Попытка
Шрифт:
Труднее всего было снимать эпизоды в помещениях. Коптящие фитили в чашах с топленым салом, сколько бы их ни было, дают слишком мало света даже для самой чувствительной пленки. Майк вышел из положения, отрегулировав камеру и свой аппарат так, что каждый кадр экспонировался секунду. Этим объясняется поразительная четкость и глубина резкости, которая достигалась сильным диафрагмированием. У нас было сколько угодно времени для того, чтобы выбирать наиболее интересные эпизоды и ракурсы. Нам не нужны были знаменитые актеры и хитроумное оборудование, нам не приходилось снимать по нескольку вариантов
В конце концов мы отсняли примерно восемьдесят процентов того, что ты видел в законченном фильме, склеили и устроили просмотр, упиваясь тем, что нам удалось сделать. Мы даже не рассчитывали, что конечный результат окажется таким блистательным. Хотя фильм еще не был смонтирован и озвучен, мы уже видели, что создали прекрасную вещь. Мы сделали все, что могли, а худшее еще было впереди. Поэтому мы послали за шампанским и сказали блондинке, что у нас праздник. Она хихикнула.
– Но чем вы там занимаетесь?
– спросила она.
– Торговые агенты просто не дают мне покоя, им обязательно хочется выведать, что вы делаете.
– А вы отвечайте, что не знаете, - посоветовал я, открывая первую бутылку.
– Я так и говорю. А они считают меня дурочкой.
Мы все трое посмеялись.
Майк сказал задумчиво:
– Если мы будем устраивать такие праздники часто, нам бы следовало обзавестись настоящими бокалами.
– Их можно было бы хранить в нижнем ящике моего стола, - радостно подхватила блондинка и мило сморщила нос.
– Я ведь первый раз в жизни пью шампанское, если не считать свадьбы одной моей подруги. Но там я выпила всего один бокал.
– Налей ей еще!
– предложил Майк.
– Да и мне тоже. А что вы сделали с теми бутылками, которые унесли домой в прошлый раз?
Она хихикнула и покраснела.
– Папа хотел их откупорить, но я сказала, что вы велели приберечь их до особого случая.
– Ну, это как раз и есть особый случай, - сказал я, закидывая ноги на ее стол.
– Выпейте еще стаканчик, мисс... А как ваше имя? Не люблю официальности в нерабочие часы.
– Но ведь вы и мистер Лавьяда выписываете мне чек каждую неделю! обиженно воскликнула она.
– Меня зовут Руфь.
– Руфь... Руфь...
– я покатал это имя на языке вместе с пузырьками шампанского и решил, что оно звучит очень приятно.
– А вас зовут Эдвард, а мистера Лавьяду - Мигуэль, ведь так?
– и она улыбнулась Майку.
– Мигель, - улыбнулся он в ответ.
– Старинное испанское имя. Обычно сокращается в "Майк".
– Передайте мне еще бутылку, - попросил я, - и сократите "Эдварда" в "Эда".
Она передала.
К тому времени, когда опустела четвертая бутылка, мы уже знали о ней все: двадцать четыре года, белая, незамужняя, любит шампанское.
– Но мне все-таки хотелось бы знать, чем вы там занимаетесь с утра до ночи, - добавила она, надувая губы.
– А иногда всю ночь напролет...
– Ну, - заплетающимся языком сказал Майк после некоторого размышления, - мы там снимаем. Можем и вас снять, если вы хорошенько попросите, - закончил он, подмигнув.
–
Мы снимаем модели, - перебил я.– И так, что они выглядят как настоящие.
По-моему, это ее несколько разочаровало.
– Ну, теперь все понятно, и я очень рада. А то я подписываю все эти счета из Рочестера и не знаю, за что они. И это меня беспокоило... Нет, в холодильнике есть еще две.
Всего две - шампанское ей явно пришлось по вкусу. Я спросил, что она думает об отпуске. Оказалось, что она пока еще не думала об отпуске. Я посоветовал ей подумать, потому что мы через два дня уедем в Лос-Анджелес, в Голливуд.
– Через два дня? Но ведь...
Я поспешил ее успокоить.
– Мы будем платить вам по-прежнему. Но неизвестно, сколько мы там пробудем, а какой вам смысл сидеть тут, ничего не делая?
Шампанское уже ударило нам всем в голову. Майк что-то тихонько напевал себе под нос. Руфь протянула мне последнюю бутылку.
– Я сберегу все пробки... Нет, нельзя - папа устроит скандал: с какой стати я пью с моими нанимателями?
Я сказал, что раздражать папу - очень плохо. Майк спросил, зачем говорить о плохом, когда у него есть одна очень хорошая мысль. Мы заинтересовались - чем больше хороших мыслей, тем веселей.
– Мы едем в Лос-Анджелес, - объявил Майк.
Руфь и я кивнули.
– Едем работать.
Мы опять кивнули.
– Едем работать в Лос-Анджелес. А кто там будет вести нашу корреспонденцию?
Ужасно. Кто будет вести пашу корреспонденцию и пить шампанское? Печальная история!
– Нам придется нанять кого-нибудь вести нашу корреспонденцию. А вдруг это будет не блондинка? В Голливуде блондинок нет. То есть настоящих. А потому...
Я уловил его блестящую мысль и закончил за него:
– А потому мы привезем в Лос-Анджелес хорошенькую блондинку, чтобы она вела нашу корреспонденцию.
Ах, какая это была мысль! Бутылкой раньше она бы скоро потускнела, но теперь Руфь засияла, а мы с Майком ухмылялись до ушей.
– Но я не могу! Я не могу уехать через два дня...
Майк был великолепен.
– Почему через два дня? Мы передумали. Едем сию же минуту.
Руфь была ошеломлена.
– Сейчас? Прямо сразу?
– Сию же минуту. Прямо сразу, - неумолимо заявил я.
– Но...
– Никаких "но"! Сию же минуту, прямо сразу.
– Мне нужно взять платья...
– Купите на месте. Таких, как в Лос-Анджелесе, нет нигде. А теперь звоните в аэропорт. Три билета.
Она позвонила.
– Папочке позвоните из аэропорта.
В Лос-Анджелесе мы отправились в отель, трезвые, как стеклышко, и сильно пристыженные. На следующий день Руфь пошла покупать гардероб для себя и для нас. Мы сообщили ей свои размеры и дали достаточно денег, чтобы ей легче было переносить похмелье. А мы с Майком взялись за телефон. Потом позавтракали и сидели, сложа руки, пока портье не позвонил, что нас желает видеть мистер Ли Джонсон.
Ли Джонсон оказался энергичным человеком высокого роста, не слишком красивым, привыкшим говорить кратко и деловито. Мы сообщили ему, что предполагаем сделать фильм. У него загорелись глаза. Как раз по его части.