Портреты Смутного времени

Два раза польское войско пыталось взять приступом Борисово Городище, и оба раза было отбито. В конце июня Б. М. Лыков написал царю Михаилу, что Владислав с войском стоит у Борисова Городища. Царь велел князю Дмитрию Мамстрюковичу Черкасскому перейти из Волоколамска в Рузу, а оттуда, связавшись с Лыковым, при необходимости идти к нему в Можайск. Д. М. Пожарскому царь велел идти из Калуги в Боровск и оттуда помогать Можайску. Из Москвы к Борисову Городищу было велено идти Курмаш-мурзе-Урусову с юртовскими татарами и астраханскими стрельцами.

30 июня Лыков опять написал в Москву, что накануне, 29-го, Владислав приходил из-под Борисова Городища к Можайску, но защитники города пошли на вылазку, отбили ляхов, взяли «языков», а королевич отошел опять к Борисову.

Прошло двадцать дней. Черкасский прибыл в Можайск и 21 июля написал царю, что накануне из-под Борисова Городища к Можайску подошли польские отряды, ездят близ Лужецкого монастыря на Московской дороге по направлению к Рузе и, судя по всему, хотят перерезать дорогу от Можайска на Москву. Воевода Лыков писал царю, что, по словам перебежчиков, королевич Владислав пришел со всем войском из-под Борисова Городища и собирается осадить Можайск.

Михаил собрал бояр и после больших прений отправил Лыкову длинную и нудную инструкцию, смысл которой прост: делай все, как хочешь. Хочешь — защищай Можайск сам до конца, хочешь — оставь малый гарнизон, а сам уходи, а хочешь — вообще бросай Можайск и беги без оглядки.

Д. М. Пожарскому, стоявшему с войском в Боровске, даны были более лаконичные инструкции — прикрывать в случае необходимости отход воинства князя Лыкова.

В начале августа, ночью, при проливном дожде Лыков со всем гарнизоном вышел из Можайска и с помощью отряда Пожарского 6 августа благополучно достиг Боровска.

Но не только Владислав с небольшим войском шел к Москве, с другой стороны приближался малороссийский гетман Конашевич Сагайдачный с двадцатью тысячами казаков, разорив по пути Путивль, Ливны, Елец и Лебедянь. Елецкий воевода Полев не особо преуспел в ратном деле, и Сагайдачному удалось его обмануть. Он часть казаков поставил в засаду, а сам с остальным войском пошел на приступ. Полев же вывел против гетмана все свое войско, в то время как казаки из засадного отряда спокойно вошли в город и заняли его. А Лебедянь была взята потому, что уездные люди не откликнулись на призыв воеводы и не явились в город, чтобы занять оборону. Но Михайлов Сагайдачному не удалось взять.

Узнав о приближении гетманского войска, царь велел идти против него из Боровска Д. М. Пожарскому. Князь выступил на Серпухов, но по дороге сильно заболел. Ратные люди не захотели идти на неприятеля с больным воеводой, казаки же, воспользовавшись случаем, стали воровать по окрестностям. Тогда Михаил велел ехать Пожарскому в Москву, а соратнику его, князю Григорию Волконскому, велел стать у Коломны и не пропускать Сагайдачного через Оку. Но Волконский не смог воспрепятствовать переправе гетмана и вынужден был засесть в Коломне. В полках его началась рознь между дворянами и казаками, в результате чего казаки ушли из Коломны во Владимирский уезд, в вотчину князя Мстиславского, где занялись грабежом окрестностей.

К 17 сентября 1618 года королевич Владислав стоял в Звенигороде, а гетман Сагайдачный — в селе Бронницы Коломенского уезда. 20 сентября Владислав с войском подошел к Тушину и стал там.

В дальнейших боевых действиях и переговорах, описанных в других главах, Дмитрий Михайлович Пожарский не участвовал. В документах имя Пожарского встречается теперь лишь 30 мая 1619 года, когда на съезде русских и польских представителей пан Гонсевский заявил, что многих польских и литовских людей бояре взяли в холопы и силой крестили, женили и держат в неволе, а именно боярин князь Дмитрий Пожарский многих людей польских и литовских разослал по своим поместьям и держит там на цепях. А кого и выпустили из тюрем, так босых и нагих, и они в морозы все погибли. Бояре отвечали, что «все это баламутство и смута» и клялись на кресте, что «ничего этого не бывало».

В это время Пожарский по состоянию здоровья был занят на статской службе — ведал Ямским приказом, то есть, говоря современным языков, был министром Почтового ведомства. В 1621 году царь назначил его руководить Разбойным приказом — аналогом Министерства внутренних дел.

