Поручается уголовному розыску

— От кого — не знаю… Получил их враз оба. Первым распечатал то, у которого конверт был подписан Светланкиной рукой. Стал читать и чуть не очумел — это было письмо к московскому инженеру. Сразу стукнуло в голову, что Светланка перепутала письма и отправила не тому, кому надо.

— Вы разве не заметили, что адрес на конверте надписан поддельным почерком? — спросил Антон.

— Ничего не заметил… Да такое мне и в голову даже не могло прийти…

— Ну, а второе письмо?

— Оно было написано незнакомым почерком, наклоненным влево. С первых строчек понял, что пишет Нина Михайловна — Светланкина мама. Разделала она меня, как бог черепаху, а в конце письма просила оставить ее дочь в покое. Дескать, Светланка любит образованного красивого парня, а со мной, с недоучкой, встречается только из жалости, — Костырев посмотрел на Антона, виновато усмехнулся. — Вы можете подумать: «Вот, мол, такой здоровый парень, а раскис, как кисейная барышня». Смешно, конечно… Сейчас сам понимаю, а тогда… все вверх тормашками перевернулось. У нас со Светланкой были самые чистые отношения, я на нее молиться был готов, и вдруг такая грязь… Короче говоря, чтобы понять мое состояние в то время, надо самому пережить подобное, — уставившись взглядом в пол, усмехнулся. — Не поверите, больше двух суток глаз сомкнуть не мог, думал, сумасшествие начинается.

— С Моховым когда встретились?

— Сейчас расскажу все по порядку… С Моховым, значит, так… Пашка давно меня уговаривал завербоваться на север, дескать, там заработки хорошие, отпуска по два месяца за год и все такое. Не знаю, что он там хотел делать — специальности-то у него никакой нет. Наверное, рассчитывал, что там люди денежные, украсть можно больше. Ну, а меня при себе вроде телохранителя хотел иметь. Силенки у него, как у мышонке, а задиристый, как мартовский кот… Я ж не круглый дурак, понимал, что дружбы у нас не получится. Последнее время даже не встречался с ним, а тут, когда получил эти письма, Пашка зачастил ко мне — в день по три раза прибегал. И все с разговорчиками насчет севера, как будто знал, что я в чумном состоянии нахожусь. Словом, уговорил. В пятницу я уволился с работы, написал Светланке и Нине Михайловне письма, в Светланкин конверт вложил ее письмо к московскому инженеру и отправил. После этого собрал чемодан, взял у матери триста рублей денег и пошел к Мохову. Пашка обрадовался, заегозил: «Едем, Федя! Едем!», а у самого за душой — ни рублевки. На что билет покупать?.. Триста рублей моих для двух человек — это же крохи. Пошли по его дружкам, надеясь у кого-нибудь занять, а дружки сами девятый день без соли сидят… В одном месте попали на выпивку. Пашка изрядно нахлебался, я в рот не взял. Вернулись к Мохову. Дело — к ночи, а спать не могу. В субботу с утра Мохов стал клянчить на похмелье. Дал ему пятерку. Он мне стакан водки налил, стал убеждать, что от бессонницы — самое лучшее средство. Ну я сдуру весь стакан и выпил. Мозги, конечно, сразу отключились, потому что таким делом, — Костырев щелкнул себя по горлу, — раньше не увлекался. Пашка опять к дружкам потянул. Помню, в пивной бар «Волна» заходили. Мохов там, кажется, с кем-то пиво пил, а у меня все, как в тумане… Почти четверо суток перед этим глаз не сомкнул. Когда вернулись к Мохову, заснул, словно убитый. Утром в воскресенье Пашка разбудил ни свет ни заря, потянул на вокзал, чтобы уехать с самой первой электричкой в Новосибирск. Спрашиваю: «Где ты денег взял?» «Да тут, — говорит, — старый друг один подвернулся», а сам из какого-то рюкзака вещи в чемодан перекладывает, торопится. Смотрю: вещи новенькие, даже с магазинными этикетками. Я его за грудки: «Ты что сочинил, Пашка?! Тебя ж в милицию сейчас надо сдать!» Мохов трухнул, залопотал: «Сам со мною сядешь. Между прочим, в сельхозтехниковском магазине твою кепочку видел. Думаешь, поверят, что раньше ее там оставил?.. Дудки! Уголовному розыску только попадись на крючок! По себе знаю… Да ты не волнуйся. Часа через три-четыре упорхнем на самолете из Новосибирска, и пусть ищут ветра в поле. Только смотри, Федя… Кепка твоя в магазине осталась, если что — бери магазин на себя. Первый раз больше года не дадут. Будешь на меня переть — групповую примажут. Тогда по шесть лет, как медным котелкам, свободы не видеть».

