Посадские сказки

Приглашались и четверо городских ратманов, но явились только трое, недоумевая, куда пропал ратман Хвастунов, за которым дважды посылали, и всякий раз его не оказывалось дома.

Разговор между тем переходил с предмета на предмет, и к тому времени, как мы обратили наше внимание на общество, собравшееся в доме бургомистра Вонлярлярского, коснулся предмета деликатного и щекотливого — производимой странницами торговли у монастырских ворот.

— …Изволите видеть, — уверял второй бургомистр, румяный, с глазами навыкате человек, фамилия которого была, кажется, Полсноп, — я нарочно приторговывался. Натурально, саван. Да только чёрный и с белыми крестами.

— Какой ужас! — отчего-то весело восклицала бургомистерша Вонлярлярская, пышная дама с круглым, гладким, добродушным лицом, с зачёсанными назад тёмными волосами, сложенными на затылке в некое подобие сдобного кренделя из тех, что торговки продают вразнос на ярмарке.

— Да-с! — подтвердил, повернувшись к ней, бургомистр Полсноп. — Да-с! Длинный чёрный саван с большими белыми крестами… Что-то вроде схимы. Уверяют, что саваны привезены из Иерусалима на Пасху. Кто их шьёт? С мёртвых они там, что ли, их снимают — не разберёшь!

— Вы всё такие страсти сегодня рассказываете! — снова вмешалась кокетливо бургомистерша Вонлярлярская, отщипывавшая длинными пухлыми пальцами золотистые виноградины и препровождавшая их в рот с таким видом, будто придавала процессу какой-то чрезвычайный, но тайный смысл.

— Ещё уверяют, — обращаясь к ней, продолжал Полсноп, — будто чёрные саваны помогают от адских мук, и что нужно хоть иногда облачаться при жизни и не-пре-мен-но быть в нём погребенным… Да-с! Да-с! — пытался перекричать он то оживление, которое сам же и вызвал рассказами о чудодейственных саванах. — И я нарочно приценивался — начали со ста целковых, довели до пяти. Помилуй, брат! Пять рублей — это ведь подходящая цена! За пять-то целковых билетик в рай!..

Тем временем бургомистерша Полсноп, такая же круглая и гладкая, как и бургомистерша Вонлярлярская, только маленькая, точно уменьшенная её копия, испытывала неловкость за супруга, забравшегося в опасные дебри. Едва ли, по её мнению, стоило проявлять беспечность в вопросах веры, а уж тем более в присутствии отца настоятеля.

— Эдак ты, друг мой, — сказала она наконец вкрадчиво, едва касаясь пухлыми пальцами в крупных золотых перстнях запястья супруга, — все кушанья своими россказнями перепортишь. После твоих чёрных саванов и пирога не захочется!

— И то правда! — с весёлым жеманством подхватила бургомистерша Вонлярлярская. — Лучше бы завели разговор о предметах изящных. О ярмарке, о дамах, о любви…

— Что же о ярмарке? — удивился Полсноп. — Разве вот говорят, будто кто-то там мёртвое тело купил…

— Ах! Он всё за своё! — снова вмешалась супруга. — Оставь ты, пожалуйста, чёрные саваны да мёртвые тела! Говорят же тебе, что самый благородный разговор — это о любви…

В это время вошёл слуга на деревянной ноге и подал хозяину письмо, пояснив при этом:

— От Хохтевых, кажись, привезли.

Бургомистр распечатал конверт и извлёк из него ключ. Повертев ключ в руках и положив рядом с собой, достал письмо. Прочитав письмо про себя, он рассеянно, всё ещё не поднимая от него глаз, сказал:

— Вот, не изволите ли… любопытный пример на интересную тему… Однако… презанятная записка!

И принялся читать письмо вслух.

