Порнограф
Шрифт:
Надо признаться, что дедушка русской фотографии сработал добросовестно — в моих руках оказалась подробная биографическая справка на некого господина Берековского: когда и где родился, как учился в школе, какое высшее учебное заведение закончил и в каком году, состоял ли в КПСС, был-не был, привлекался или нет, на ком женился, какого любовника и как имеет по вторникам, а какой имеет его по четвергам; а также родные детишки, любимые увлечения, грешки и слабости, членство в одной из партии демократического толка. И еще: трудится наш герой на банковской ниве. Генеральным директором коммерческого банка «Дельта» (название условное), его тело постоянно охраняется шестью головорезами. По тайному списку входит в десятку самых богатых людей республики.
— Да, — задумался я. — Такого на арапа не возьмешь.
— Это ваши проблемы, Иван милейший Павлович, — поднимался старый папарацци из-за столика. — Повторяю: играете с огнем, можно подсмалить бейцала, мой юный друг. — Отмахнул ручкой на прощание. — Будет интерес, шарите через известных вам людей…
Мы раскланялись и старенький уличный фотограф похендыкал к своему рабочему месту. Вместе с капиталом, на который можно было прикупить дачный участок в Барвихе (4 га) и выращивать там длинноствольные огурцы да морозостойкие помидоры, чтобы после их полного полового созревания употреблять для здоровой и правильной пищи, укрепляющей сердечную мышцу.
Эх, и почему я такой честный малый, вручил бы дедку два доллара, ему бы хватило до конца его полнокровного существования. Нет, нельзя рисковать по такой безделице. Думаю, коль мы пришли за помощью в мир нам незнакомый и скрытый от глаз обывателя, то лучше не нарушать его законы. Хотя, как известно, у нас все законы, что дышло, куда Царь-батюшка, хмельны очи, повернет, туда и вышло.
Мы живем по своим законам, вот правда жизни нашего чудного народца. Такую он иногда вывернет душевную азиатскую потребность, что вся ухоженная и чистенькая пруссачья Европа от испуга пустит стыдливый пук.
И это правильно. Что можно ожидать от первой в мире страны по всевозможным мыслимым и немыслимым экспериментам? Мы первые везде — по морозам, нефти, лесу, водки, политическим партиям, государственной порнографии, кровопусканию и всеобщему распидяйству.
У нас взрываются атомные электростанции, уходят камнем в холодную бездну океанские секретные субмарины с ядерной начинкой, дотла сжигаются в газовом пламени пассажирские поезда, постоянно проводятся народные игры по обмену карманной наличности, знаменитый балет «Лебединое озеро» П.И. Чайковского демонстрируют по ТВ исключительно в дни путчей, национальный позор показывают всему миру, чтобы тот воочию убедился в меткости и боевой готовности гвардейских танковых соединений, и так далее.
Словом, все народы мира и Европы, пока слегка потравленные нашим мирным атомом, затаив дыхание, с напряжением ждут, что ещё им преподнесет уму непостижимое наше азиатское раздолбайство. И они, безусловно, правы в своем жалком, мещанском геце, то бишь страхе. Мы — страна неожиданных, иногда самых нелепых и диких событий с точки зрения цивилизованного бюргера, жизнь которого размерена, как дорожная разметка на скоростном бетонном бане Бонн-Кельн, как теплое пиво по утрам, как скунсовый шнапс по вечерам и добропорядочная, плановая эякуляция по выходным дням. Скучно живете, господа.
То-то у нас — то ли бунт зреет, то ли дымок гражданской войны вьется, то ли выборы, которые хуже смерти, то ли Пушкинская культурная декада на целый год по Высшему соизволению… Как тут не вспомнить великие строки: «И все тошнит, и голова кружится, И мальчики кровавые в глазах… И рад бежать, да некуда!.. Ужасно! Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.»
