Пороги рая, двери ада

Поэтому попросила Нелли, которая снова была секретарем, теперь уже моим, отыскать картину.

Через четверть часа полотно уже красовалось на столе передо мной. Теперь нужно было выбрать, куда именно его повесить. Я бродила по комнате и прикладывала довольно увесистую картину к стене то там, то тут. Наконец место было выбрано, и я устало плюхнулась в кресло. И тут обратила внимание, что на задней стороне холста имеется надпись печатными буквами «Altes Schloss». Вроде ничего особенного — на обороте довольно часто пишут название или имя автора. Что означает этот самый Altes Schloss, я не знала. Но не автора, это точно, потому что на самой картине в правом нижнем углу была подпись остренькими крохотными буковками — А. Никитин. Значит это название произведения? Но к чему нашему отечественному живописцу называть незамысловатый пейзаж мудреным иноземным сочетанием?

Меня, что говорится, заело. Я собрала вокруг сотрудников, владевших иностранными языками. Почти немедленно было установлено, что надпись по-немецки означает «старый замок». При чем тут замок, да еще старый? На картине не было даже самого завалящего строения…

Я озадачилась. Изучила надпись вдоль и поперек. Похоже, ее сделали толстым черным фломастером или маркером. Что-то неуловимо-знакомое было в начертаниях печатных, слегка наклоненных букв, особенно в букве «А». Я притащила разные рукописные бумаги, хранившиеся в сейфе, и после некоторого размышления и сравнения поняла, что словосочетание написано рукой отца. Но для чего? Может быть, он боялся забыть эти слова и в то же время хотел спрятать их от чужих глаз? Но память у отца была блестящей, он никогда ничего не забывал и ничего не делал просто так. Его мозг всегда работал безукоризненно и логично. Он умел просчитывать все наперед. Умел предвидеть.

Я снова ощутила себя лежащей в полумраке спальни в тот вечер и ночь, когда мы с родственником посетили банк и взяли оттуда ключ. Было что-то, что-то уплывало от меня и возвращалось незримым, забытым шепотом, шелестом… Какая-то мысль. Тут я поняла, что сижу, вдавившись лбом в кожаную спинку дивана, и даже что-то бормочу про себя. Не дай бог войдет Нелли — визита врача мне не миновать!

И все же — что это было? Я схватила ручку и на чистом листе написала «ключ — банк — номер». Возле последних двух слов поставила вопросительные знаки. Потом перевела взгляд на надпись на картине, схватила трубку сотового телефона и набрала номер Суповского. Вовчик не удивился моему звонку. Когда же я задала вопрос, есть ли где-нибудь в мире банк с названием «Altes Schloss», озадачился весьма сильно. Но обещал узнать и перезвонить. К концу дня я узнала не только адрес цюрихского банка «Altesschloss», но и фамилию его управляющего — Риттерман.

Все это я рассказала Тайгеру непосредственно около картины. Он задумчиво поковырял пальцем раму, осмотрел надпись и уставился на меня почти с восхищением. И хотя я знала цену таким ужимкам родственника, но на сей раз приняла это как должное. Тем более, что сообщила я ему пока не все. А вернее, только половину. И руку на отсечение даю, он об этом догадывался.

Вторая часть программы была боле короткой. Я просто открыла сейф, достала папку с документами и продемонстрировала Илье Петровичу то самое короткое письмо моего отца Севке, которое я в свое время утащила из «Элко», втеревшись в доверие к глупой секретарше. «Тебе, Всеволод, я оставляю самое дорогое, что у меня есть — мое дело и мою семью. Позаботься о них. И. Е. 18. 13. 93» — писал отец.

Родственник одобрительно хмыкнул, отчеркнул ногтем цифры и произнес задумчиво:

— Ваш батюшка, Алиса Игоревна, обладал не только высоким интеллектом, но и был прекрасным психологом. Он устроил все так, что вы смогли расшифровать все это.

— Мы уже на «вы»? — только и смогла пробормотать я. В горле стоял непонятно откуда взявшийся ком.

— Ну, даже если это и так, предлагаю немедленно поехать в какое-нибудь приятное местечко, выпить на брудершафт и восстановить статус кво! Кроме того, нам нужно обсудить, когда мы поедем в туманную Швейцарию.

— Ну, вообще-то, билеты на самолет уже заказаны, — скромно ответствовала я. — Так что летим мы в Цюрих послезавтра.

