Порочные круги постсоветской России т.1

А общий вывод из этого исследования 2005 г. весьма жесткий: «Приведенные данные фиксируют очень важное обстоятельство — ни перестройка сама по себе, ни последовавшие за ней либеральные реформы, ни социальные трансформации сегодняшнего дня не смогли создать в России той общественной “среды обитания”, которая устроила хотя бы относительное большинство населения» [20].

Вернемся от перестройки к восприятию населением приватизации.

В обзоре результатов общероссийского исследования «Новая Россия: десять лет реформ», проведенного в конце 2001 г. Институтом комплексных социальных исследований РАН под руководством М.К. Горшкова [18], говорится: «Проведение ваучерной приватизации в 1992-1993 гг. положительным событием назвали 6,8% опрошенных, а отрицательным 84,6%».

Даже разгон Верховного Совета России с расстрелом из танков здания в октябре 1993 г. не вызвал такого возмущения: его оценили «скорее положительно» 26%, «скорее отрицательно» — 38,3% и «безразлично» — 35,6%.

Таким образом, в 2001 г. общественная оценка приватизации подавляющим большинством населения была негативной. От неопределенности 1992-1993 гг. большинство населения России сдвинулось к молчаливой ненависти в отношении центральной акции всей реформы — приватизации под прикрытием обмана.

Пройдем дальше по оси времени. Вот сравнение результатов двух исследований — 1998 и 2003 гг. Предмет — «отношение к кардинальным реформам, социально-экономическим переменам, которые произошли в нашей стране с начала 90-х годов. Важнейшая из них — приватизация общественной собственности» [21]. Метод — измерение толерантности жителей Москвы — специфической выборки контингента, в наибольшей степени приверженной ценностям рыночной реформы.

Автор, профессор РАГС В.М. Соколов, пишет: «Уровень толерантности москвичей виден из ответов на вопрос “Нужно ли в судебном порядке пересмотреть итоги приватизации, проводившейся в нашей стране с 1992 по 2000 гг.?” 32% уверены, что “обязательно нужно”. “В какой-то мере, может быть, и нужно” — 33; “не нужно” — 18; затруднились с ответом — 17%.

То есть, 65% горожан не только отрицательно относятся к прошедшей в нашей стране приватизации, но и выступают за ее полный или частичный пересмотр. Столь же нетерпимо отношение москвичей к основным авторам и исполнителям данных реформ: Е. Гайдару, А. Чубайсу, другим активным деятелям, проводившим социально-экономические реформы 90-х годов (свободные цены и т. д.)… 33% относятся отрицательно, так как “они принесли России больше вреда, чем пользы”; 30% высказались резко отрицательно, считая, что “надо судить за их дела”.

Неоднозначные установки москвичей были выявлены в результате изучения отношения населения города к очень богатым людям в России. 10% респондентов ответили: “Уважаю в любом случае”; 29% — “Уважаю, но только в том случае, если богатство получено честным путем”; 21% — “Не уважаю, так как в России нельзя получить большое богатство без обмана, мошенничества, присвоения общественного добра”; а 24% ответивших считают, что обязательно надо в судебном порядке рассмотреть деятельность всех российских миллионеров, каким способом они разбогатели.

Таким образом, низкий уровень толерантности к богатым характерен для 45% опрошенных, терпимое отношение — почти 40%. По сравнению с данными опроса по аналогичной проблеме, проведенного в 1998 г., толерантность москвичей в этом отношении заметно выросла. Пять лет назад только 5% опрошенных уважали богатых людей и почти 60% требовали той или иной репрессивной меры по отношению к ним» [21]. 162

Социальные последствия приватизации. Десять лет наблюдений за последствиями приватизации позволили социологам выявить ряд явлений, которых массовое сознание в хаосе 1990-х гг. не фиксировало и не включало в образ, создаваемый в ходе «культуральной работы» двух сторон баррикады. Вот некоторые элементы реальности, которые были означены и ассимилировались общественным сознанием. Это прежде всего осознание неизбывности того типа массовой бедности, которую породила приватизация как лишение половины населения «дивидендов», получаемых им от общенародной собственности.

162

Заметим, что ответ «Уважаю, но только в том случае, если богатство получено честным путем» вряд ли можно трактовать как свидетельство толерантного отношения к богатым — никто из них не предъявил и не предъявит справки о том, что «богатство получено честным путем».

Н.М. Римашевская пишет: «“Устойчивая” бедность связана с тем, что низкий уровень материальной обеспеченности, как правило, ведет к ухудшению здоровья, деквалификации, депрофессионализации, а в конечном счете — к деградации. Бедные родители воспроизводят потенциально бедных детей, что определяется их здоровьем, образованием, полученной квалификацией. Социальные исследования устойчивости бедности подтвердили эту гипотезу и показали, что люди, “рождающиеся как постоянно бедные”, остаются таковыми в течение всей жизни…

Возникла категория “новых бедных”, представляющих те группы населения, которые по своему образованию и квалификации, социальному статусу и демографическим характеристикам никогда ранее (в советское время) не были малообеспеченными. Все специалисты пришли к выводу о том, что работающие бедные — это чисто российский феномен.

Драматичность ситуации состоит в том, что две трети детей и одна треть престарелого населения оказались “за порогом” социальных гарантий, в группе бедности. Между тем, основная часть пожилых людей своим прошлым трудом обеспечила себе право на, по крайней мере, безбедное (по “новой метрике”) существование, а с бедностью детей нельзя мириться, так как она несомненно приводит к снижению качества будущих поколений и, как следствие, — основных характеристик человеческого потенциала нации» [22].

Известно, что приватизация промышленности непосредственно ударила по производственному персоналу предприятий и прежде всего по рабочим. Они — главный объект социального воздействия этой части реформы, причем воздействия системного, вплоть до деклассирования. Вот оценка этого воздействия: «С наступлением кардинальных реформ положение рабочих ухудшалось, притом практически по всем параметрам, относительно прежнего состояния и в сравнении с другими социально-профессиональными группами работников. Занятость рабочих — первая, пожалуй, наибольшая проблема, выпавшая на их долю во время кардинальных преобразований. Число безработных доходило до 15%; нагрузка на 1 вакансию — до 27 человек; неполная занятость в промышленности была в 2-2,5 раза выше среднего уровня; число рабочих, прошедших состояние полностью или частично незанятого с 1992 по 1998 г., составило 30-40 млн человек, что сопоставимо с общей численностью данной группы.

Крушение полной занятости сопровождалось материальными, морально-психологическими лишениями, нарушением трудовых прав: длительным поиском нового места работы, непостановкой на учет в центрах занятости, неполучением пособия по безработице и других услуг, “недостатком средств для жизни”, в том числе для обеспечения семьи, детей, моральным унижением”, по некоторым данным — даже разрушительными действиями на личность» [23].

Крайняя степень депривации — бездомность, большинство ее жертв в прошлом были рабочими, которых приватизация лишила их рабочих мест. Вот оценка состояния этой проблемы на 2003 г.: «Всплеск бездомности — прямое следствие разгула рыночной стихии, “дикого” капитализма. Ряды бездомных пополняются за счет снижения уровня жизни большей части населения и хронической нехватки средств для оплаты коммунальных услуг… Бездомность как социальная болезнь приобретает характер хронический. Процент не имеющих жилья по всем показателям из года в год остается практически неизменным, а потому позволяет говорить о формировании в России своеобразного “класса” людей, не имеющего крыши над головой и жизненных перспектив. Основной “возможностью” для прекращения бездомного существования становится, как правило, смерть или убийство» [24].

Бездомность сопряжена с приватизацией двойной связью: приватизация предприятий лишила массу людей рабочих мест, а приватизация жилья позволила изъять его у людей, оставшихся без средств к существованию (так же, как приватизация общинных земель всегда вела к обезземеливанию крестьян). Исследователи бездомности отмечали в 2003 г.:

«Начавшееся в 90-е годы реформирование российского общества породило резкую социальную дифференциацию… Нынешняя российская действительность возвратила нас в мир, где бездомность приобрела характер социального бедствия, не только в силу многочисленности этой категории, но и из-за явной тенденции ее роста.