я перенаправил его удар, и приклад влетел в голову автоматчику, сидевшему напротив. Дернув оружие обратно, стволом ткнул в глаз его хозяину. Тот моментально отвлекся, прижав руки к поврежденному месту и упав на пол. А вот на последнего пришлось прыгать из очень неудобного положения. Этот гад уже был готов к стрельбе, и его автомат смотрел в мою сторону, правда, сильно подпрыгивая вместе с БТР на кочках. Блин! Впервые, пока летел к последнему автоматчику, лично увидел эффект растянутого времени. Видел, как собачка под его побелевшим пальцем продавливается, видел расширившиеся глаза и прыгающие губы немца. Кажется, увидел даже пулю, вылетающую из ствола, и тут все кончилось. По лопатке как плетью стегнуло, а я врезался в последнего фрица, и мы брякнулись вместе, возле заднего борта. Не обращая внимания на боль в спине, двумя ударами добил стрелка и повернулся к водителю. Тот сидел, уронив голову на руль. Похоже, что пуля, царапнув по мне, досталась шоферу. Вот ведь как бывает. Считай, подфартило. Хмырь за рулем был в моем плане самым слабым местом… Добив по пути ганса, держащегося за глаз, в два прыжка подскочил к водиле. Готовченко. Даже контрольного делать не надо. Все мозги на стекле перед ним. А БТР как шел так и шел, по прямой.

Со словами: «А куда он на хрен, из колеи денется?» я перевалил труп назад и, усевшись на его место, поддал газу. Легковушка успела уйти метров на семьдесят. Там, похоже, короткой очереди, чуть не прибившей меня, не услышали и продолжали катить как ни в чем не бывало. Как бы ее тормознуть? Там ведь кроме генерала только его адъютант и шофер. Можно, конечно, без затей остановиться и лупануть из пулемета. Загвоздка в том, что я не видел, где сидит генерал. Если исходить из армейских замашек, то старший машины сидит рядом с водителем. Но это же целый генерал. Обычно они сидят по-барски – сзади. Где же он, гад, расположился?! Ошибиться очень не хотелось. На фиг мне нужен еще один высокопоставленный труп? И соображать надо быстрее… Толком ничего не надумав, я начал давить на клаксон. Гудеть пришлось где-то с минуту, прежде чем легковушка начала сбавлять ход. Вот и славненько! Слегка обогнав ее, я в боковую амбразуру увидел генерала, сидящего на заднем сиденье. Вот и славно, трам-пам-пам! Из «люгера», добытого у заваленного мною унтера, в два выстрела оставил генерала в одиночестве. Несмотря на возраст, этот фриц оказался очень резвым. Мигом сообразив, что дело запахло жареным, он достал пистолет и начал стрелять в ответ. Я, периодически высовываясь из БТРа, поощрял генерала к быстрому расходу патронов, считая про себя выстрелы. Пять, шесть. Уй, блин! Чуть не попал – ворошиловский стрелок! Пуля пройдя впритирку к голове, шевельнула волосы. Семь, восемь! Работаем!

Вымахнув из-за укрытия, я пузом проехал по крыше машины и, брякнувшись на землю, распахнул дверь с противоположной стороны. Очень вовремя. Реактивный лампасник уже вгонял в пистолет новую обойму. Нырнув в салон и ухватив руку со стволом, бережно, можно даже сказать, нежно пригладил фрица кулаком по лбу. Бил очень осторожно, много ли старичку надо? Правда, на старичка немец совершенно не тянул, но, на всякий случай, тут же проверил пульс у обмякшего генерала. Фу-у-ух! Живехонек, родимый! Прислушиваясь, нет ли машин на дороге, связал ценного языка. Потом галопом заскочил в БТР и отогнал его метров на пятьдесят за кучу камней. Вернувшись к машине, оценил маскировку. Поганенько, конечно, но сразу в глаза не бросается. Бросив на заднее сиденье пулемет, извлеченный из бронированного гроба, перетащил фрица вперед, по пути выкинув тела водилы и адъютанта в придорожные чахлые кустики. А вот теперь ходу!..