— О Гоге-Самолете Мохов ничего не рассказывал? — спросил Антон Костырев, когда тот замолчал.

— Нет, ничего не говорил.

— Кто помог Мохову отключить охранную сигнализацию в магазине?

— Не знаю, — понуро глядя в пол, ответил Костырев. — Я с ним, со скотиной, после этого принципиально не разговаривал. В Новосибирске, когда приехали на электричке сюда, он куда-то бегал, с кем-то встречался, а я сразу уехал в Толмачево и с вокзала не выходил, — поднял на Антона глаза. — Да вы допрашивайте Мохова. При мне он как миленький, все расскажет.

Антон позвонил дежурному следственного изолятора и попросил, чтобы Голубев доставил на допрос Мохова. После этого показал Костыреву заранее приготовленную фотографию Игоря Айрапетова и спросил:

— Узнаете?

Костырев внимательно посмотрел на снимок.

— Где-то видел, а где… Не могу вспомнить.

— Не в баре «Волна»?

— Может быть… — он еще внимательнее вгляделся в фотографию. — Нет, не в баре. Кажется, в «Космосе»… Точно, в «Космосе». Изрядно уж с тех пор времени прошло, но помню. Мохов еще за одним столом с этим парнем сидел и к сестре Светланкиной вязался, пока я его не пугнул… А в баре, я же сказал, для меня все, как в тумане, было.

Посидели молча, думая каждый о своем. В коридоре послышались шаги. Дверь отворилась, и Голубев впустил в нее Мохова. При виде Костырева с Моховым произошло почти то же, что и с Костыревым, когда тот неожиданно увидел в кабинете Светлану Березову.

— Ну, что уставился, как баран на новые ворота? — взглянув на него, усмехнулся Костырев. — Не узнал?

— Федя!.. — неестественно изобразил радость Мохов. — Ты что такой сердитый? Тебя пытают? Крест во все пузо — не закладывал!

Костырев поднялся во весь свой могучий рост, угрожающе сжал кулаки, прищурился:

— Эх, Паша, заложил бы я тебе сейчас…

Мохов шарахнулся к двери. Натолкнувшись у порога на Славу Голубева, повернулся к Антону и закричал:

— Громилу на помощь призвали! Запугать хотите, да?

— А ну, друзья, по местам! — строго приказал Антон; дождавшись, когда Костырев и Мохов — один с усмешкой, другой тревожно, — глядя друг на друга, сели, спросил:

— Надеюсь, отрицать знакомство не будете?

— Чего тут отрицать, — сказал Костырев.

— Нет! — с вызовом крикнул Мохов.

— В таком случае — рассказывайте, как дело было. Без вранья, по-честному.

— Я все по-честному сказал, — Костырев посмотрел на Антона и кивнул в сторону Мохова. — Теперь пусть он выступает.

— Запугиваешь? — окрысился Мохов.

— Чего тебя запугивать? — с прежней усмешкой спросил Костырев. — Ты и так, будто осиновый листок на ветру, дрожишь. — Сам струсил, думаешь и другим страшно?! Лицо Костырева стало строгим.

— Не кричи, Паша. С детства знаешь, что меня запугать не так-то просто. Прошу тебя: расскажи все честно следователю, а он пусть решает, вместе нас в тюрьму садить или поврозь.

— Ты о чем, Федя?.. — словно не понял Мохов.

— Не прикидывайся, Паша, — Костырев опять уставился взглядом в пол. — Я все откровенно рассказал, теперь — твоя очередь. Врать начнешь, сильней запутаешься и срок больше получишь, как говорят твои блатные дружки.

Мохов втянул голову в плечи, будто бы съежился, взглянул на Антона, и Антон заметил, что он рад бы говорить все откровенно, но боится. Очень сильно боится. Кого?.. Айрапетова или Остроумова?

— Паш, рассказывай, не тяни время, — спокойно, но требовательно проговорил Костырев. — Ты ведь знаешь, Паш, что я не люблю кривить душой.

— А чего рассказывать, один я управился с магазином, — Мохов еще больше съежился, посмотрел на Антона и перекрестил живот. — Во, крест даю — один.

Антон встретился с ним взглядом, включил микрофон:

— Начните по порядку. Как узнали, что в магазин поступили золотые часы?

