Портрет Невидимого
Шрифт:
Бритье стоило Фолькеру таких усилий, что рубашка становилась влажной от пота.
Людей, которые шли впереди по тротуару, не замечая, что он хочет их обогнать, мой друг от души ненавидел: «Они не чувствуют, что происходит у них за спиной и вокруг». Не нравились ему и прохожие, которые, когда небо хмурилось (однако дождя еще не было), спешили раскрыть зонт. В последние годы, отправляясь в деловые поездки, он тащил за собой тележку с легким багажом.
В 1960-м, даже еще в 70-м Фолькер своей рыжей шевелюрой и необузданным темпераментом напоминал актера Тома Халса, [74] сыгравшего Моцарта в «Амадее» Милоша Формана.
74
Том
Теперь, шестидесятилетний, он сжимал руль моего «форда» голубовато-белыми пальцами. Кольцо из пенопласта компенсировало неровности уличного покрытия. Сердце Фолькера было покрыто рубцами.
— Я загрузил тебе в холодильник молоко и ветчину.
Я поблагодарил. Возможно, на моем кухонном столе стоят еще и тюльпаны, три или пять.
Фолькер часто повторял, что я не должен быть таким нерешительным в речи и поведении: «Знаешь, люди теперь хотят, чтобы все было сверх-отчетливым».
Летом 1988-го — мы тогда знали друг друга уже тринадцать лет — утром в моей квартире раздался телефонный звонок: «Приходи… Скорее». Больше я ничего не разобрал.
Я помчался со своей Гертнерплац в центр города и взбежал на его мансардный этаж. После первого шокового момента, когда я, потрясенный, смотрел на распростертое тело, я понял, что мой друг еще дышит. Он лежал, одетый, на полу возле кровати. Одна рука — на груди. Номер 112 мгновенно всплыл в памяти, и я вызвал скорую. Оказалось, у Фолькера после разговора с менеджером его банка случился инфаркт миокарда. Под сияющим небом, овеваемые теплым феном, мы с включенной синей мигалкой неслись к Швабингской больнице. [75]
75
Швабинг — район Мюнхена.
Спустя три месяца один друживший с нами голландец и я, подцепив с обеих сторон сорокадевятилетнего Фолькера, медленно взбирались с ним по лестнице на холм, к церкви Четырнадцати святых, неизменно привлекающей паломников. Мы совершили эту вылазку, одну из очень немногих в то время, чтобы увидеть архитектурный шедевр Бальтазара Ноймана.
— Ты выдержишь?
— Дайте перевести дух. Слишком много свежего воздуха.
— Если подъем для тебя крутой, мы можем вернуться.
— Нет. Это одна из красивейших церквей Южной Германии. Я непременно должен увидеть ее изнутри.
Привычку много курить он тогда резко бросил. И тем не менее его все чаще знобило.
Через два года последовал второй, более легкий инфаркт. Потом ему пришлось лечь на операцию межпозвоночного хряща, в госпиталь Милосердных братьев.
О другой, еще более мучительной болезни он при мне никогда не упоминал. В начале девяностых у него обнаружился опоясывающий лишай, причинявший ему месяцами такие боли, что порой невозможно было удержаться от крика. Кроме того, сменяли друг друга бронхиты и воспаления легких. Целые недели Фолькер проводил в постели.
«Я должен что-то делать. Не могу позволить себе просто лежать».
Я заваривал ему чай, подмешивал в овсянку мед и кусочки бананов.
Когда я видел, что на носу у него обе пары очков, а в руках — карандаш и рукопись, это был самый успокоительный знак. Однажды мы поехали в Инсбрук, на фестиваль старинной музыки, и слушали там первую «турецкую оперу» 1753-го года: «Сулеймана» Иоганна Адольфа Хассе. [76]
— Эта музыка от начала и до конца звучит одинаково, в ней ничего не происходит, — поддразнивал меня, влюбленного в барокко, выздоравливающий Фолькер. — Одна ария просто следует за другой, шрамм-шрумм-шрамм и двадцать колоратур.