Полчаса – полет нормальный! За это время успел умотать с места захвата километров на двадцать. Уже совсем стемнело, и пришлось включить фары. Светили они препогано. Мало того, что были синего цвета, так еще и заклеены черной бумагой, с узкой прорезью. Ну да фиг с ним! Главное свалить удалось! С фестивальным настроением я катил в сторону побережья. Там скалы, там лес, если что – хрен найдут. Катил и от избытка чувств пел:

То неслись, то плелись, то трусили рысцой,И болотную слизь конь швырял мне в лицо.Только я проглочу вместе с грязью слюну,Штофу горло скручу и опять затяну…

К этому времени пленный очнулся и теперь пялился на меня. Ну гляди, гляди. Для надежности еще в самом начале я его и к креслу примотал, так что теперь нежданной пакости не будет. Повернувшись к фрицу и оскалившись во весь свой уже щербатый рот, пропел прямо в его испуганно отпрянувшую физиономию:

Очи черные, как любил я вас.Но прикончил я то, что впрок припас,Головой тряхнул, чтоб слетела блажь,И вокруг взглянул и присвистнул аж!

Блин! Увлекся и чуть не слетел с дороги. Судя по выпученным глазам генерала, Высоцкий и мой стиль вождения произвел на него неизгладимое впечатление. Во всяком случае, сидит, не дергаясь и не вякая. А еще через час дорога стала – полный отстой. Тут только на лошади, наверное, рассекали до меня. Не дорога, а просто направление. Но зато отчетливо пахнет морем. Выскочив за очередной поворот, чуть не сверзился с крутизны. Пародия на грунтовку кончилась, и вниз вела еле заметная в свете фар тропинка. Я вылез из машины и пошел разведать путь. Если проехать вверх еще метров сто по прямой, то там вообще обрыв прямо в море. А вот если по тропинке, то непонятно где она заканчивается. Не видно – темно слишком. Но показалось, что внизу мелькнул какой-то огонек. Не электрический, а как от свечки – красноватый. Интересно, кто тут сидит? Про татар-рыболовов я не слышал, остается предположить, что это все-таки русский поселок. Хотя никакого поселка вообще-то тоже не видно… Ладно, будем посмотреть. Проехав до края утеса, остановил машину возле обрыва. Здесь у нас будет конечная. Вытащив из машины генерала, я его стреножил и полез за портфелем, в который до этого еще не удосужился взглянуть. Так, что тут у нас? Карты в большом количестве, несколько запечатанных пакетов и мешочек. Ух ты! В мешочке лежали отобранные у меня вещи. Даже бабки щепетильные фельдполицаи себе не оставили. Все деньги тут. Распихав свое по карманам и навьючив на плечо пулемет, снял машину со скорости и начал толкать ее в обрыв. Хорошо пошла! Легковушка булькнула в скалы, торчащие из воды, с лязгом, но без взрыва. Ну да, это только в голливудских фильмах упавшая машина обязательно взрывается, а в жизни фиг там. Просто корежится, и все. Потом, подойдя к сидящему немцу, снял с него фуражку и, смяв ее в кулек, пальцем показал, чтобы он открыл рот. Вот тут лампасника прорвало. Правда, он не вопил, но шипел очень эмоционально, глядя из-под нависших бровей:

– Я генерал Ганс фон Зальмут! И требую обращаться со мной согласно моему званию! Если уж вы взяли меня в плен, то должны знать, что я теперь попадаю под все пункты Женевской конвенции.

Ах ты ж сука! Как наших пленных расстреливать, то ни о какой конвенции не вспоминаете! Видно, у меня сильно выражения лица поменялось, потому что генерал торопливо добавил:

– Я даю честное слово офицера, что не буду кричать или звать на помощь!

Ладно, хрен с тобой. На всякий случай, пригрозил, что если он вякнет, то я его даже не убью. Вырежу язык, выколю глаза и перережу сухожилия на руках и ногах. В таком виде и брошу, а сам свалю. Будет потом поклонник Ницше на одни таблетки работать. У фрица, судя по всему, было хорошее воображение. Побелев, он только кивнул, и мы пошли к тропинке.