Порубежники. Далеко от Москвы

– А сам-то сын где? – равнодушно спросил Филин, только чтобы не молчать, потому что от кислой вони в жилище его начинало мутить.

– В поле, где ж ещё-то. Страда в разгаре. Нынче все при деле. Что мужики, что бабы. Здеся токмо старики, да детишки малы.

Филин скользнул взглядом по тощей фигуре Дуняхи и в памяти тут же всплыл образ девушки на краю села.

– То-то я гляжу, как вымерли все. Пока тебя нашёл, наплутался. Хорошо хоть, девка на околице попалась. У берегини вашей. Подсказала.

– У берегини? Кулька Хапутина. – догадался Мефодий. – Она, окромя неё, некому. Всё жениха доброго просит. И то сказать, девка видная. Из наших парней любой бы взял. В радость только. Да брательник её, Забуга, хорохориться. – Мефодий тихо рассмеялся. – А наши мужики Забугу сторонятся. Колотовник 14 знатный. Любого кулаком сшибёт. Так что с ним не балуй, хе-хе…

– Вон как. И где ж он нынче? Глянул бы, каков богатырь. – спросил Филин, принимая игривый тон старшины. – Тоже в поле, небось?

14

Колотовник – драчун.

– А где ж быть…

– А ещё из Хапутиных кто есть?

– Жена Забугина – Любомира. Да она нынче тоже в поле, мужикам помогат. Хоть и на сносях.

– Акулька одна, стало быть?

– Одна. – подтвердил старшина, но тут же спохватился и принялся оправдывать девушку. – Но она не просто так. У ей забот – прорва. Кулька сроду без дела не сидит. Покуда брат с женой в поле, всё хозяйство на ней. Потому Забуга и не спешит замуж её отдавать.

– Ясно. Ну да бог с ней, с Кулькой, я ж не за ней прибыл. По делу. – спохватился Филин. – Челобитную вашу князь прочёл. Да вот меня послал на месте поглядеть. Так что сказывай толком, чего да как, ага.

– Так, а чего сказывать? На три поля хотим перейти. И весь сказ.

– На что?

– Чего на что? – не понял старшина.

– На что вам три поля, спрашиваю, ага. – раздражённо пояснил Филин.

– Так ведь это… Община народишком прирастат. Уж, почитай, скоро сотня ртов будет. Оно ведь как…

Мефодий замялся, и Филин подсказал ему с тихим смешком:

– Эх… плодитесь и размножайтесь.

И тут же Васька сам пожалел о сказанном – при этих словах в памяти опять всплыл образ Акулины. С распахнутым воротом, с обнажённой выше колена ногой. Филин зло рванул ворот кафтана, который мешал ему дышать.

– Ты вот что поясни. Чем три поля лучше двух? – спросил Васька, для которого крестьянские дела были тёмным лесом.

Старшина развёл руками. Он и представить не мог, что человек князя может не разбираться в столь простых вещах, ясных даже самому тёмному смерду.

– Хм, ну вот гляди. Ныне у нас землицы распахано сто восемьдесят четей. С малым лишком. Половина засеяна, другая под паром лежит, не рожает, стало быть. И выходит, что в кажный год мы урожай с половины земли собираем. А ежели мы все поля натрое разделим, так на одной части – яровые, вторая под паром, а третья – под озимые. Этак урожай не с половины земли кажный год собирать, а уже с двух частей из трёх. Ежели в пудах прикинуть – вместо двух сотен две с полтиной выйдет. То бишь пятьдесят пудов сверх. А это для нас нынче… – Мефодий сбился, не в силах подобрать нужного слова, чтоб объяснить горожанину, насколько важна для общины такая прибавка. – Ты пойми, как тебя бишь…

– Вась… – Филин осёкся на полуслове и, откашлявшись, сообщил. – Василий Филиппович.

– Так ты пойми, Василь Филиппыч, нам без этих пудов не выжить. Уж и так с хлеба на воду перебивамся, а как нончая ребятня подрастёт да промеж себя обженится, да свою ребятню народит… Так что, как ни крути, а нельзя нам без третьего поля. Не выжить. Так князю и обскажи. Да ты здесь ли, Василь Филиппыч?

