Попытка возврата. Тетралогия

— Огонь!

Пулемётчики упали сразу, ещё несколько человек тоже. А остальные просто залегли и начали стрелять в ответ. У пограничников, помимо винтовок и одного ППД, было ещё два пулемёта Дегтярёва с круглым диском-нашлёпкой наверху. Я первый раз в жизни увидел, как он стреляет. Это было нечто. Такое впечатление, что своим лязгом пулемёт заглушал даже грохот выстрелов.

И что мне сейчас делать? Оружия нет, из пальца не стрельнешь. Приходится, лишний раз не подставляясь, просто посматривать за обстановкой. Зараза! Очередной раз, высовывая голову из окопа, заполучил в глаза целую горсть земли от пули, попавшей в бруствер. Метко стреляют, сволочи. Да и что-то много их стало. Огонь с той стороны явно усилился — к месту боя подтянулись остальные гансы, похоже, наплевав на изучение остатков заставы.

* * *

Тихо. Ни выстрелов, ни грохота. Было слышно, как чвиркают какие-то лесные птицы. Достаточно высоко поднявшееся солнце ощутимо припекало. Сильно воняло сгоревшим порохом и ещё чем-то кислым. Немцы уже с полчаса тихарились в лесу. Видно, обдумывали, как нас половчее взять. Хотя, скорее всего, засылали хелпы старшим братьям. Это тем, у кого стволы побольше или броня потолще. Хорошего от такого молчания ждать не приходилось. Когда они на нас навалились, я уж подумал, всё — капут. Наиболее прыткие фрицы подбирались так близко, что добрасывали до нас свои гранаты на длинных ручках. Удобная, кстати, вещь — далеко летит. Но таких выскочек довольно быстро или отстреливали, или отгоняли. А они всё пёрли и пёрли. Погранцы же молотили изо всех стволов. Гулко хлопали винтовки, их солидно поддерживали два «дегтяря» по флангам. Единственного ППД, с которым таскался комсорг, исполняющий обязанности замполита заставы, на этом фоне почти не было слышно. Правда, вначале я не мог понять, противник падает, потому что в него попали или он просто залёг. А потом как-то раз, и всё! Прозвучал свисток, и напор атаки резко ослаб. Услышав свист, удивлённо высунул нос из окопа и наблюдал, как немцы организованно откатываются к лесу. То есть получается, их командир принял решение и вместо того чтобы, надсаживаясь, орать, дунул в свистелку, тем самым дав приказ на отход.

Бой длился минут двадцать, но устал за это время, как будто вагоны разгружал. Хотя я-то в нём как сторонний наблюдатель участвовал. А вот фрицам пришлось побегать и попрыгать вволю. Да и у наших бойцов гимнастёрки были мокрые. М-да… Организм во время такого выкладывается полностью и, несмотря на мощный выброс адреналина, человек всё-таки быстро выматывается. Это только в кино можно часами идти в атаку и вести бой, а в реальной жизни вон как получается… Наверное поэтому даже тридцатилетний в армии считался достаточно пожилым. А уж сорокалетний — это вообще глубокий старик, и дальше обоза или техобслуги их старались не посылать. Они бы просто физически не выдержали такого темпа. Хотя, конечно, на войне случалось разное, бывало, и пенсионеров из ополчения в бой кидали. Но это больше от дурости и отчаяния.

А немчики, после свистка своего рефери, отошли к опушке и там затеяли нездоровую возню.

«Пум! Шшихх! Бах!»

Ага. Вот и миномёты. Калибр, судя по всему, поменьше, чем у советских, скорее всего, миллиметров 70–80. Во всяком случае, если по звуку судить. То ли дело наш полковой — 120-миллиметровый. Он долбает так — уши отклеиваются. И бьёт издалека, из-за укрытий. У немцев таких «самоваров» пока нет. Гораздо позже, натерпевшись под тяжёлыми минами и захватив в Харькове документацию, они к сорок третьему году его скопируют. А пока, выходит, развлекаются с этими. Дальность выстрела у этих коротышек была вполне приличная, но за спиной у миномётчиков был лес, поэтому они расположились на опушке, за кустами. И судя по деловой суете, возникшей там, скоро пристреляются и потихоньку ухлопают всех, кто сидит сейчас в окопах. Что-что, а миномётчики у немчуры всегда были классные. У нас сейчас двое убитых и ещё пятеро раненых — это за время прошедшего боя. А через полчаса фрицы без потерь подойдут к позициям и добьют тех, кого мины не добили.

— Приготовиться к атаке! — Старлей, выкрикнув команду, взял винтовку и отвёл затвор, проверяя патроны.

— Ты что творишь? — подскочив к командиру, дёрнул его за плечо. — Там же пулемёты! В пять секунд всех положат, и крякнуть не успеете.

Я как-то даже разочаровался в Сухове. Надо же такое придумать. Вон ведь эти сраные миномётчики. Их же видно, хоть и за кустами ныкаются. Бери и отстреливай. Далековато, но можно!

— А что, здесь сидеть и ждать, когда всех положат? — Сухов повернул ко мне закопчённое, грязное лицо и зло выпятил челюсть.

— Вон же они, стреляй — не хочу! — Я даже начал подпрыгивать от негодования, на минуту забыв то, что для меня кажется хоть и трудным, но выполнимым, для них — просто нереально.