— «Три пса, похотью гонимые, забрались в голубятню, дабы в отсутствие хозяина разорить гнездо. Но от голубки посрамлены были и в клети под замки посажены. А кто те псы, узнают при помощи ключа. А ключ тот — от третьей клети, где под третьим псом лежит ключ от клети второго пса, а под вторым — от первой клети. А псов тех следует предать позору и бесчестию за то бесчестие, которое сами они замышляли. Праведного и неподкупного решения от вас ожидает невинная голубка». Так и подписано, — поднял глаза бургомистр, — «невинная голубка».

— Какая прелесть! — сказала бургомистерша Вонлярлярская.

— Велите внести? — безучастно спросил слуга.

— Чего? — не понял хозяин.

— Так эти… Клети… с псами.

— Да где же они?! — воскликнул Вонлярлярский.

— Да где ж им и быть-то… На улице… на телеге стоят… Как привезли, так и стоят.

Сообщение это произвело настоящий переполох. Хозяин, а за ним и гости, исключая разве духовных особ, бросились к окнам, что выходили на улицу, и замерли, отыскивая глазами то, о чём говорилось в письме.

— Которые? — порывисто спросил Вонлярлярский.

— Во-он! На телеге стоят, — неторопливо повторил слуга, подходя к окну и стуча по полу своей деревяшкой.

— Это сундуки?!

— Они самые! Как привезли, так и стоят…

— Это очень странно, — заметил Вонлярлярский.

И, отвернувшись от окна, сказал:

— Не надо нести сюда. Мы сами спустимся вниз и посмотрим.

— Кто желает, разумеется, — добавил он, покосившись на отца настоятеля, не покинувшего своего места за столом и с невозмутимым видом наблюдавшим за происходящим в комнате.

Кроме монашествующих, пожелали спуститься все. Сундуки сняли с телеги, и одноногий слуга стал пробовать ключ. Гости бургомистра Вонлярлярского, расположившиеся полукругом на безопасном от сундуков расстоянии, молчали. Выражение на лицах было таким, какое бывает у детей в Рождественский сочельник — все ожидали чуда и немного чего-то боялись. Один сундук слуга не смог отпереть. Но в замке другого сундука ключ вдруг легко повернулся, замок щёлкнул, и слуга отбросил крышку.

В это самое время в не по размеру длинном сером подряснике, с намотанной на голове не то женской шалью, не то скатертью с кистями, из сундука выскочил некто, метнулся в сторону и бросился наутёк. Поднялся визг, дамы кинулись к своим мужьям, а бургомистерша Вонлярлярская даже попыталась упасть в обморок. Но вспомнив о том, что она на улице, и что если муж велит отнести её в дом, она пропустит самое интересное, бургомистерша опомнилась и, ахнув, только сказала, что «со страху едва чувств не лишилась». На что бургомистр Вонлярлярский заметил:

— Э нет! Других псов мы так просто не выпустим!

И обращаясь к одноногому слуге, прибавил:

— Поищи-ка там, в сундуке, другой ключ.

Ключ отыскался быстро, и слуга тут же отпер следующий сундук.

Действо, развернувшееся перед домом бургомистра, не осталось незамеченным, и к расписным сундукам, украсившим серую от пыли улицу, потянулись отовсюду любопытные.

Второго «пса», по настоянию бургомистра Вонлярлярского, да, думается, и по искреннему желанию собравшейся вокруг публики, решено было схватить непременно. Зачем, однако, нужно было хватать и что потом с «псом» делать дальше, никто толком не знал. Допросить ли, судить, отпустить ли на все четыре стороны — об этом не думали. Кто-то хотел схватить, а кто-то — узнать и рассказать тем, кто ещё не знал.

Но второй сундук принёс новое разочарование. С опаской, но всё же, прежде чем открыть, несколько мужчин встали поближе. Одноногий слуга, кряхтя, откинул крышку, но каково же было общее замешательство, когда поднялась со дна сундука фигура в чёрном саване и в чёрном же куколе и погрозила всем пальцем воздетой кверху руки.

Бургомистерша Вонлярлярская упала-таки в обморок, а бургомистерша Полсноп, опешившая сперва, едва опомнившись, ущипнула мужа и зашипела что-то о том, до чего способны довести бабьи россказни и всякое чаромутие.