– А? – Филин встрепенулся, отвлекаясь от сладких грёз, и мутным взглядом обвёл избу. – Здесь, здесь, куда ж денусь. И в чём беда, не пойму? Коль третье поле надобно, так пашите, как пристало. Оброк тут причём, ага? Пошто ослобонить от него просите?

– Да как же, Василь Филиппыч? Нам ежели нынче третье поле делать, так в два ближайших года только треть пашни засеять выйдет. С переходом оно завсегда так, по-другому не быват. Два года урожай будет, что кот наплакал, а ежели с него ещё и оброк отдать… Это хоть сразу помирать ложись всем миром. Потому и просим, Василь Филиппыч. Василь Филиппыч, слышь?

Васька слушал старшину, но думал совсем о другом. Ведь Акулина Хапутина наверняка уже покончила с травой вокруг берегини и отправилась в дом. А там, кроме неё, никого нет. Никого.

– Слышу, не ори. – Васька со свистом протяжно выдохнул через ноздри. – Понял я всё про поле ваше. Обскажу князю, как есть, он пущай решает. А я человек маленький. И ты мне другое растолкуй, ага. Вот ты сказывал, что земли у вас почти две сотни четей. Так? А как же вышло, что вы столь лет оброк давали, как за семьдесят?

– Да помилуй бог! Отродясь такого не бывало… – Мефодий испуганно всплеснул руками. – Всё как полагатся платили. С полной пашни.

На лысине у старика проступил пот, большие костлявые ладони нервно вцепились в подол домашней рубахи. Встрепенувшись, Мефодий кинулся в красный угол избы, где под низким сводом на маленькой полке стояла икона в простом деревянном окладе. Тяжко кряхтя, взобрался на скамью, сунул руку за образ и достал большой свиток из серой шершавой бумаги. Спустившись, старшина протянул пергамент Ваське.

– Вот, Василь Филиппыч, гля-ка. У нас всё как следоват, так и отдадено.

Филин взял свиток, но читать его не стал. Он и без того давно понял, что старшина не врёт. А раз так, то выходило, что разгадка тайны скрыта в подушных книгах. Как-то так получалось, что в писарском покое Белёва сто восемьдесят две чети земли превращались всего в семьдесят. Как? И зачем? Но ответить на два таких простых вопроса вряд ли мог старшина из Водопьяновки Мефодий Лапшин.

– Коли так, ладно, ага. – Васька поднялся с лавки, встряхнул затекшие ноги, покрутил головой, разминая шею.

– Так что с третьим полем-то, Василь Филиппыч? – спросил Лапшин, с щенячьей надеждой глядя на Филина.

– Говорю, не моя власть, ага. Обскажу князю. Он и решит. Так что жди покуда.

– А ты куда собрался? – заволновался старик, глядя на Васькины сборы. – Глянь на двор, темнет уже. Бабы мои, вон, видал, поснедать приготовили. Заночуешь, а там уж давай.

– Благодарствую. Да не досуг мне. Князь ждёт, ага. Так что, прощевай, Мефошка.

Выйдя на улицу, Филин даже не стал садиться в седло. Взял коня за повод и торопливо повёл к околице. Вскоре он оказался у крайнего двора. Его задней границей служила дровяница из больших неколотых поленьев. Один её край упирался в двускатную землянку под густо заросшим дёрном, другой – в утлый сарай, крытый трухлявой соломой. Позади чернел огород без единой сорной травинки – только неровные ряды капусты, репы и свеклы.

Филин намотал поводья на торчащий из земли кол для домашней скотины. Откуда-то из темноты выскочил облезлый пёс. С опаской посмотрев на чужака, он глухо заворчал и попятился к дровам, а стоило Ваське замахнуться, вовсе с испуганным визгом припустил к сараю и проворно юркнул под нижний венец и, только попав внутрь, разразился заливистым лаем.

– Ты чего это, Трезоша? – раздался мягкий и ласковый женский голос, который Васька тут же узнал. – Чего взбаламутился?

Филин молча двинулся к сараю, и когда до него оставалось не больше двух шагов, в открытых дверях появилась Акулина. Испуганно ахнув, она замерла в проёме, а потом стала пятиться внутрь. Васька оглянулся по сторонам, убедился, что вокруг по-прежнему ни души, и решительно переступил порог. В темноте, пахнущей навозом и прелой соломой, Акулина суетливо одёргивала подол и расправляла рабочий передник.