Портреты и размышления

Он интуитивно знал, как знали писатели-реалисты всех времен, что тело человека неотделимо от его души. И его описания физической внешности мужчин и женщин, не детализированные, но тщательные, составляют неотъемлемую часть целого. В огромной галерее его персонажей не найдется ни одного, чье описание противоречило бы личности, сознанию и характеру, которые Троллоп затем начинает анализировать. В произведениях романистов не столь интуитивных или менее опытных тут далеко не всегда обходится без фальши. Но Толстой, Пруст и почти всегда Бальзак умели быть в этом абсолютно правдивыми.

Троллоп видел своих людей ясно и во всех частностях, однако его главным инструментом в создании характеров был слух. То есть способность передавать в диалоге тон устной речи, причем индивидуальной для каждого персонажа. Это, пожалуй, самое полезное для романиста техническое умение — и не просто техническое. Романист не сможет так проникнуться чужой манерой речи, если он не способен слушать всем своим существом. И кстати, тот диалог, который он в конце концов запечатлевает на бумаге, напоминает магнитофонную запись лишь очень отдаленно. Реальный разговор, записанный на магнитофоне и точно воспроизведенный в романе, читать было бы невозможно. Такого рода натурализм испробовался неоднократно, и каждый раз это кончалось плачевным провалом, если только он не предлагался в микроскопических дозах.

Как ни странно, запинки, всякие «э» и «гм», а также отсутствие законченности в живой речи затушевывают различия между личными интонациями, а они-то больше всего и нужны романисту. Реалистический диалог в романе — это особое и очень тонкое искусство: он должен звучать верно на слух, хотя и строится на скрытых условностях.

Троллоп был одним из крупнейших мастеров такого диалога. Говоря о хорошем музыкальном слухе Троллопа, Генри Джеймс имел в виду общую его чуткость и употребил это выражение метафорически. Тем не менее Джеймс, сам прекрасно писавший диалог, отдавал Троллопу должное и в этом отношении. Диккенсу диалог тоже нередко удавался блистательно, но, как обычно при сравнении его с Троллопом, тут обнаруживается многозначительный контраст. Они слушали людей по-разному. Диккенс слушал как имитатор, великолепно умеющий концентрировать впечатление, и как имитатор он отбирал те выражения и речевые обороты, которые особенно смешили его и поражали. И опять-таки как имитатор он был склонен повторять свои эффекты или злоупотреблять одним каким-то эффектом. Троллоп же просто слушал и воспринимал.

Разумеется, плодотворно анализировать искусство диалога можно только по тексту и в контексте. Тут не место для такого анализа, а диалога и у Диккенса, и у Троллопа колоссально много — особенно у Троллопа. Литературоведческая работа о диалоге у викторианских мастеров могла бы оказаться очень ценной: те же Диккенс и Троллоп, Джордж Элиот, Генри Джеймс — этого было бы вполне достаточно, хотя, конечно, не помешали бы краткие сопоставления с хорошими писателями, у которых диалог был плох, вроде Шарлотты Бронте^{82} или Уилки Коллинза^{83}. В такой работе следовало бы рассмотреть сходство и различия между литературной речью середины прошлого века и нашей собственной, причем, как уже указывалось, сходства, несомненно, удалось бы найти гораздо больше, чем различий.

В подтверждение этого тезиса было бы полезно предварительно послушать, как кто-нибудь читает вслух Диккенса и Троллопа. Диалог Диккенса звучит гораздо более естественно, а нередко и более современно по тону, чем ожидаешь. Диалог же Троллопа звучит совершенно естественно, и когда (очень редко) в нем мелькает выражение или оборот, которые мы не употребили бы, они буквально режут слух.

Пожалуй, тут все-таки стоит привести два коротких образчика троллоповского диалога, чтобы показать возможное направление такого анализа текста. Взяты эти отрывки из «Доктора Торна», первого троллоповского романа, имевшего широкий успех, хотя и не входящего в число лучших его книг, и представляют собой два разных разговора одних и тех же персонажей.

Один — мистер Грешем, «первый коммонер Барсетшира», помещик, принадлежащий к той группе нетитулованных землевладельцев, которая пользовалась особыми симпатиями Троллопа. Он прожил большую часть родового состояния. Его собеседник — доктор Торн, хороший, но обедневший врач, тоже происходящий из старинного помещичьего рода. Мистер Грешем обращается к нему за советом, как к поверенному своих тайн. Описания и пояснения исключены, и разговор их приводится здесь, как диалог в пьесе. Курсивом выделены слова и выражения, которые мы сейчас не употребили бы. (Обороты did not и т. д. даются, как в тексте XIX века. Произносились они, разумеется, didn’t и т. д., точно так же, как произносим их мы.)

Mr Gresham: You did not see Humbleby as you came in?

Dr Thorne: No I did not; and if you will take my advice you will not see him now; at any rate with reference to the money.

Mr Gresham: I tell you I must get it from someone; you say Scatcherd won’t let me have it.

Dr Thorne: No, Mr Gresham; I did not say that.

Mr Gresham: Well, you said what was as bad. Augusta is to be married in September, and the money must be had. I have agreed to give Moffatt six thousand pounds and he is to have the money down in hard cash.

Dr Thorne: Six thousand pounds. Well, I suppose that isn’t more than your daughter should have. But then, five times six are thirty: thirty thousand pounds will be a large sum to make up. (There were five Gresham daughters.) Mr Gresham: That Moffatt is a griping, hungry fellow. I suppose Augusta likes him, and, as regards money, it is a good match.

Dr Thorne: If Miss Gresham loves him that is everything. I am not in love with him myself: but then, I am not a young lady.

Mr Gresham: The de Courcys are very fond of him. Lady de Courcy says that he is a perfect gentleman, and thought very much of in London.

Dr Thorne:(with quiet sarcasm, lost on Mr Gresham): Oh! If Lady de Courcy says that, of course it’s all right.

_______________

Грешем: Вы не видели Хамблби, когда входили?

Торн: Нет, не видел. И если вы послушаете моего совета, вам тоже незачем сейчас его видеть — во всяком случае по поводу денег.

Грешем: Но ведь мне необходимо их у кого-нибудь достать. Вы же сказали, что Скетчерд не даст.

Торн: Нет, мистер Грешем, этого я не говорил.

Грешем: Ну, то, что вы сказали, ничем не лучше. Свадьба Огасты назначена на сентябрь, и эти деньги совершенно необходимы. Я согласился дать Моффату за ней шесть тысяч фунтов, причем наличными. Торн: Шесть тысяч фунтов. Ну конечно, по меньшей мере столько вашей дочери и положено. С другой стороны, пятью шесть — тридцать, а тридцать тысяч фунтов — большая сумма, и собрать ее будет непросто. (У Грешема было пять дочерей. — Ч. С.)

Грешем: Этот Моффат алчен и ненасытен. Но Огасте он как будто нравится, а в денежном отношении это хорошая партия.

Торн: Если мисс Грешем любит его, остальное значения не имеет. Сам я в него не слишком влюблен, но ведь я не юная девица.

Грешем: Де Курси к нему очень благоволят. Леди де Курси говорит, что он безупречный джентльмен и его высоко ставят в Лондоне.

Торн:(с тихим сарказмом, которого мистер Грешем не замечает): О, если это говорит леди де Курси, то, разумеется, все прекрасно.

С небольшими словесными поправками эту сценку можно было бы показать на лондонских подмостках хоть завтра. Финансовая дилемма, конечно, нам чужда, но диалог мог быть написан и в 1975 году.

Проходит несколько недель, а мистер Грешем все еще не сумел раздобыть требуемую сумму.

Mr Gresham: You wouldn’t have me allow my daughter to lose this match for the sake of a few thousand pounds? It will be well at any rate to have one of them settled. Look at that letter from Moffatt (gives letter, which says Moffatt can’t and won’t marry without the money, to Dr Thorne). It may be all right, but in my time gentlemen were not used to write such letters as that to each other. (Dr Thorne shrugs his shoulders.)

Mr Gresham:(continuing): I told him that he should have the money: and one would have thought that would have been enough for him. Well: I suppose Augusta likes him. I suppose she wishes the match; otherwise I would give him such an answer to that letter as should startle him a little.

Dr Thorne: What settlement is he to make?

Mr Gresham: Oh, that’s satisfactory enough; couldn’t be more so; a thousand a year and the house at Wimbledon for her; that’s all very well. But such a lie, you know, Thorne. He’s rolling in money, and yet he talks of his beggarly sum as though he couldn’t possibly stir without it.

Dr Thorne: If I might venture to speak my mind —

Mr Gresham: Well?

Dr Thorne: I should be inclined to say Mr Moffatt wants to cry off himself.

Mr Gresham: Oh, impossible, quite impossible. In the first place, he was so very anxious for the match. In the next place, it is such a great thing for him. And then, he would never dare; you see, he is dependent on the de Courcys for his seat.

Dr Thorne: But suppose he loses his seat?

Mr Gresham: But there is not much fear of that, I think. Scatcherd may be a very fine fellow, but I think they will hardly return him at Barchester.

Dr Thorne: I don’t understand much about it, but such things do happen.

Mr Gresham: And you believe that this man absolutely wants to get off the match; absolutely thinks of playing such a trick as that on my daughter — on me?

_______________

Грешем: Вы же не захотите, чтобы я позволил моей дочери лишиться такой партии из-за нескольких тысяч фунтов? Хорошо, что хоть одна из них будет пристроена. Прочтите-ка это письмо от Моффата (дает Торну письмо, в котором говорится, что Моффат не может и не станет жениться без обещанных денег). Может быть, так и надо, но в мое время джентльмены не имели обыкновения писать друг другу подобные письма. (Доктор Торн пожимает плечами.)

Грешем:(продолжает): Я сказал ему, что деньги он получит, и, казалось бы, он мог бы этим удовлетвориться. Но, полагаю, Огасте он нравится. Полагаю, ей хочется за него, иначе я ответил бы на это письмо так, что он опешил бы.

Торн: А какое обеспечение он дает жене?

Грешем: Вполне достаточное и даже более того: тысячу в год и дом в Уимблдоне на ее имя. Тут все хорошо. Но как он лжет, Торн! Сам купается в деньгах, и все же настаивает на такой нищенской сумме, словно никак без нее обойтись не может.

Торн: Если мне будет позволено высказать мое мнение…

Грешем: Ну?

Торн: …я бы предположил, что мистер Моффат склонен порвать помолвку.

Грешем: Нет, этого не может быть, никак не может. Во-первых, он так добивался этого брака. Во-вторых, для него это очень важно. И в-третьих, он не посмеет: видите ли, его место в парламенте зависит от де Курси.

Торн: Но предположим, его не переизберут?

Грешем: Я думаю, этого опасаться нечего. Возможно, Скетчерд и отличный человек, но в Барчестере его вряд ли выберут.

Торн: Я не особенно в этом разбираюсь, но такие вещи случаются.

Грешем: И вы считаете, что этот молодчик действительно хочет увернуться от брака, действительно думает сыграть такую штуку с моей дочерью? Со мной?

Эти отрывки были написаны более ста лет назад. И мы можем лишь снова поразиться, насколько мало изменилась с тех пор устная речь образованных англичан. При подготовке к подробному исследованию викторианского диалога полезно обратить внимание на следующее: 1) на число идиоматических выражений (типа hard cash, rolling in money), которые по-прежнему широко употребляются; 2) на слова, вышедшие из употребления в данном значении, например absolutely [14] там, где мы сказали бы actually; 3) на разрыхление нашего синтаксиса. Без всякого сомнения, викторианцы в письменной речи — а по свидетельству Троллопа (и Диккенса), также и в устной речи — чаще пользовались формами сослагательного наклонения, чем мы. Судя по всему, они, кроме того, употребляли правильные формы будущего времени и условного наклонения там, где мы обходимся формами настоящего времени (или, как ни странно, прошедшего). Так, доктор Торн говорит: If you will take my advice, а мы сейчас сказали бы: If you take my advice. Синтаксис, сохранявшийся в устной литературной речи англичан середины прошлого века, по-видимому, близок к современному французскому.

14

Еще в 30-х годах нашего века глубокие старики употребляли слово absolutely с тем же значением, что и Троллоп.

И еще об одном моменте, который не проиллюстрирован в этих отрывках, взятых более или менее наугад. Некоторые выражения времен Троллопа, вышедшие из употребления в современной англо-английской речи, сохранились в литературной англо-американской. Троллоповские аристократы говорят gotten. Но гораздо интереснее использование слова quite — например, I was quite pleased to get your letter. И Троллоп, и современные американцы употребляют это слово в значении «очень». В современном англо-английском языке quite уже довольно давно несет в себе оттенок пренебрежения, так что эта фраза звучит более чем холодно. Подобных примеров можно набрать очень много. Речевые манеризмы троллоповских привилегированных классов гораздо ближе современным американским привилегированным классам, чем современным английским. Архидьякон Грантли сказал бы: «Миссис Грантли и я будем рады вас видеть». Нынешний английский архидьякон назовет жену просто по имени.

Хотя эти рассуждения интересны для автора настоящей книги, такой интерес, возможно, разделяют далеко не все, а потому тут, пожалуй, следует остановиться. Тем не менее тема диалога в романах вполне заслуживает внимания специалистов. Для нас же важно одно: в распоряжении Троллопа было замечательное средство для выражения (и раскрытия) характеров. И оно не сводилось только к системе сознательно отработанных приемов; несравненно большую роль тут играла своего рода незримая благодать — другими словами, умение Троллопа самозабвенно и терпеливо сосредоточиваться на других людях.