Порывая с прошлым

Но вернемся в зал Национальной ассамблеи. Все места на скамьях Мусульманской лиги и оппозиционных групп заняты, переполнены гостевые галереи, дипломатические и журналистские ложи.

Все с нетерпением ждут выступления министра иностранных дел. Что скажет в своей речи Бхутто? Ни для кого не секрет, что в последнее время между ним и президентом Айюб-ханом наметились расхождения. Министр иностранных дел считает, что в отношении Индии позиция пакистанского правительства должна быть более жесткой, нельзя идти на примирение, пока не будет решена кашмирская проблема. Эти мысли он высказывал и в ходе работы Ташкентской конференции, участником которой был.

Свою позицию он отстаивает на заседаниях кабинета министров и нередко делает заявления для печати. Зная экспансивный характер министра, который не раз открыто говорил, что не дорожит своим постом, сторонники конфронтации, в первую очередь правые группировки и маоисты, рассчитывают, что Бхутто направит дебаты даккской сессии в русло антииндийских выступлений. А это очень устроило бы религиозно-шовинистические организации и всех, кто против восстановления мира в этом районе земного шара.

Но Бхутто не новичок в политике. Он знает, где, когда и что надо говорить. Министр заявил, что в отношениях между Индией и Пакистаном нет таких проблем, которые невозможно решить на основе взаимопонимания. Он высказался за продолжение диалога с Дели. Большую часть выступления Бхутто посвятил критике американской политики по отношению к Пакистану. Он обрушился на правительство США, использующее экономическую помощь как средство политического давления на страну. Он говорил о необходимости развития Пакистаном широких международных связей со странами социалистического содружества. Достойно сожаления, сказал он, что в прошлом руководители Пакистана не рассматривали могучую Советскую державу в качестве друга.

Ему устроили настоящую овацию.

В перерыве между заседаниями сессии Айюб-хан приглашает на коктейль пакистанских и иностранных журналистов. Небольшой холл, примыкающий к залу заседаний, окружен телохранителями президента — рослыми пуштунами, одетыми в длинные серые рубахи и такого же цвета шаровары. Охранники с болтающимися на бедрах внушительными маузерами сверлят взглядом каждого входящего в комнату.

Шумит кондиционер. В комнате вдоль стены — столы, уставленные тарелками с сэндвичами, кебабом, лепешками, бананами, бутылками с соком и виски. В Пакистане как мусульманской стране действует сухой закон. Но приемы, которые посещаются иностранцами, — исключение. Чиновники и офицеры, держа в руках бокалы виски со льдом, чопорно здороваются с журналистами.

Президент появился из-за скрытой шторами боковой двери и сразу стал знакомиться. Дошла очередь до меня. Чиновник из протокольного отдела представил меня.

— Корреспондент «Правды»? — переспросил президент. — Я знаю вашу газету. Один из моих адъютантов, изучавший русский язык, выписывает ее. Рад видеть в Пакистане корреспондента газеты правящей партии. Надолго к нам?

Я ответил, что на два месяца.

— Почему только на два месяца? — спросил он и тут же добавил: — Оставайтесь на несколько лет, откройте оффис в Карачи, Лахоре, где угодно, и работайте. Вообще будем рады принять корреспондента любой советской газеты. Я уже говорил об этом советскому послу.

Сославшись позднее в министерстве информации на разговор с президентом, я в июне 1967 г., вновь приехав в Пакистан, открыл корреспондентский пункт в Карачи. Так же поступил и мой коллега из газеты «Известия» Василий Кондратов, а затем корреспондент советского радио и телевидения Иван Старшинов.

В день окончания внешнеполитических дебатов ко мне подошел Шахидулла Кайсар.

— Я ищу вас, — сказал он, — поедем смотреть Дакку, а потом познакомлю вас со своими коллегами.

На улице возле баньяна стояла небольшая машина. От нее отделился коренастый человек в легкой белой рубашке навыпуск.

— Али Аксад, сотрудник пашей газеты, он же и генеральный секретарь Комитета защиты мира Восточного Пакистана, — представил мне его Кайсар. — Много пишет по экономическим и политическим проблемам Пакистана. Знает Дакку как свои пять пальцев.

^{Торговля фруктами на одной из улиц Дакки}

Али Аксад сел за руль, и мы тронулись в путь. Друзья заявили, что они хотели бы как можно больше рассказать мне и показать. Описав большой круг по центральным улицам, застроенным домами, где разместились правительственные и коммерческие учреждения, мы выехали на набережную полноводной реки Бури Ганг. По этой реке, несущей воды мимо развалин старинных крепостей, мимо мусульманских мечетей и индуистских храмов, можно добраться до Бенгальского залива.

Речной порт забит парусными шхунами, моторными катерами и другими судами различных размеров. В их трюмы грузчики таскают джутовые тюки и ящики; переброшенные с причала на судно доски качаются, пружинят. Все делается вручную. Лишь где-то на другом конце порта виднеются невысокие стрелы погрузочных кранов. Мы выходим из машины, к нам подбегают лодочники и наперебой, выкрикивая населенные пункты, предлагают свои услуги. Лодки битком набиты пассажирами.

Продолжаем путь. Проезжаем мимо старинного полуразрушенного форта, у стен которого предприимчивые торговцы устроили нечто вроде рынка. Продаются кокосовые орехи, бананы, сушеная рыба и утки в плетеных корзинах.

— Рынки наши бедные, — замечает Али Аксад, — даже в таких товарах, как соль, спички, растительное масло, целиком зависим от поставок из Западной провинции. Вечные перебои. Конечно, все это можно компенсировать ввозом из Индии. Здесь рядом, километров сто — сто пятьдесят. Но, увы, торговля с Индией прекращена. Недавно наши власти ввели карточки на некоторые виды продовольствия.

Ныряем под каменную арку и углубляемся в лабиринт улочек. Местами они настолько узки, что машина своими бортами чуть не задевает кирпичные ограды. Все здесь кажется очень маленьким и каким-то ненастоящим.

Но жизнь бьет ключом. По обеим сторонам тянутся ряды кустарных мастерских, откуда доносится стук молоточков и зубил, скрежет напильников. Ремесленники отделывают медные тазы, пузатые чайники, светильники. Под бамбуковым навесом сидят резчики по кости и перламутру. На джутовой мешковине их продукция: браслеты, клипсы, брошки, слоники, которых туристы охотно раскупают.

Ряды лавчонок. Здесь продаются ткани, розовый жемчуг, золотые безделушки. Слышатся голоса мальчишек-зазывал, предлагающих покупателям выпить чашку чаю, стакан кокосового сока или отведать засахаренных фиников в сиропе. Посуду моют тут же, в мутных зловонных канавах. Водопроводный кран — один на целый квартал.

Друзья говорят, что холера и оспа в этих кварталах — частые гости. Даже официальная статистика признает, что в городе от этих болезней умирают ежегодно до 20 тыс. человек. Туберкулез косит людей. Борьба с проказой практически не ведется. Программа, объявленная министерством здравоохранения, пока остается на бумаге.

— Справедливости ради надо сказать, — замечает Шахидулла, — не лучше положение и в западной части. Бедняку плохо в обоих «крыльях» Пакистана.

Старой Дакке, зажатой на небольшом пространстве между железнодорожной линией с севера и рекой с юга, давно тесно. Здесь живут и мусульмане, и индусы. Всего в Восточной провинции проживает около 15 млн. индусов. Только по минаретам, выглядывающим из-за оград, да по расписанным индуистским храмам можно определить, кто здесь живет. Все одеты одинаково, одинаково бедны. Слышится тот же певучий бенгальский язык.