Пороги рая, двери ада

Размышляя об этом, я опять помчалась в Шушановку, прогнала от ворот Колю с Лехой (на этот Леха был облачен в новехонький псевдоадидасовский спортивный костюм и туфли на толстом протекторе), загрузила в машину Федьку и нужный реквизит и двинулась в сторону Парфенова. По дороге мы накупили горячих хот-догов и наелись вредной пищи до отвала.

К Парфенову подъехали еще засветло, чтобы провести рекогносцировку. В знакомом лесу я спрятала машину на прежнем месте и мы осторожно подкрались поближе к домику.

Федор выбрал удобное дерево, гораздо удобнее моего предыдущего наблюдательного поста, и мгновенно влез по стволу. Мне бы в жизни не удался такой трюк, мне подавай ветки от самой земли. Сидя наверху, он громким шепотом сообщил мне, что во дворе стоит машина, но никого не видно. Потом он заметил собак. «Одна — здоровая, просто боров!» — обеспокоенно предупредил он, имея ввиду безобидного, как улитка, Спуна.

Когда, наконец, стемнело, в окошке второго этажа загорелся свет. Даже с земли мне был виден женский силуэт, беспокойно двигающийся внутри — тень ложилась на занавески. Больше никого в доме явно не было.

Подождав еще немного, я вернулась в машину и для начала смыла водой из пластиковой бутылки дневной макияж. При этом тушь сошла не до конца, а размазалась чернотой вокруг глаз — пусть остается.

Потом я зеленовато-серыми и голубыми тенями покрыла лицо и кисти рук, кое-где наставила коричневых пятен и напялила балахон. Парик пришлось снять и сбрызнуть волосы пенкой. Не дожидаясь, пока она высохнет, я встрепала шевелюру и склеила из нее торчащие мерзкие прядки. Потом я налепила на балахон светящиеся наклейки в виде волн и зигзагов и тоже сбрызнула их пенкой, они потускнели и светились теперь не так ярко.

Разглядеть себя в маленьком зеркале целиком я не могла и, прихватив свечу и зажигалку, потащилась через заросли на презентацию к Федьке. Подол цеплялся за ветки и приходилось его все время подбирать обеими руками. Чертыхаясь, я разыскала, наконец, нужное дерево и шепотом позвала мальчишку. Он тихо сполз по стволу и оценил мою внешность:

— Здорово! Если бы я не знал, что это ты, умер бы от страха. Васильич, даже когда напьется, и то не такой страхолюдный.

Сравнение с неведомым мне Васильичем несколько насторожило, но я решила считать его комплиментом и, дав последние наставления Федору, поковыляла к дому. Выбравшись на дорогу, я постаралась придать своим движениям хоть какую-то плавность — вдруг Симе вздумается выглянуть в окно.

Правда я тут же наступила на край балахона и едва не расквасила нос.

Подойдя к воротам, я убедилась, что они крепко заперты. Едва я прикоснулась к ограде, за ней раздалось громкое сопенье и фырканье бдительный Вилли почуял меня. Я шепотом окликнула пса и он радостно заскребся в створку. Я громко заколотила по ней. Мой расчет был прост Сима, не слыша собачьего лая, решит, что прибыл кто-то свой, и пойдет открывать. Поэтому я поспешно зажгла свечу и отступила от ворот в траву.

Через пару минут ворота скрипнули и отворились, и появилась моя золовка, удерживающая ризеншнауцера за ошейник. Вилли радостно улыбался и мотал обрубком хвоста.

В первые секунды ничего не произошло — она просто смотрела на меня, не двигаясь и не издавая ни звука. Потом раздался не то вздох, не то всхлип и она спросила безжизненным голосом:

— Это ты?

— Я, — также безжизненно ответствовала я, надеясь, что, узрев меня в таком виде, Сима не станет размышлять, почему я явилась с того света в относительной целости, а не в виде головешки.

— Ты пришла за мной? — вяло поинтересовалась она и даже сделала шаг ко мне.

Но в мои планы не входило служить ей проводником в ад. Я шарахнулась назад, стараясь при этом не загасить свечу.

— Нет, — покачала я головой. — Ты примешь свою кару здесь. Завтра же пойдешь и расскажешь о том, что вы сделали. Иначе я буду приходить к тебе каждую ночь, — тут я постаралась придать своему голосу максимальную драматичность, но все дело чуть не испортил Вилли — он вырвался из рук Симы и принялся радостно носиться вокруг меня. Слава Богу, что лентяй Спун еще не проснулся — он в порыве чувств мог запросто свалить меня с ног.

— Хорошо, я пойду и все расскажу, — покладисто согласилась Сима и внезапно повалилась без чувств, словно тряпичная кукла.

Вот уж никогда не замечала за ней излишней впечатлительности! Хотя, нервы у нее в последние дни явно сдали. Впрочем, меня вполне устраивала такая развязка, потому что горячий воск потек со свечи на пальцы и я подпрыгнула от неожиданности, что явно противоречило моему амплуа.

Погасив свечу, я зашла во двор и окликнула Спуна. Он, наконец, соизволил проснуться и, громко топоча, ринулся ко мне целоваться. Очень мне хотелось войти в дом и разобраться, чья это берлога и что там храниться, но времени было в обрез, — Сима могла в любой момент очнуться. Поэтому я, прихватив собак, быстренько унесла ноги.

Федьку пришлось некоторое время уговаривать слезть с дерева и познакомиться с псами. Наконец, обнюханный Вилли и обслюнявленный Спуном, он залез вместе с ними в машину. Я села за руль и мы тронулись в обратный путь.

Собак пришлось завезти в приют и, невзирая на их укоризненные вздохи, оставить там заспанному дежурному сторожу. Я заплатила за месяц их содержания. Везти этих обормотов в Шушановку было невозможно, — Спун вытоптал бы все окрестные огороды, а Вилька непременно затеял бы бесконечные разборки с местными дворнягами и распугал бы всех моих ухажеров. Короче говоря, вышла бы сплошная демаскировка. Не говоря уж о том, какое экзотическое потомство принесли бы к осени шушановские лохматки…

Уже дома, глянув на себя в зеркало, я поняла, почему сторож так косился в мою сторону, выписывая счет — моя физиономия, прикрытая темными очками — это ночью-то! — отливала зеленью, а о прическе лучше не говорить, без хорошей головомойки тут не обойтись.

Федька, переполненный впечатлениями, потребовал, чтобы я написала ему на бумажке «ризеншнауцер» и «бульмастиф», чтобы завтра на свежую голову выучить мудреные слова. Уснули мы, едва головы коснулись подушек.

***

Утром за окном обнаружился небольшой дождик. После завтрака стойкий Федор отправился, несмотря ни на что, собирать клубнику и редиску. Я вымыла голову и принялась размышлять.

Что-то мне в этой истории до конца не было понятно. Если Самурай пошел на такое дело, не ставя в известность шефа, то у него для этого должны были быть гораздо более значительные стимулы, чем овладение «Элко», банком и деньгами Севки. Он ведь не дурак и понимает, что для того, чтобы прибрать теперь все это к рукам нужно какое-то время, но за это время Митрофан обязательно узнал бы о происходящем. А это означало неминуемую и очень жестокую расправу с любителем самодеятельности.