Портреты из жизни командировочного

– Зачем Вы это делаете?

Отвечал:

– А они блестящие.

Правда, когда девушка предприняла "попытку жёсткого наезда", она получила в ответ такую фразу:

– Чего орёшь? Открутил, теперь закручивать начну. А то разорааалась! Ну высади меня!

"Корочки"у мужиков были с собой. "Вездеходы" назывались. Только "Контора" могла "ай – ай – ай" сделать. Секретная работа была до жути. Так что – обошлось всё хорошо. Васька прилетел на следующий день злющий как чёрт и затаил он с того дня на Евреича "такой зуб"! И засела мысль у него – "ОТОМСТИТЬ".

А как он отомстил, Вы уже знаете ("Полёт Евреича. Месть Василия.")

Разговор с пустотой

"Ыыыыаааауууу!", – орал Эдик, лёжа на кровати в грязных сапогах и раскинув руки в стороны. Костя вытянулся трупом и не шевелился. Руки сложены на груди. Вставь свечку- покойник, да и только. В чёрной водолазке, чёрных брюках и чёрных носках. Бледнющий. На лице ни кровинки. Эдик вновь заорал:

– Ыыыыаааауууу!

Подойдя к его изголовью, я слега тронул плечо Эдуарда Яковлевича. Он открыл совершенно трезвый глаз и произнёс:

– Юрка, дай подурачится…

Мда. Фиг поймёшь этих ленинградцев. Приезжают в командировку и сразу – "быка за рога". Пьют до потери пульса. Оно, конечно, всё от безделья. Пока мы трудимся недели две, как пчёлки, у них этой всей работы, вместе с настройкой, пара дней. А в остальное время чем заниматься? Если в городе крупном – это одно, а вот если где – нибудь в тайге, где до ближайшей деревни вёрст двадцать? Про "горючее" молчу. Добывали разными способами. Тут мозг работал так, что любой академик обзавидовался бы. Ну да ладно. Отвлёкся.

Эдик орёт, Костя – трупом. А вот третий, их сосед по гостиничному номеру гарнизонного "отеля" в лесах под Котласом, тот сидел на кровати и тупо смотрел перед собой. Сидел как фараон. Ножки вместе, ладони на коленях, спина прямая. Это всё, по причине полного одеревенения, вследствие употребления непомерно большого количества местного пойла под названием "Массандра". Никакого отношения к южным берегам этот напиток не имел. Он состоял всего из двух компонентов – спирт и дистиллированная вода. Соотношение – один к одному. Используется в авиации.

Этот мужичок был из подмосковного Королёва. Спец по авиационным ракетам. Их троих в один номер заселили. Ленинградцев и ракетчика.

Зашевелился Костя. С трудом повернулся на бок, затем спустил ноги на пол и глядя в пустоту, произнёс:

– Хотели мы с Эдиком сегодня в кабину зайти, хоть начать, а этот (тут он кивнул в сторону "фараона") принёс новую канистру с "Массандрой". Какая тут, на фиг, работа.

Сказав это, Костя вновь принял горизонтальное положение и засопел. Эдик, время от времени, продолжал вскрикивать, не меняя своей позы.

Вдруг, "фараон-ракетчик" поднял правую руку и поднёс её к уху. А дальше начался его монолог в его же запястье:

– Людочка, здравствуй, золотце моё. Я сейчас в кабинете у главного инженера объекта. Тихо буду говорить (тут он перешёл на шёпот). Долетел хорошо. Всё в порядке. Неееет! Не пью! Ты что!? У меня же миссия секретная. Государственная тайна. Со мной в номере ещё двое. Да. Тссс.

Я тронул его за плечо и спросил:

– У тебя что, мозг плавиться начал?

"Фараон-ракетчик" врезал мне по руке и заорал:

– Люда! Я тебе потом перезвоню! Тут идиоты всякие мешают! Да и со связью что – то случилось, барахлит. Помехи идут какие – то. Всё. Отбой. Я сейчас пойду, со схемами поработаю.