76
Иоганн Адольф Хассе (1699–1783) — немецкий композитор, певец, ученик А. Скарлатти; с 1773 г. жил в Венеции. «Сулейман» (1753) — одна из лучших его опер, написанная и поставленная в Дрездене.
— Если музыка Хассе уже в начале гармонична и празднична, то почему бы ей не быть такой до конца! Не забывай, ты имеешь
дело со стабильным барокко.Если Фолькер не аплодировал, он получал от меня тычок под ребро:
— Все на сцене стараются. А ты сидишь себе куль кулем.
— Ради чего они стараются?
— Ради забытой музыки, Фолькер. Cosм fan tutte [77] известны каждому. Но ведь и Сулейман Иогана Адольфа Хассе должен получить свой шанс.
77
Cosм fan tutte («Так поступают все женщины», 1789) — опера Моцарта.
— Допустим. Однако опера длится уже три с половиной часа..
Инфекции выжирали Фолькера изнутри. Он привык прятать свое когда-то прекрасное тело. Ослабление иммунитета распространялось в первую очередь на самые чувствительные зоны. Из-за вирусных инфекций Фолькеру много раз оперировали кишечник. Он, похоже, воспринимал это как крайнюю степень унижения.
Порой мне казалось, что он, будто Иов, притягивает к себе все несчастья, чтобы потом преодолевать их посредством упрямого «Вопреки».
Только теперь в дневнике Фолькера, который хранится у меня, я обнаружил под датой 22 марта 1993 ни разу не высказанную им правду — и карандашную запись крошечными буковками: Был у врача: СПИД. Каталог выставки в Падерборне. [78] Ужинал с Х.П.
Но эта запись еще не предвещала всего, что произошло потом.
Пардон — конечно, в тот день в игру вмешалась Смерть. Но я, как и любой человек, не торопился вступать с ней в контакт.
Стало — что? Давно, когда я еще не родился? Я попытаюсь отыскать туда путь. Чтобы вынырнула из глубин времени история одной человеческой жизни. Или, если хотите, выражусь проще: одна примечательная, хотя и не очень яркая история.
78
Падерборн — университетский город в земле Северный Рейн — Вестфалия.
Тот комплекс красных построек времен кайзера Вильгельма располагался в долине Рейна, близ Кайзерверта. [79] Сегодня он представляет собой просто местечко, где горизонт размечен кубами универмагов, крышами мебельных складов и электромачтами. Над ним выделывают свои петли самолеты, ожидающие разрешения на посадку в Дюссельдорфе-Лоххаузене. От некогда бескрайних пойменных лесов Рейна остались лишь небольшие рощицы между ответвлениями автобана.
Просторные кирпичные здания детского интерната в долине реки Дюссель сколько-то десятилетий назад были самостоятельным поселком. К интернату, основанному графами фон дер Реке, относились жилые корпуса, мастерские, пекарня, огороды и даже кладбище. Позже дортуары для девочек и мальчиков, классные комнаты, коридоры и кабинеты были поделены на клетушки и перешли в частную собственность.
79
Кайзерверт — пригород Дюссельдорфа.
Фолькер взрослел в годы Второй мировой войны, в детском доме для трудновоспитуемых подростков.
Он был средним по возрасту из трех детей директора детского дома «Ной-Дюссельталь», где единовременно содержалось около восьмисот сирот, проблемных подростков и тех ребят, от которых отказались родители. Директор интерната и его семья занимали солидную квартиру в среднем корпусе похожего на замок главного здания. Как было принято в прежние времена — а до введения новых педагогических методов люди и представить себе не могли ничего иного, — Вильгельм Кинниус царил в детском городке на Рейне наподобие библейского патриарха. Директор обладал абсолютным авторитетом, был карающей десницей, эрзац-отцом для сирот и малолетних воров, той инстанцией, которая решала: «Фриц, три дня домашнего ареста»; «Герда, твоя тетя в Кёльне погибла под бомбежкой. Останешься у нас»; «Тебе бы стоило стать слесарем, Зигфрид. У одного мастера в Ратингене освободилось место ученика. Долго не раздумывай. Ремесло — это золотое дно. В любое время прокормит».