— Послезавтра, так послезавтра, — покладисто согласился родственник. И когда ты только успела? — перешел он снова на «ты» без всяких брудершафтов.

— Поручила Нелли позвонить в агентство сразу, как только ты появился. Знала, что на месте не усидишь.

— Я всегда был уверен, что ты — сообразительная девочка. Кстати, я навещал Симу…

Мы оба помолчали. Сима и Игорек ждали суда в следственном изоляторе. Следов Самурая так и не нашли, и я подозревала, что никогда не найдут. Митрофан вышел из всей этой истории чистеньким, аки агнец божий, и однажды даже позвонил мне. Цель его звонка так и осталась неясной для меня. Подозреваю, он хотел просто услышать мой голос и убедится, что Самурая ему сдала именно я. Очень надеюсь, что тот разговор был между нами последним.

Так вот, ни Сима, ни Игорек так и не признались, ради чего, собственно, было организовано ими убийство моего мужа и меня грешной. Твердили, что хотели получить Севкины деньги. Но я-то знала теперь состояние счетов «Элко» но тот момент. Уж Пестов-то мог выбрать более подходящее время. Что-то его подтолкнуло к действиям именно тогда. И вот, кажется, мы скоро узнаем, что именно. Всю дорогу до дома я размышляла на эту тему. Родственник что-то увлеченно рассказывал мне про красоты зимней тайги, но я плохо его слушала.

***

Дома нас жал неприятный сюрприз — Федька подцепил в школе вирусную инфекцию. Несмотря на усилия нашего врача, состояние его не улучшалось. Раскрасневшийся от высокой температуры, он непривычно тихо лежал в постели, завистливо прислушиваясь к топоту Егорки и Тайгера, носящихся по второму этажу с пластмассовыми бластерами наперевес.

Когда на следующий день подошло время выезжать в Москву, откуда летел самолет в Цюрих, я была сама не своя. Родственник повздыхал и сам предложил перенести поездку на три дня, пока Федор немного не поправится. Так что в Швейцарию мы прилетели перед самым католическим рождеством.

Сверкание нарядных елок, праздничные гирлянды и подсветки на старинных домах среди деревьев, запорошенных снегом, спешащие за подарками люди. Мне так хотелось немного расслабиться и побродить по предпраздничному Цюриху… Но приходилось спешить, иначе банк мог закрыться до самого Нового года. А встречать Новый год вдали от дома не входило в наши планы. Прямо из аэропорта мы поехали в банк. Как я и представляла, он находился на тихой улочке в старом здании, облицованном природным камнем до уровня второго этажа. Все произошло на удивление буднично. Нас проводили в хранилище, служащий открыл ячейку с номером 181393 и оставил одних. Тайгер протянул мне ключ. Сказать, что у меня не дрогнуло ничего внутри, когда я, наконец, открыла довольно большую квадратную дверцу, было бы не правдой. Много разных картин промелькнуло в сознании… Вот я уползаю в темноту от горящей машины, вот стою у могилы, вокруг которой кружится сумасшедшая бомжиха, вот читаю письмо, в котором говорится о том, что меня должны были утопить… Я прошла через это. Во имя чего?

Я заглянула внутрь сейфа и увидела там довольно большой черный кожаный чемоданчик, похожий на кейс, но толще раза в три. Мы перенесли его на столик, стоявший посередине комнаты. Был он достаточно увесистым — не меньше пяти килограммов, и закрыт не на замок, а на обычные защелки. Не произнося ни слова, мы открыли их обе и откинули крышку.

Сказать, что я удивилась, значит не сказать ничего. Некоторое время я тупо пялилась на здоровенный кусок оплавленного зеленого стекла, лежащий в гнезде из поролона и серого велюра внутри чемоданчика.

Стоящий рядом Илья Петрович шумно выдохнул воздух и что-то хрипло пробормотал.

— Что? — машинально переспросила я.

— Ну ни фига себе! — невоспитанно повторил родственник и вновь умолк.

— Что это за хреновина? — не менее невоспитанно изумилась я.

— Это императрица, не иначе, — с некоторым даже надрывом ответствовал родственник и принялся любовно оглаживать зеленый булыжник. Потом приподнял его и покачал на ладонях, словно младенца. Я уж решила, что сейчас он прижмет его к груди, но он поднял его вверх и стал разглядывать на просвет. При этом на лице его был какой-то благоговейный ужас. Потом спохватился и протянул мне. Я подержала непонятную штуку в руках и, не найдя ей никакого применения, положила обратно в чемоданчик.