Сказав это, он встал. На деревянных ногах дошёл до стола. Налил себе в армейскую кружку грамм двести, чокнулся со своим же кулаком, мгновенно всосал в себя "огненную воду" и посмотрев в мою сторону, но не видя меня (это было заметно) покачнулся и с пьяной ухмылкой произнёс:

– Даааа… Вот оно… Значит… Полетят завтра…

Я так понял – он о своих ракетах говорил. После этого человек качнулся и развернувшись, подошёл к своей кровати. Плюхнулся на неё задом и снова застыл в позе фараона.

И такое бывает.

Шесть на девять

Несмотря на название, к фотографии это происшествие не имеет никакого отношения.

Когда я слушал в первый раз рассказ покойного ныне Михаила Задорнова о девятом вагоне, то сразу же вспомнил нечто подобное, случившееся со мной в конце 1984-го года. Теперь, всё по порядку.

Было это через пару дней после того, как Евреич влетел головой в сугроб на дивизионе под Котласом ("Полёт Евреича. Месть Василия"). Дивизион военные приняли. Как, это отдельная песня. Но, бумаги ими подписаны, схемы нами откорректированы и надо всю эту хрень отвезти в Москву. Васька, сволочь, уже не мог, свалил от греха подальше. Пришлось пилить мне. Очень не хотелось ехать на аэродром, садиться в кукурузник, потом, на АН -24, поэтому я договорился с ребятами – лейтёхами и они отвезли меня на "буханке" на вокзал, в сам Котлас. Высадился я и пошёл за билетом на поезд. Ближайший намечался Воркутинский. Купил билет в девятый (!?) вагон. Поезд подошёл. Встал. Стоянка – минут пять. Я бегом рванул. Морозище – жуть! За полтинник. Восьмой пробегаю, а за ним – десятый(!?). Я к проводнику. Тот в хлам. Мычит только что – то невразумительное. Рассмотрел номер вагона на билете, пальцем тычет назад. Я ему: "мол так и так, там восьмой, девятого нет". Проводник башкой мотает, икает: "Не пущу"! Я назад. К восьмому. Проводник тоже смотрит на номер вагона на билете и тычет пальцем в обратную сторону. Думаю: "Хер с тобой. Позолочу лапу". Сунул ему пятёрку. Впустил. Купейный вагон. Но грязный до жути! Повёл меня в самый конец, к сортиру, открыл дверь девятого (!?) купе, показал на верхнюю полку. Место номер 36.

– Залезай, твоё будет до Москвы. Братва, вы парнишку не обижайте…

И тут я протёр очёчки и увидел… Мама миа! Человек восемь, в трениках все, в серых тапках. Водяры на столе немеряно! И каждый расписан, как … в общем – в Эрмитаж я попал, с Гжельским колоритом. Старший глянул на меня, сказал коротко:

– Вмонтируй стакан, закуси, залезай на полку и не мешай.

Что ж, коротко и ясно. Выпил молча полный, закусил чёрным хлебом с салом, покурил любезно протянутую прикуренную Беломорину, залез на полку, да и отключился. Во сне картины – одна жутче другой. Бегают за мной, орут, всё топором прихлопнуть или ножиком чикнуть пытаются! Очнулся через несколько часов. Пи – пи захотел. В купе – топор вешай. Громкие вопли, мат – перемат, разумеется и чистая феня. А в тамбуре, возле сортира, кого – то уже бьют, кто – то орёт несвежим голосом, потом послышался звук открываемой двери, короткий вопль и звук закрываемой двери. В голове: "Какое тут пописать! Лежи, терпи. Скинули, видать кого – то. А у тебя – документация совсекретная. Чекисты потом задолбают"… Лежу, терплю.

Тишина с пустотой, навалились неожиданно. Сполз я с полки, выглянул в коридор – никого. Как ветром сдуло. Только пара цыганок мечется. Ярославль. Понятно стало. Этой публике, легально, в Москву соваться было не резон. Сходил в туалет. Пописал. Умылся. Даже побрился. Народу – то, никого. Тишина.

Вышел на Ярославском. Иду по перрону и машинально смотрю на таблички с номерами вагонов. "Десятый, восьмой, седьмой, шестой, шестой…" Твою же мать! Иду к бригадиру, он у пятого стоял. Вид – жуть! Мятый, непохмелённый, небритый, какой – то жёваный. Я к нему: