Порошок идеологии (сборник)

Он с наслаждением замолчал. Вачнадзе ждал, холодея. Городовой продолжал:

– Вижу я, брат, сидит она на стуле спиной к двери и детенка кормит. А тот, Николай, подошел к ней сзади, облапил и говорит: «Милая моя, как ты устала!» Это, значит, тебя обманывать устала! А она ему так деликатно: «Я – говорит, – Николай, ничего, только за ребенка нашего боюсь!» За нашего ребенка! Чуешь?

Ага!

Он смотрел торжествующе. Вачнадзе был растерян.

– А еще что? – еле пролепетал он.

– А тебе мало? – городовой захохотал. – Ну, брат, ты субъект! Ему баба изменяет, ребятёнок, оказывается, не его, а ему все мало! Ты вот что: этого терпеть не моги! Здесь семья рушится, можно сказать, устои. Поговори, ты с ними по-свойски!

– Зарэжу! – взвизгнул вдруг Вачнадзе. Он сообразил, наконец, что должен проявить свои чувства. – Нож бэру, рэзать буду! Спасибо вам, господин начальник, вот, примите за труд! – Он сунул деньги в руку городового. – Измэнников рэзать пойду! – он бросился в дом.

– Ну, резать ты не смей! – крикнул вслед городовой. – А поучить должен, поучить никогда не мешает! И рыжеусого, рыжеусого-то гони! Я их знаю, у меня у самого две жены сбежало!..

Николай был действительно дома. Он вернулся еще ночью. Поджидавшая его Ольга открыла ему дверь.

– Николай, что случилось? – сразу спросила Ольга. – Почему ты не вернулся днем?

– Я провалился! – Николай имел измученный вид. – Рушится все. Подполье под ударом. Я узнал, Андрея арестовали, когда он получал ящики с землей. Я едва ушел от погони. Часть ночи провел на улице, боялся выдать вас!

Вачнадзе сидел одетый и хмуро выслушал сообщение. Василий показался в дверях. Ребенок посапывал в люльке. Николай грузно сел к столу.

– Главное, неизвестно, что они знают! Андрей такой: изрежь его – не скажет ни слова! Ко мне могли прицепиться случайно. Хотя слежка началась от транспортной конторы. Да, кстати, рис привезли?

– Рис привэзли! – Вачнадзе кивнул головой. – Снэсли в подвал, уже распечатал бумагу, взял пачку – для запысэй в магазын… – он стал снимать пиджак.

– Эх, несчастье! – крикнул Николай. – Только начали, только наладили все! Неужели кончать? С другой стороны, могут нагрянуть каждый момент. Я бы остался, но ребенок, Василий, ты, Сандро, ты, Ольга! Потом, типография стоила денег. Как можно этим рисковать?..

Ольга подошла и взяла его за плечо.

– Николай, при чем здесь мы? – Она взглянула на ребенка. – Важно дело, мы уже потом. Типография налажена, мы не должны уходить до конца!

Николай раздумывал, опершись на стол.

– Что же, попробуем продолжать!.. – медленно сказал он. – Я, конечно, исчезну. Вачнадзе уволит меня, сношение с Фединым придется прекратить. Только вот, как объяснить мой уход? Ну, да ладно, утром обдумаем все это!

И вот утром, после разговора с полицейским, когда Николай еще спал, Вачнадзе влетел в комнату м стад расталкивать его. Николай вскочил, как на пружинах.

– Ныколай! – прошептал Вачнадзе. – Прыдумал блыстящий план. Тебя выгнать нужно, сейчас же, при всех!

Слушай, Николай! – И возбужденно, с блестящими глазами, он стал объяснять ему дело…

Через пять минут хмурый постовой, думающий о своих двух сбежавших женах, был привлечен странной возней, шедшей из недр магазина. Там что-то с грохотом упало, кто-то, рыча, топал ногами, звенел женский испуганный голос.

Дверь магазина открылась, и оттуда бомбой вылетел растрепанный Павлов.

Приказчик выскочил, держась рукой за голову и что-то крича. Он поскользнулся и упал на тротуаре. Дверь распахнулась снова: свирепый Вачнадзе, со сломанным стулом в руке, стоял на пороге. Он швырнул стулом в Николая. Стул пролетел мимо.

Николай вскочил на ноги и бросился бежать по мостовой.

– Только покажись, рэзать буду! – крикнул Вачнадзе вслед, – Голову оторву, вместо сыра продам. Будешь чужих жен целовать! Ввва!

Он поднял стул и сокрушенно посмотрел на сломанную ножку. Городовой подошел. Несколько зевак столпилось вокруг.

– Кончено, прогнал! – крикнул Вачнадзе и потряс руку городового. – Ой, какой он подлэц, ой, как надували бедного Вачнадзе! Тэпэрь прогнал. Стулом по спине – раз, рукой по уху – два. Тэпэрь не вэрнется. И дэньги за месяц не заплатил, дэньги у меня!

С довольным видом, под общий хохот он хлопнул себя по карману.

Но в следующий момент лицо его омрачилось снова. Он снял с себя широкий и толстый ремень.

– Жэну бить пойду! – решительно сказал он, – Ой, как бить буду, больно бить, сильно бить! Я ей покажу Николай!

Он исчез в магазине, неся стул в одной руке и ремень в другой, Городовой обернулся к зевакам.

– Ну, чего не видели? – крикнул он. Жена человека обидела, вы и рады! Расходись, за своими женами присматривайте лучше!

И он медленно зашагал к своему посту. Он думал о том, что, будь у него свободный часок, он охотно помог бы Вачнадзе в его теперешней расправе.

Через полчаса Николай вернулся. Он прокрался задним двором, дверь в воротах была для него открыта. Он лег на мешках, в подвале, где уже спал крепким сном измученный работой Василий.

Проснулся он в темноте, дрожа от липкой сырости подвала. Желтый свет лампы блестел ему в глаза. Вачнадзе с лампой в руке, а за ним Ольга спускались по лестнице.

В дрожащем неярком свете выступили из тьмы тёмнокрасные стены подвала, пустые ящики и мешки с рисом. Черное углубление колодца слепо зияло в углу.

Василий все еще спал, закинув голову, дыша тяжело и с хрипом. У него было худое небритое лицо, глубоко ввалились темные веки. Николай с трудом разбудил его.

– Устал! – сказал соболезнующе Вачнадзе. – Больной, всю ночь работал. Бэдняга!

Василий протирал глаза. Он встал, и его лицо разом приняло суровое выражение. Он подошел к краю колодца.

– Ну! – сказал Вачнадзе, подымая лампу. Николай сел на корточки и отодвинул один из деревянных бортов. Из-под этого борта он вытащил тонкий железный прут. Василий спустил ноги в колодец, и, спрыгнув, исчез в нем. Немного погодя Николай нагнулся и последовал за ним. Третьей спустилась в колодец Ольга…

Вачнадзе остался один. Он светил некоторое время, держа лампу над колодцем. Потом поставил: лампу 'на ящик, воткнул железку на место и сдвинул деревянный борт. Колодец принял свой обычный вид.