— Не достать их там. Нет у нас снайперки, и даже для неё далеко.

Мы говорили очень тихо, да и мины бухали, заглушая разговор, поэтому командир и не дал сразу по башке за подрыв своего авторитета, а просто отпихнул меня, уже готовясь выскочить из окопа.

— Я достану! Дай ствол!

Вырвав из рук опешившего Андрея винтовку и мельком оглядев её, припал к брустверу. Так, дальность на максимум, дышать ровнее и, вообще, как там дядя Саша учил? Слиться с оружием, ствол просто продолжение взгляда, а я и есть пуля, куда захочу, туда и попаду. Бах! Есть один. Бах! Есть второй. Бах! Фигурка подносчика, закрутившись волчком, упала. Один расчёт миномёта выбит подчистую за каких-то десять секунд. Вообще-то, конечно, было тяжело. Миномётчики торчали далеко, на грани моих возможностей, но я их сделал. И винтовка хорошая. Не СВД, конечно, современная, а СВТ — самозарядка Токарева. И чего её хаяли все? Капризная, дескать, и ненадёжная. Зато бой отличный и затвор дёргать не надо. Следи только за газовым регулятором и чисти вовремя. Хотя в РККА пехота всегда была или из деревень, или, что ещё круче, из аулов. Для них мотыга — это уже вершина человеческой мысли, а тут регулятор, ещё и газовый. Мозгов не хватало разобраться с оружием, вот и ругали его.

Я тем временем начал сокращать второй расчёт. Они стояли неудобно — ещё дальше первого и под углом. Поэтому чаще начал мазать. Но потихоньку дело двигалось. Щёлк! Патроны кончились. Кто-то сунул в руку полную обойму, и я, вогнав её в приёмник, продолжил стрельбу. Немецкие фигурки вдалеке как-то сильно заволновались. Забегали, начали залегать. Видно, только сейчас дошло, что их нагло отстреливают. Кто-то пробовал окапываться, но землекопов я тоже безжалостно изничтожал. Потом начали оттаскивать миномёты и их пострадавшие расчёты в лес, за пределы видимости. Ню-ню. Неужели лопухнутся? Надеюсь, они достаточно разозлились, чтобы принять неправильное решение… Есть! Из леса опять начало бумкать. Сделать они успели ещё выстрелов пять, как в кронах деревьев, над их позицией, мы заметили разрыв. Ха-ха три раза. Ну кто же в лесу стреляет? Там деревья, ветки. Вот одна из мин, только взлетев, и зацепила за что-то.

Всё. Стрельба прекратилась. Стало тихо. Я, отлипнув от бруствера, повернулся и протянул винтовку Сухову, который смотрел на меня круглыми глазами.

— Нет, парень! Оставь её у себя!

Старлей подвинул винтовку назад, не переставая меня разглядывать и как-то ошарашенно улыбаться. Видно, сильно его пробрало такое сольное выступление.

— Где ж ты так стрелять наловчился, а? Кто бы мне рассказал, не поверил в жизни! Я сам призы получал за меткую стрельбу, но чтобы ТАК стреляли — и не слышал!

Он покрутил головой, всё ещё находясь под впечатлением.

— А это у меня семейное.

Я ухмыльнулся и продолжил:

— Ты лучше думай, что дальше делать будем. Немцы сейчас настучат своему начальству, что здесь их обижают, и за нас возьмутся всерьёз. Надо отсюда уходить. И чем быстрее, чем лучше. Ведь те две роты, что переправлялись, сейчас где-то недалеко. А нас давило не более полуроты, ты сам видел.

Меня, после того как разделались с миномётами, стал остро заботить вопрос эвакуации. Действительно, если сержант говорил, что на нашем участке будет до двух рот (а это человек двести), то где же остальные? Мы пока видели пару взводов — не больше. Понятно, что у каждого свои задачи, но уж на уровне «рота — батальон» можно перегруппироваться как хочешь и в быстрые сроки. Так что, пока мы тут трындим, вполне возможно, остальные потеряшки быстрым темпом заходят к нам с тыла, от того лесочка, что за окопами. Поэтому я опять обратился к Сухову:

— Слушай, командир. Какие у вас нормативы для подхода подкрепления существуют?

— Полчаса. Это из отряда. И ещё в течение часа должны подойти линейные части.

Старлей вздохнул и стиснул челюсти. Видно, и его терзали смутные сомнения, что всё идёт как-то не так. Ну, правильно. Мы тут уже часа четыре валандаемся. И в общем-то всем понятно, что если немцы опять попрут, то будет туго. А если попрут в обновлённом составе, то есть ротой, тогда трындец. Не удержимся. М-да… Попробую ненавязчиво дать совет командиру:

— Вообще, если считать, что застава пошла в атаку, то вы все уже лежите во-о-он там, в поле.

Я показал, где бы лежал личный состав после самоубийственной атаки.

— И что? — Сухов мрачно посмотрел на меня, потом смягчился и спросил: — Что ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, пока фрицы репы чешут, надо уходить в сторону расположения отряда. Или ближайшей воинской части. Здесь мы уже явно своих не дождёмся, а если немцы против нас хотя бы броневик пустят, сам понимаешь… Ведь ружей противотанковых у тебя нет?