Порочные круги постсоветской России т.1
Шрифт:
Происходила массированная дискредитация профессиональных сообществ, обессмысливание деятельности профессионалов» [15].
Рассмотрим подробнее, как происходил процесс демонтажа общности промышленных рабочих.
Утрата профессиональной общности промышленных рабочих как угроза деиндустриализации России с ее выпадением из числа индустриально развитых стран — особая проблема. В советском обществоведении образ этой общности формировался в канонических представлениях классового подхода марксизма, с небольшими добавлениями стратификационного подхода. Рабочий класс представлялся носителем некоторых прирожденных
В советской государственной системе «группа уполномоченных представителей» рабочего класса каждодневно и успешно давала театральное представление «социальной реальности», в которой рабочие выглядели оплотом советского строя — сплоченной общностью с высоким классовым самосознанием. В действительности и советские историки, и западные советологи, и неомарксисты уже накопили достаточно материала, чтобы увидеть под классовой риторикой революции совсем другое явление, нежели планировал К. Маркс, и совсем иные социальные акторы. Рабочий класс России был еще проникнут общинным крестьянским мироощущением, которое и определяло его «габитус» — и мировоззрение, и образ действий в политической практике.
Н.А. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал: «Марксизм разложил понятие народа как целостного организма, разложил на классы с противоположными интересами. Но в мифе о пролетариате по-новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным, реакционным классом» [16].
В советский период этот «рабоче-крестьянский народ» совсем утратил навыки классового мышления и практики (в понимании марксизма) и оказался совершенно не готов противостоять политическим технологиям постмодерна, разработанным уже на основе трудов А. Грамши, Ж. Деррида и П. Бурдье. Антропологическая наука, изучавшая культуру традиционного общества, за послевоенное время сделала огромный скачок, найдя подходы к разборке и сборке общностей разных типов. Советские рабочие с их «классовым сознанием» выглядели перед идеологической машиной перестройки, как воины Судана против англичан с пулеметами. 149
149
В 1898 г. под Хартумом отряд англичан, вооруженный 6 пулеметами «Максим», уничтожил 11 тыс. суданских воинов, потеряв убитыми 21 человека.
Рабочие и стали бульдозером перестройки, который крушил советский строй. О тех, кто сидел за рычагами, здесь не говорим. Б.И. Максимов, изучавший социологию рабочего движения во время перестройки и реформы, дает периодизацию этапов, которую мы изложим вкратце.
• Первый этап. Активное участие рабочих в действиях по «улучшению» советского строя под знаменем социализма и с риторикой идеологии рабочего класса:
«Рабочие не были инициаторами перестройки, но достаточно активно включились в движение: участвовали в развитии хозрасчета, в выборах руководителей, в деятельности Советов трудовых коллективов (СТК). При этом действовали обычно в составе трудовых коллективов, организаций с представленностью разных социальных групп (не было необходимости выделяться, обособляться) и в рамках царившей “социалистической” идеологии… Важнейшим фактором их активности являлась сохранившаяся, хотя и официозная, идеология рабочего класса, декларировавшая высокий статус рабочих и предписывавшая “быть в первых рядах”».
• Второй этап. Переход от лозунга «улучшения социализма» к критике советских порядков без отказа от «социализма» в целом: «Рабочие включились и в это движение, пожалуй, даже с большей энергией, чем на предыдущем этапе, а также совершили разворот в своих ориентациях и действиях. При этом действия рабочих не выходили за рамки критики
отдельных сторон существующего строя, не были направлены на “преодоление социализма” в целом, хотя рабочих и использовали в качестве “взламывателей” “административно-командной системы”…Парадоксальным образом, главным фактором социальной активности рабочих оставалась классовая идеология, не дававшая в то же время ответа на вопрос о коренных целях борьбы; но это противоречие вроде не замечали… Стоит отметить еще одно парадоксальное обстоятельство — при том, что положение рабочих оставалось относительно благополучным (по крайней мере, по сравнению с последующими этапами), оно оценивалось низко. Это говорит о значении субъективного восприятия».
• Третий этап. Рабочие поддержали реформу пассивно («молча»): «Они приняли участие в одобрении приватизации (на собраниях, посредством подписных листов), в приобретении ваучеров и покупке акций, в первых акционерных собраниях, в получении доли собственности в иных, не акционерных, образованиях. Здесь они выступили в роли соисполнителей преобразований, спускаемых сверху. В дальнейшем, в кардинальных реформах они были сугубо объектами изменений, могли только протестовать против них. Практически никакого сопротивления — ни индивидуального, ни коллективного, организованного — не существовало. Политическую оценку происходящих перемен рабочие, оказалось, неспособны были дать; за прежнюю систему они не держались, новая не пугала ввиду незнания ее и непонимания того, что происходило. Рабочие как бы “проворонили” общественный строй, отвечающий их интересам».
• Четвертый этап. Кардинальный переход к протесту против новых порядков: «Положение рабочих ухудшилось практически по всем параметрам, в некоторых отношениях, можно сказать, катастрофически. Соответственно, недовольство стало всеобщим; к недовольству примешивалось возмущение “большим обманом”.
Странно, но рабочие не протестовали прямо против сокращений, низкого уровня оплаты труда, ухудшения его условий, состояния социального страхования, “обманной” приватизации и т. п… Рабочие, как и другие социально-профессиональные группы, находились под гипнозом формулы о прогрессивности и даже неотвратимости (необратимости) реформ, приватизации… Лишения обычно воспринимались как неизбежные, почти как стихийные бедствия. Одним из главных субъективных факторов был “новый страх“… Противостоящий рабочим субъект на этом этапе растекся, принял нечеткие формы “реформаторов”, органов власти, редко — своего руководства».
• Пятый этап. Рабочие оказались в положении наемных работников капиталистического производства, избавившись от иллюзий соучастия в собственности (и акций). Прогнозируются протесты местного значения, возможно, разрушительные, но не революционные, ввиду отсутствия классового сознания [17].
Из всего этого видно, что ни на одном повороте хода событий в нашем кризисе рабочие не выступили как исторический субъект, как общность, сплоченная развитой информационной и организационной системами, адекватной рыночному обществу. Системы, которые ее скрепляли и придавали ей силу, могли существовать только в обществе советского типа.
Первый удар, нанесенный всей общности советских рабочих в целях ее демонтажа, состоял в ее дискредитации. Приведем большую выдержку из работы О.А. Кармадонова:
«В периоды глубоких социальных трансформаций реестры престижных и не престижных групп могут подвергаться своего рода конверсии. Группы, престижные в спокойные времена, могут утратить таковое качество в ходе изменений, а группы, пребывавшие в социальной тени, выходят в центр авансцены, и возврата к былому не предвидится.
Собственно, это и есть трансформация социальной стратификации в дискурсивно-символическом аспекте. Понятие “социальной тени” использовано здесь не случайно. Поощрения в данном типе стратификации включают, прежде всего, объем общественного внимания к группе и его оценочный характер. Общественное внимание можно измерить только одним способом — квантифицировать присутствие данной группы в дискурсе массмедиа в тот или иной период жизни социума. Полное или частичное отсутствие группы в дискурсе означает присутствие ее в социальной тени. Постоянное присутствие в дискурсе означает, что на эту группу направлено общественное внимание.