Мохов болезненно поморщился, передернул плечами и заговорил, поминутно взглядывая на Костырева, словно опасаясь, что Федор вот-вот его прервет:

— Если по порядку, то значит… В субботу утречком кирнули с Федей, ну и поволокло нас на подвиги. К некоторым корешкам моим зашли, побазарили об том, об сем, хотел деньжонками у них поживиться. Не вышло. С тоски зашли в пивбар «Волна». Гляжу, Игорь Владимирович Айрапетов — он меня когда-то лечил — с Иваном Лаптевым пиво тянут, а перед ними на столике — целая гора вяленой рыбы. Подошел, чтобы пару рыбешек стрельнуть. Разговорились. Попросил у Айрапетова денег в долг, сказал, на Север еду, заработаю — рассчитаюсь. Мужик он всегда денежный, а тут зажался. Показывает золотые часики и говорит, что в сельхозтехниковском магазине купил. Спрашиваю: «Еще там остались?» Говорит: «Навалом». Тут у меня и мелькнуло, толкую: «Дай хоть пару червонцев, завтра тебе этих часиков полный карман привезу». Поломался, но пятнадцать рублей все-таки дал, выручил…

— Костырев присутствовал при вашем разговоре с Айрапетовым?

— Не, он на улице с монтером знакомым базарил.

— Это Валерка Шумилкин был, на подстанции работает, — вставил Костырев. — Сейчас вот только вспомнил.

Антон повернулся к Мохову:

— Рассказывайте дальше.

— А чего рассказывать… — Мохов покривился. — Федя забалдел капитально, еле-еле дохилял ко мне домой, утыркался спать. Я тоже малость прикимарил. Проснулся — темно. Думаю, пора за часиками топать. Рюкзачок с собой прихватил, выхожу на улицу — хоть глаз выколи. Чернота, гроза собирается. Соображаю: на меня работает — следы замоет. Подхожу к магазину — еще темней стало. Сразу не сообразил, после догадался, что погасли уличные фонари. Замок свернуть было парой пустяков — инструментик с собой прихватил. Часы отыскал мигом, но их только шесть штук оказалось. Перерыл в прилавке все ящики, аж стекло раздавил, а часиков больше тю-тю… Стал шерстить все подряд, втихаря фонариком посвечиваю. Гляжу — старая кепка. Читаю — на подкладке Федина фамилия написана. Сразу хотел в рюкзак сунуть, но смикитил: если кепка исчезнет из магазина, продавец сразу наведет угрозыск на Федин след, а нам такая самодеятельность вовсе без надобностей. Решил оставить кепочку. Специально на видное место положил. Дальше шарю. В пустой из-под одеколона коробочке выручку нашел, а часов — как не было. Со зла аж курить захотелось. Достаю пачку «Нашей марки», которую в пивбаре у Айрапетова стрельнул, а в ней ни единой сигаретки не осталось. Швырнул сдуру за прилавок… Смотрю, на витрине красивые бритовки лежат. На всякий случай в карман три штучки сунул и давай рюкзак набивать одежонкой, которая получше. Только управился, рюкзак за плечи надел, слышу: оконное стекло хрустнуло. Я мигом — за вешалки, где пальто висят, для смелости железяку схватил, которой замку голову отвернул. Выглядываю оттуда одним глазом, вижу — мужик по магазину мелькнул. Подскочил к стене, вроде электрическим выключателем щелкнул и сразу к прилавку затопал. Одеколонные флаконы звякнули, похоже, забулькало что-то… В этот миг молния как полоснет! В магазине стало светло, как будто лампочки включили. Смотрю, Гога-Самолет с перепугу за прилавок присел. Я из своего укрытия — к дверям. Зацепился, вешалки повалились, ящики какие-то загремели… Гога как заорет!.. Я кое-как выпутался из-под вешалок, только на крыльцо вываливаюсь — опять молния! Вижу, что-то лохматое к крыльцу прет: не то баба, не то привидение… — Мохов перекрестил живот. — Во крест даю, чуть от страха коньки не отбросил. Ладно, железяка в руках была. Я этой железякой ее и шарахнул, а сам, дай бог ноги, рвать от магазина…

— Как Гога-Самолет в магазин попал?

— Уже говорил, через окно залез, — Мохов опять закрестился. — Только крест даю, он без сговора со мной лез. Богом клянусь, без сговора! Групповой не было, начальник…

— Кто отключил сигнализацию?

— Уже говорил, электричество было выключено.

— Кто выключил? С электромехаником Лаптевым договорились?

Мохов ударил себя кулаком в грудь:

— Начальник, гад буду, не договаривался» Может, Гога-Самолет договорился, а я, под шумок, вперед его успел.