Поручик Ржевский или Дуэль с Наполеоном
Шрифт:
Наполеон вздрогнул.
— Откуда вам это известно?
— Это давно стало достоянием истории.
— O — la — la! Куртизанка — история уже забралась в мою постель… Пустите ногу!
— Что, сир?
— Отстаньте наконец от моей скульптуры. Еще уроните.
— О, пардон, пардон.
— Как прикажете поступить с пленным, сир? — спросил офицер охраны.
— Расстрелять из Царь — пушки! — буркнул корсиканец.
— Но, сир, она не стреляет.
— Знаю! Но человек, осмелившийся поднять руку на императора Франции, иной участи не достоин.
Его пленник гордо вскинул голову:
— Имею честь, поручик Ржевский!
— О-о! — вырвалось у Наполеона.
— О — о — о! — эхом откликнулся Коленкур.
Они переглянулись.
Наполеон перевел взгляд на Ржевского:
— Не тот ли вы гусар, чьи успехи в любовных битвах известны не менее, чем мои победы на полях сражений?
— Он самый, — хмуро ответил поручик.
— Такой пленник стоит десятка генералов! — оживился император. — Пожалуй, я уделю вам несколько минут. Думаю, нам есть о чем поговорить. Как мужчина с мужчиной.
— Воля ваша.
— Дайте слово офицера, что вы больше не будете распускать руки, и я прикажу вас развязать.
— Слово гусара, — нехотя процедил Ржевский.
Глава 53. Загадочная русская душа
Наполеон, заложив руки за спину, молча ходил вокруг Ржевского. Поручик спокойно следовал за ним взглядом. Рядом стоял Коленкур, с нетерпением ожидая от своего императора мудрых мыслей и исторических откровений.
Здесь же находились два караульных офицера. Мадам Сисико отправилась сообщить своим девочкам, что император сегодня не принимает.
— Что у вас было с Жозефиной? — спросил император, заморозив свой взгляд на Ржевском.
— Ничего.
— А письмо?
— Только повод, чтобы добраться до вас. Я его выдумал.
— Жена Цезаря вне подозрений, — хмыкнул Коленкур.
— Бывшая, бывшая жена, Арман, — строго оборвал Наполеон. — Поговорим о прочих. Сколько у вас было женщин, месье Ржевский? Сотня? Две? Три?
— Всех не сосчитаешь.
— А вот я помню имена всех своих возлюбленных.
— Значит, их было не так уж много.
— Ти — ти — ти! — Наполеон задрал подбородок. — Их у меня было столько, что хватило бы на эту ночь всей моей Старой гвардии!
Ржевский ухмыльнулся.
— Ну, ежели на то пошло, то у меня было столько женщин, что если бы их всех поставить в затылок, можно было б три тысячи раз обмотать всю вашу Старую гвардию, построенную в каре. И еще на вашу свиту бы осталось.
Коленкура передернуло, как от зубной боли.
Наполеон с интересом наклонил голову.
— Вы не наследный принц и не падишах. Простой гусарский офицер, один из тысяч… В чем же ваш секрет? Почему вас так любят женщины?
— Потому что я их люблю, сир.
— И это всё?!
— Я их очень люблю.
— Что значит «очень»?
— Очень часто.
— Сколько же?
— В зависимости от времени года. Летом — в три раза больше.
— А-а, так у вас сейчас самый пик? Вы даже на императоров кидаетесь.
—
Это уже не от любви, сир, а совсем наоборот. — Ржевский приосанился. — Имею честь вызвать вас на дуэль! Вы вправе выбрать себе оружие. Что предпочитаете: пистолеты, сабли, шпаги?..— Я предпочитаю кавалерию Мюрата и артиллерию Сорбье.
— Позвольте, сир, я не шучу! — вспыхнул Ржевский.
— Я тоже.
— Вы отказываетесь со мной драться?
— Не вижу особого повода.
— В таком случае, сир, я вынужден нанести вам оскорбление!
Коленкур побледнел. Офицеры караула заломили поручику руки. Свирепо посмотрев на них, он перевел взгляд на императора.
— Тиран! Убийца! Палач!
Наполеон криво улыбнулся, присаживаясь в кресло.
— Чепуха.
— Антихрист!
— Может быть.
— Чувак!
Наполеон поднял брови.
— Кто? Тьювак? Почему вы вдруг заговорили по — русски?
— Чувак! — усмехнулся ему в лицо поручик. — Сивый мерин! Каплун!
— Кто такой «тьювак»? — недоуменно спросил Наполеон Коленкура.
Обершталмейстер покраснел.
— Я в некотором затруднении…
— Вы должны это знать!
— Кастрированный баран, мон сир.
— А «мерин»?
— Кастрированный конь, сир.
— А «каплун»?
— Кастрированный петух, сир. Таких обычно откармливают на мясо.
— Я не просил подробностей, Арман!
— Простите, кап… сир.
Наполеон мрачно посмотрел на поручика.
— Вы намекаете, что я кастрат?
— Да!
— Вы понимаете, что этими словами вы оскорбили не только меня. Но и Марию — Луизу, Жозефину, княгиню Валевскую, мадемуазель Жорж… Всю Францию!
— Пусть так!
Наполеон вскочил, сжимая кулаки:
— Вы плюнули мне в самое сердце!
— У вас нет сердца. Вам его отрезали вместе с вашими помидорами!
Император громко топнул ногой.
— Всё! Баста! Мое терпение лопнуло. Вас действительно следует проучить.
— Отлично-с! Вы принимаете мой вызов?
— Да!! Но сперва я бы хотел ответить… Скажите, Арман, как звучит по — русски самое страшное ругательство?
Коленкур прошептал ему на ухо, и Наполеон, высокомерно глядя на своего пленника, старательно выговорил:
— Эиоп тую мат!
Поручик хмыкнул.
— При чем тут какой — то эфиоп? И кому, простите, мат?
— Эфиоп твую мат! — грозно выкрикнул узурпатор. — Мат твую эфиоп!! Эфиоп! эфиоп! эфиоп!
— И на здоровье, — пожал плечами Ржевский.
Наполеон повернулся к Коленкуру.
— Кажется, он не чувствует себя оскорбленным. Что я ему такое сказал?
— Что вы могли бы быть его отцом, — вздохнул Коленкур.
— Какой вздор! — возмутился Бонапарт. — Не хватало мне еще усыновить такого наглеца. В чем же соль этого «страшного ругательства»?
Коленкур развел руками.
Император обескураженно потер подбородок.
— Там, где мы, европейцы, видим полную бессмыслицу, русские умудряются отыскать глубокую философскую идею. Вот она — загадочная русская душа!