Порнограф

— «Порнограф»? — переспросила. — А что — мне нравиться. Я бы такую книжку купила. Про нашу, как понимаю, жизнь. Везде и всюду, — отмахнула рукой в открытое окошко, — «порнуха». В широком смысле этого слова.

— Будешь моим редактором, — решил я. — А то, не дай Бог, угодит мой нетленный труд в нежные SS-ские ручки какой-нибудь рафинадной мадамулечки, доказывай после, что не рыжий. И сам себя не секвестировал.

— Сегодня рыжий цвет самый модный, — заметила Александра. — А твоя кастрация будет только на пользу общему делу.

— Нет, только не это, — скукожился за баранкой.

— Надо, Ванёк, надо! — и «клацала» пальцами близ моего причинного места.

За столь беспечным трепом мы подкатили к жилому дому, хорошо знакомому. Мне. Стоял тот дом, напомню, почти на самом Садовом кольце и комнаты с окнами выходящими на окольцованную магистраль были похожи на камеру пыток. И провел я в такой камере лет пять. Думаю, после этого мне не страшны ни Лефортово, ни Бутырка, ни прочие лечебно-санаторные учреждения.

Чтобы не травмировать собой бывшую тещу и Асоль, я притормозил авто на углу дома — дети на роликах выписывали кренделя, и среди них была моя дочь, тепличный лопушок. С помощью мобильного телефона я установил связь с квартирой Цырловых и сообщил о своем прибытии. И скором убытии в ЦПКиО имени М. Горького. Получив «добро», проклаксонил — на крякающие звуки прикатила вся детская ватага. Окружила дедушку советского автомобилестроения, будто бронтозаврика, пробудившегося из глубин мезозойской эры.

— Па! — несказанно удивилась Мария. — Ты купил такую старую машинку?

— Это тети Саши, — открыл дверцу. — Садись и знакомься.

— О боже! — проговорила Александра. — Я уже тетя.

— А я на роликах, — вспомнила Мария.

— Ничего, Маша — машина наша, — сказала «тетя».

— А вы папина новая жена? — спросил непосредственный ребенок, удобно угнездывающийся на заднем сидении.

— Я?.. — запнулась Александра. — Я папин друг.

— Друг?

— Сердечная подруга.

— Ааа, — проговорила дочь. — Хорошо! — И принялась отмахивать руками малолетним «роллерам», тянувшимся за нашей колымагой.

Что тут сказать: наши дети все видят и понимают; с ними лучше вести себя на равных, иначе можно попасть впросак. Когда наш «бронтозаврик» покатил по Садовому, я перевел дух и поинтересовался здоровьем дедушки. По мнению дочери, тот слопал трехдневные бабушкины пирожки, потом прочитал газетку и ему сделось худо. На это я банально заметил, что обжорство и чтение прессы к добру не приводит.

— А деда сказал, что ты шалопай, — вспомнила Мария. — Это кто?

— Тетя Саша лучше знает, — ответил я. — Да, тетенька?

Александра закатила глаза от возмущения, но была вынуждена объяснить, что «шалопаем» называют того, кто все на свете путает и шалит, точно маленький ребенок. Тогда это про папу, вздохнула дочь, огорчив тем самым меня. Как говорится, устами младенца…

Хотя, если настоящие события начнут разворачиваться в том же криминальном духе, будет не до шалостей и шуток. Какая может быть шутиха, когда над ушами поют прощальную песни пули, а тела счастливчиков делятся на молекулярные частицы при химических реакциях в тротиловых шашечках.

Пока я рассуждал на тему нашего трагифарсового бытия, «Победа» скатилась с горки Крымского моста.

— О, карусель! — закричала дочь. — Приехали, еханы-палы!

Да уж, приехали, зачесал с яростью перегретый затылок: ребенок, видать, брал от меня не только все хорошее.

Культурный же отдых нам удался, благодаря материальной поддержки тети Саши. По-моему, у тех, кто определил цены на аттракционы, не было собственных детей или они не любили чужих.

— Ничего, прорвемся, — заявила Александра, и они вместе с Марией дали своим душам порезвиться.

Глядя на верчение бесконечных каруселей, у меня закружилась голова, а мужественным астролетчицам хоть бы хны — летают. Чтобы не упасть в фонтан, я сел в тенек лип и замечтался о том прекрасном денечке, когда, имея полный чемодан шуршащей «зелени», мы втроем пустимся в путешествие к теплым песочным отмелям, горбящимся в океанских просторах. Заковыка лишь в одном сцапать чемоданчик. Или коробку из-под бумаги для ксерокса. И вперед — в рай.

Есть даже доброволец, мечтающий отдать мешок с американской «капустой» взамен на личное благополучие. Дело остается за малым — добыть «товар», способный его захватить до нервной дрожжи в членах. Можно предъявить фотокарточки, где он занимается гимнастикой с депутатом, да цена им копейка в базарный день. Коль в стране правит бал его величество Порнуха, то охальными вещдоками мало кого удивишь. Разве что законопослушного обывателя, пока ещё не привыкшего к таким откровенным издержкам демократического времечки. Ныне, когда голая жопа тоже стала аргументом в игрищах политического истеблишмента, то козырять ею следует в последнюю очередь.

Что там говорить, широко шагает по республике порнография как тела, так и духа. И уже трудно понять, кто из нас больше порнографичен развратная, как шлюха, власть или мы, граждане, к ней приспособляющиеся?

Восторженный голосок дочери привлекает меня — мчит, родной, на роликовых коньках, рассекая угловатым и подвижным корпусом горячий воздух. Капли пота на юном и чистом лбу…

— Класс! — закладывает дерзкий вираж. — И тетя Саша классная!

— Полет нормальный? — я тоже радуюсь, но сдержанно, сочувствуя приближающей Александре. — Этот день тетя запомнит на всю жизнь.

— Жизнь продолжается, — отвечает отважная воздухоплавательница, покачиваясь. — В следующий раз прыгнем с вышки, — и показывает на длинную стрелу крана, с платформы которого любители острых ощущений имеют гарантированный шанс махнуть в пропасть, чтобы после нескольких сумасшедших секунд полета обвиснуть обкакавшимся коконом на эластичном тросе. Вниз мозгами к твердолобой планете.

— Не, — пугается ребенок. — Я ещё жить хочу. — И гонит к тележке с мороженым, пользуясь удачным стечением обстоятельств.

Покупаем пломбиры, от них тянет далекой заснеженной зимой. У выхода сидят фотографы с маленькими медвежатами. У зверей мелкие и внимательные брусинки глаз; в них таится тишина леса, прощальный рев мамы-медведицы, звук огненного грома, запах гари и горя…

— Па! Я хочу с мишками, — требует дочь. — Какие хорошенькие, — и тянет к ним ладошки. — Сфотай меня с тетей Сашей?

— Тяпнет, — предупреждает фотограф.

— А сколько прокат топтыжек? — интересуюсь. — И чтобы не тяпали.

Проблема решается за полцены, и я запечатлеваю своим «Nikon» прекрасное мгновение: двух любимых и дорогих с лесными зверюхами.

К сожалению, праздники имеют свойства заканчиваться. Возвращаемся к прогретой, как примус, «Победе». Ребенок плюхается на сидение и заявляет, что не хочет возвращаться домой.

— Почему?

— Там скучно-о-о и бабушка все кормит-кормит.

— Не мороженым? — уточняю.

— Кашами, — признается дочь, — ненавижу манку, вот.

Тогда я прошу тетю Сашу провести разъяснительную беседу о том, что у каждого человека есть свои обязательства перед родителями, друзьями, родиной, наконец.