Портрет дамы с жемчугами

Густо покраснев, Минако сказала, поучая брата:

– Нужно говорить «мама»! Госпожа изволила стать женой отца.

– Что ты! Жена папы! Папа хитрый, он говорил, что женит меня, а еще до сих пор не нашел мне невесты.

Кацухико говорил, как капризный ребенок, не получивший обещанного подарка.

Слушая его, Рурико вспомнила, что Сёхэй хотел сделать ее своей игрушкой и отдать в жены своему сыну-идиоту.

При мысли об этом в сердце Рурико с новой силой вспыхнули ненависть и отвращение к мужу.

Было уже около одиннадцати часов, когда Кацухико и Минако разошлись по своим комнатам. Скоро молодые должны были отправиться в свои покои. Сёхэй, который из кожи вон лез, чтобы угодить Рурико, вдруг, как бы спохватившись, сказал:

– Совсем забыл! У меня есть свадебный подарок для вас.

С этими словами он вынул из сейфа пачку документов.

– Это долговые обязательства вашего отца, по-моему, здесь все, я преподношу их вам.

Сёхэй протянул Рурико расписки на сто пятьдесят тысяч иен с таким видом, словно эта сумма для него ровно ничего не значила.

Рурико перевела взгляд с мужа на расписки, несколько минут постояла в раздумье, потом спросила:

– Нет ли у вас спичек?

– Спичек?… – удивился Сёда.

– Да, спичек.

– Ах, спичек! Сколько угодно!

Он достал с полки коробок и положил на стол перед Рурико, поинтересовавшись:

– Что вы хотите делать?

Не отвечая, Рурико подошла к железной печке и опустилась на корточки, подбирая рукава своего уже в третий раз смененного наряда из темно-лилового шелка.

– Газ действует? – Рурико ласково улыбнулась.

От радости, что она обратилась к нему без прежней официальности, Сёхэй расплылся в улыбке.

– Разумеется, действует! Меня не перестали снабжать газом!

Не успел Сёхэй договорить, как в белой, нежной руке Рурико вспыхнула спичка и газ с легким треском зажегся. Рурико с минуту неподвижно смотрела на пламя, потом подошла к столу, и, взяв лежавшие там долговые расписки, спокойно, словно простую бумагу, бросила их в огонь, с улыбкой взглянув на удивленного Сёхэя.

– Знаете поговорку: концы в воду? Так же, как эти долговые расписки, я хотела бы сжечь все бывшие между нами недоразумения, ха-ха!… Именно сжечь! Так будет лучше!

– Конечно. Сжечь, чтоб следа не осталось. Это прекрасно. Будто их и не было, и искренне верить друг другу! Если вы согласны, большего счастья для себя я не желаю!

Говоря это, Сёхэй, у которого блестели глаза, стал приближаться к Рурико, намереваясь поцеловать ее. Но Рурико, как бы не замечая этого, вернулась на свое место и приняла прежний холодный и неприступный вид.

В этот момент открылась дверь.

– Все готово! – доложила служанка. Наступила решительная минута.

– Ну, Рури-сан, идемте! Они хотят, чтобы мы совершили старинный обряд и обменялись чашечками сакэ, ха-ха!…

Услыхав многозначительный смех Сёхэя, Рурико побледнела, но старалась сохранить спокойствие.

– Я хотела бы позвонить по телефону, узнать, как чувствует себя отец.

Хотя момент был для этого неподходящим, желание Рурико казалось вполне естественным.

– Я велю служанке позвонить, – ответил Сёхэй и хотел кликнуть служанку, но Рурико остановила его:

– Нет, я сама позвоню.

– Звоните, пожалуйста, вот телефон, – сказал Сёхэй, и только сейчас Рурико заметила в углу на столике черного дерева телефон.

Она с отчаянной решимостью подошла К нему, сняла трубку и прошептала:

– Двадцать восемь, девяносто один, Банте. – Затем повторила: – Двадцать восемь, девяносто один, Банте! – Рука ее, державшая трубку, слегка дрожала. Некоторое время она дожидалась ответа, а потом спросила: – Это дом Карасавы? Говорит Рурико! Это вы, бабушка? Значит, вы собирались позвонить мне? Весьма кстати. Как здоровье отца?

Она вся превратилась в слух.

– И Ирисава-сан слушал его… вот как? На ее лице отразилась глубокая печаль.

– О… тяжелое состояние… эта ночь… Говорите же яснее! Я ничего не слышу! Что… Отец не хочет, чтобы я вернулась домой! А что говорит доктор? Громче! Он сказал, что мне лучше приехать? Ах!… Ах!…

Рурико заметалась в кресле.

– Что с тобой? – побледнев, воскликнул Сёхэй и подошел к Рурико.

– Отец снова упал в обморок, и состояние его резко ухудшилось. Прошу вас, отпустите меня домой! Умоляю!

На ее мокром от слез лице появилась растерянная улыбка.

– Конечно! Конечно! Раз отцу стало плохо, ничто не может помешать тебе вернуться домой. Сейчас же езжай и ухаживай за ним, сколько потребуется!

– Рада слышать от вас такие слова!

Рурико подошла к Сёхэю и сделала вид, будто уронила голову ему на грудь. Тут Сёхэй совсем расчувствовался.

– Поезжай, а обо мне не беспокойся, из дому позвони и сообщи, как чувствует себя барон.

– Непременно позвоню. Только сами вы не должны звонить. Отец строго-настрого приказал не сообщать мне о его болезни, Чтобы не портить нам первую счастливую ночь.

Немедленно был подан автомобиль.

– Если отцу станет лучше, я нынче же вернусь. А то задержусь до завтра. Вы уж меня простите.

Рурико села в автомобиль и ласково взглянула па Сёхэя.

– Сейчас уже поздно, – сказал он, – не стоит возвращаться. А завтра я сам приеду навестить больного.

Сёхэй и не заметил, как вошел в роль мужа, влюбленного в свою жену.

– Что же, это очень мило! – воскликнула Рурико, и автомобиль скрылся в ночной темноте.

Через некоторое время, когда автомобиль мчался по аллее мимо английского посольства, на лице Рурико нельзя было заметить и следов того горя, которым ода только что была охвачена, на нем играла холодная, саркастическая улыбка.

Преданный рыцарь

Быть женой и в то же время не быть ею оказалось не так легко, как предполагала Рурико. Защищая свою честь, она прибегала ко всевозможным хитростям и уловкам. Пока она жила в доме отца, якобы ухаживая за ним, Сёда навещал ее каждый день, а то и по два раза в день и никогда не забывал привезти подарок: то кольцо с бриллиантом, то платиновые часики, то жемчужное ожерелье. Рурико принимала все эти подношения, как ребенок игрушки: беспечно и без особой благодарности.