За участие в войне с Владиславом в 1618 году Дмитрий Михайлович Пожарский получил довольно скромную награду. 27 сентября 1618 года воевода был зван к столу царя Михаила, где ему зачитали царский указ: «Ты был на нашей службе против недруга нашего литовского королевича, нам служил, против польских и литовских людей стоял, в посылках над ними многие поиски делал, острог ставить велел, многих польских и литовских людей побивал и с этим боем языки к нам часто присылывал, нашим и земским делом радел и промышлял, боярину нашему, князю Борису Михайловичу Лыкову, когда он из Можайска шел к Москве, помогал». И за все это Дмитрий Михайлович получил позолоченный серебряный кубок весом три гривенки и тридцать шесть золотников (около 1,4 килограмма) и атласную шубу на соболях с серебряными позолоченными пуговицами.

В сентябре 1619 года, сразу после посвящения Филарета в патриархи, за стойкость и мужество во время последней войны Пожарскому были пожалованы село, проселок, сельцо и четыре деревни. В 1621 году данная Пожарскому царем Василием вотчина была пополнена и закреплена за ним жалованной грамотой.

На обеих свадьбах царя Михаила, в 1624 и в 1626 годах Д. М. Пожарский был вторым дружкой с жениховой стороны, а его жена княгиня Прасковья Варфоломеевна — второй свахой с жениховой стороны. Но, несмотря на такие почести, в местнических челобитных продолжали писать, что князья Пожарские — люди не разрядные, при прежних государях выше городничих и губных старост должностей не занимали.

В конце 1613 года царь Михаил, а точнее, его мать, скромная монахиня, которая лезла во все государственные дела, пожаловала боярство Борису Михайловичу Салтыкову. Салтыковы запятнали себя изменой в 1610— 1612 годах, но зато они приходились родственниками инокине Марфе. Вдобавок то ли бойкая монашка, то ли бояре надоумили Мишу заставить именно Пожарского публично объявить Салтыкову о производстве его в чин («у списка велел стоять»). Дмитрий Михайлович стал доказывать, что он Салтыкову «боярство сказывать и меньше его быть не может». Дьяки принесли разрядные книги, и в присутствии царя началось разбирательство. Было установлено, что родич Пожарского князь Ромодановский был товарищем с Михаилом Глебовичем Салтыковым, а Михаил Глебович по родству меньше Бориса Михайловича Салтыкова. Нашли также, что Пушкины равны Пожарскому и в то же время гораздо меньше Михаила Гавриловича Салтыкова. Пока зачитывались все эти статьи, Дмитрий Михайлович молчал, говорить ему было нечего. И государь потребовал, чтобы он «сказал боярство» Салтыкову, меньше которого ему быть можно. Но Пожарский не послушался, уехал домой и сказался больным. В итоге Салтыкову о производстве его в бояре объявил думный дьяк, а в разряде записали, что Пожарский. Салтыкова же это не устроило, он бил челом государю о бесчестии, и Михаил удовлетворил его просьбу. Пожарский был вынужден поехать в дом к Салтыковым и просить прощения у Бориса.

Тем не менее, ряд местнических споров Пожарскому удалось выиграть. С. М. Соловьев писал: «10 июня 1618 года писал из Калуги к государю боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский, что он лежит болен и ожидает смерти час от часу. Государь указал послать к нему с милостивым словом спросить о здоровье стольника Юрия Игнатьева Татищева, но Татищев стал бить челом, что ему к князю Пожарскому ехать невместно. Ему отвечали, что ехать можно; но он государева указа не послушал, сбежал из дворца и у себя дома не оказался. Его высекли кнутом и послали к Пожарскому головою.

В 1627 году государь указал быть у себя в рындах стольникам, князю Петру да князю Федору, детям князя Дмитрия Михайловича Пожарского, и с ними князю Федору и князю Петру Федоровичам Волконским. Волконские били челом, что они с Пожарскими быть готовы, но чтоб от того вперед их отечеству порухи не было, потому что на князя Дмитрия Михайловича Пожарского били челом Гаврила Пушкин и другие, которые им в версту. Государь велел им сказать, что они бьют челом не делом, быть им с Пожарскими можно всегда бессловно, Гавриле Пушкину в челобитье на Пожарских отказано, а другим было наказанье: Волконские были в рындах, но князь Дмитрий Михайлович этим не удовольствовался, бил челом, что Волконские своим челобитьем сыновей его позорят, тогда как и прадедам Волконским с его детьми не сошлось. Государи (Михаил и Филарет. — А. Ш.) приказали послать Волконских в тюрьму. В 1634 году Бориса Пушкина посадили в тюрьму за челобитье на Пожарского». [84]

84

Соловьев С. История России с древнейших времен. Кн. V. Т. 9-10. — М.: Издательство социально-экономической литературы, 1961. С. 264.