Вот что касается меня, то совесть моя чиста, как слеза младенца. Повторяю для тех, кто ещё не потерял веру в принципы демократического, блядь, централизма и справедливости. Я и мои друзья вынуждены жить в предлагаемых условиях. Мы водимся по законам этого жестокого мира, мы бы их отменили, да у нас нет народных мандатов на это. Мандаты у других, кто вполне удобно приткнулся ракушкой к днищу нашего современного лайнера, идущего полным ходом к своей закономерной гибели. И выбор
у нас мал: либо глотать пирожки с пустыми обещаниями и делать вид, что ими сыт, либо воплощать свою мечту в явь…На этой мысли я поднялся с ненадежного стула и прежде, чем продолжить прогулку, оглянулся на фонтан, близ которого нес свою трудовую вахту Ося Трахберг. Фонтан-то был и дети ковыляли вокруг него, ловя искусственный бриз ладошками, были пенсионеры, одурманенные солнцем и последними новостями с политических фронтов, а вот уличный старый папарацци отсутствовал.
А был ли дедушка, спросил я себя и похлопал по карману. К сожалению, был: вместо кредитоспособных ассигнаций имелась бумага, пустая для несведущего. Опытный конспиратор действовал отлично: лучше провалиться сквозь землю, чем покоится в ней в качестве брикета.
Вздохнув по причине бренности нашего бытия, я побрел вниз по Тверской. Васильковая мгла висела над Манежной площадью, развороченной до основания, как брюшина безнадежного больного. Что за наказание: у нас всякий государственный член мечтает оставить о себе память. В памяти народной. Такой вот, прошу прощения, менталитет. Сначала ударно строят, потом таким же образом взрывают, затем вновь воздвигают, чтобы с энтузиазмом стереть в известковую пыль, потом опять… и так до бесконечности.
Какая-то беспредельная порнография духа, которую понять человеку со стороны невозможно.
Скоро я обнаружил себя у знакомого здания. Ба! Преступник явился на место преступления? Улица была заставлена автомобильным стадом. В дубовых дверях Думы замечалось столпотворение — у депутатов выдался обеденный перерыв и каждый из них, видимо, торопился скушать заслуженно отработанную кремлевскую сосиску. У кареты «скорой помощи» суетилась бригада в белых халатах. Боже, какое несчастье; кажется один из народных слуг занеможил, обожрамши. И случился с ним крепкий, как наш амбарный замок, запор.
Непроходимость — она, сука, не признает депутатского иммунитета или кремлевской неприкосновенности. Ей все равно в каких кишках организоваться бамбуковой пробкой. И вот везут в ЦКБ несчастного кремлевского мечтателя, синюшного такого, точно он не рупор, к примеру, дум царевых, а опечаленная, бритая, куриная тушка из USA, вырванная горячими ветрами дружбы из глубокой заморозки времен Великой депрессии (1929–1932 гг.).
Эскулапы Центральной клинической больницы, безусловно, специалисты отличные, если зарежут, то с профессиональными улыбками и качественно. То есть навсегда. Однако иногда и они теряются перед всевельможным пациентом. С импортной курой в жопе, образно выражаясь. Такого касторкой не ублажишь. А пилюли? Что пилюли? Химия, от неё известно, что синее. И, кажется, все пациент готов к отходу в мир иной, поскольку отказался от отечественного «ноу-хау», которым пользовались ещё в эпоху Золотой орды, когда заостренный дрын использовали в качестве самого надежного лекарственного средства. Но тут, как небесная Божья благодать, — указ по всея Руси великой: а назначить придворного, понимаешь, трубадура послом на Мавританию, или там в Тель-Авив, или к черту на кулички. От такого отечественного благословения и радости кремлевский пациент выпуливает бамбуковую пробку, как пулю, в лоб пассивной медицине и, дрепеща, улетает служить на теплые во всех отношениях острова. Хор-р-рошо!
Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Островов для всех желающих покинуть родную сторонку не хватит. Проще всего сбежать от нужд собственного народа. А кто будет живодерские реформы для него проводить? (Понятно, что реформы называю условно.) Кто будет заниматься проблемами первоначального накопления капитала? Понимаю, трудно и опасно. Ничего не спасает — ни бронированные автомобили, ни такие же бронированные затылки, ни бронежилеты, ни двери из танковой стали № 1999-бис и прочие приятные, но иллюзорные атрибуты защиты. Какая-нибудь пчелка калибром 5, 45 мм прожжужит у вашего ушка, сочно спрыснутого поутру «Star-1» из г. Парижа и вот вы уже стартуете в незнакомое…